Виктор Бороздин - Большая Хета сердится
Неудача только разъярила сокола. Пронзительно выкрикивая что-то воинственное, он облетел небольшой круг и пронёсся низко-низко, так, что Сохо успел разглядеть его злющие глазки и растопыренные когтистые лапы, к одной из которых прилипло нежное пёрышко.
Напасть на Сохо сокол не решился — Сохо, хотя ещё и не взрослый, но человек. Однако отказываться от добычи он тоже не собирался. Описав новый круг, по-прежнему пронзительно крича, он снова понёсся к Сохо, надеясь устрашить, отогнать его.
«Эх, нет отцовского ружья!» — заметался в досаде Сохо. Что оставалось ему делать? И тогда, вспомнив про суковатую палку, он вскинул её к плечу.
— Бах-бабах! — крикнул он, как когда-то кричал.
И сокол устрашился. Резко отвернув в сторону, он мгновенно скрылся за холмом. Должно быть, понял, что там, где люди, ему делать нечего. Сохо секунду смотрел ему вслед. Потом наклонился над казаркой.
Она лежала с полураскрытыми крыльями, с вытянутой шеей. Она как бы всё ещё летела. Сохо поднял её.
— Хорошая моя, шибко хорошая, — говорил он, — у меня «ружьё», а ты не испугалась.
Он приглаживал встрёпанные пёрышки — следы когтей сапсана. Осторожно трогал крылья, сейчас совсем ослабевшие. Сверху они были чёрные. И спинка, и хвост, и шея тоже сверху чёрные. А весь низ — чисто-чисто белый. День и ночь. А красная грудка — сразу восход и закат…
Казарка зашевелилась, открыла глаза, подняла голову, посмотрела вверх, в небо.
— Его там нет, я его прогнал, — горячо заговорил Сохо. — А ты опять полетишь, я тебя выхожу!
Где-то в вышине снова послышалось:
«Лы-лак-лак!..»
Сохо стало радостно, у него на руках лежала спасённая им казарка.
Казарка повернула голову, вся потянулась туда, где в совсем уже светлом небе летела новая гусиная стая…
Большая Хета сердится
Сохо был рад, что проснулся раньше всех. Раньше мамы, отца, ну и, конечно, сестрёнок. Проснись раньше его Олеконё, старшая сестра, она наверняка стала бы над ним посмеиваться: эх, мол, ты, рыба вяленая!
Снаружи шумел ветер. Покрывавшие чум нюки из оленьих шкур пузырились. Ветер шумел и в дымовом отверстии, насвистывая, играл в кончиках шестов чума. Вылезать и-под тёплой оленьей шкуры ужасно не хотелось. Но ведь его ждёт дело!
Неслышно, как песец, Сохо прошёл по меховой подстилке, приподнял полог двери и выскользнул наружу. Ветер сразу же вздыбил и без того взъерошенные волосы. Ветер был не холодный, и глаза всё ещё продолжали слипаться. Чтобы поскорее прогнать сон, Сохо стал бегать вокруг чума. Подбежал к лиственнице, что росла на самом краю обрывистого берега. Она звала его, как старого друга, махала игольчатыми ветками: «Давай поразговариваем…»
Лиственница была вся изогнута злыми ветрами, ствол в крутых узлах, наростах. Она не столько тянулась вверх, сколько стлалась низом. Поэтому ветру так и не удалось сломать её или вырвать с корнем.
Сохо обычно взбирался на её разлапистые, словно оленьи рога, сучья, смотрел на реку, тундру… И про всё, что видел, рассказывал лиственнице: как назло зиме и снегу, что ещё лежит в ложбинках, тундра буйно разукрасилась цветами; прячась в траве, песец хитрит, петли делает, зайца выслеживает; вдали над озером кряквы летят…
А потом Сохо пел лиственнице песни. Про то, что он скоро станет охотником, у него будет ружьё и он будет шибко метко стрелять дичь. А когда окончит школу, станет капитаном на «Омике», а может, и на большом лесовозе, что по Енисею ходит.
Лиственница хорошо слушала, не перебивала.
Но сегодня ему некогда с ней разговаривать, он только погладил шершавый ствол. Сегодня они с Олеконе пойдут проверять сеть. Их сеть.
У многих ребят посёлка давно уже есть свои сети. А у них с Олеконе всё не было. И они приставали к отцу: «Когда же у нас будет?»
Мама говорила: «Будет и у вас. Скоро».
А отец молчал. Чинил сети, развешивал на вешала для просушки — и ни слова…
А вчера, когда они вместе ставили сеть у того берега, вдруг сказал:
— Теперь это будет ваша. Сами будете смотреть за ней, добывать рыбу.
Сохо чуть в реку не свалился, так рад был. Он уверен: они с Олеконе справятся, всё сумеют — проверить сеть, взять рыбу, починить сеть, просушить, заново поставить. Олеконе тоже была рада, Сохо видел это, хотя она ни слова не сказала.
А вот Большая Хета почему-то не радуется вместе с ними, вон как разошлась — потемнела, наморщилась. Белые гребешки волн гонятся друг за дружкой. Может, они хотят от ветра убежать? Не-е-т, от ветра не убежишь!..
Сохо стало зябко, и он побежал к чуму. Пора было уже будить Олеконе. «Как запущу транзистор, сразу вскочит!»— усмехнулся он. Транзистор у них совсем недавно, и Сохо вот как любит запускать его! Громко, чтобы всей тундре весело было. Дома, в посёлке, они обычно с Тэнеко запускают его.
Тэнеко — друг Сохо. Вместе всё веселее делать. Но у Тэнеко, перед тем как им идти в лодках сюда, на добычу рыбы, вдруг заболел зуб. И его мама, Марфа Прокопьевна, сказала:
— Мы маленько подождём. Залечит доктор зуб Тэнеко, и приплывём к вам.
«Скорее бы! В два-то чума жить куда лучше», — думает Сохо. Мама говорит: «Рыбы в Большой Хете на всех хватит, Хета вон какая широкая!»
Включать транзистор не понадобилось. Когда он сунул голову за полог, увидел, что Олеконе уже встала и возится с дымокуром. Надо же выгнать из чума комаров! С вечера их набралось ужас сколько, сестрёнкам спать не дают, они во сне так и мечутся. Только бы не проснулись, а то начнут просить, чтобы их взяли. А куда их, мелюзгу, брать!
За ситцевой занавеской похрапывал отец. Они с мамой тоже ещё спали.
— Однако, отправляться пора, а Большая Хета сердится, — зашептал Сохо. — Шибко сердится. Волны вон какие большие!
Олеконе не ответила. Мелко наломанные ветки не хотели разгораться. Пойдёт она проверять сети или скажет: «Подождём, пока Хета угомонится?» Может, маленько и надо бы подождать. Но ведь там, в сети, наверно, уже бьётся пойманная рыба, их первый улов! К тому же, что скажет отец, если они не пойдут? Скажет: «Рано я вам сеть отдал, не добытчики вы ещё…»
«Пойдём, — решил Сохо, — а с Большой Хетой и сладить можно. Он знает — как».
— Хочешь, возьмём бутылочку с рыбьим жиром? — предложил он Олеконе.
Олеконе метнула на него сердитый взгляд: видишь, не ладится!
— Возьмём, — сказал Сохо и опустил полог. Он не раз слышал, как старый дедушка Лема говорил: «Если волны хорошо смазать рыбьим жиром, они сразу утихнут, и тогда плыви без опаски!»
Все съестные припасы, всю добытую в реке рыбу они хранили в яме, их кладовке. Как бы ни припекало солнце, как бы ни было тепло снаружи, в яме всегда холод — со всех сторон лёд. Бутылочка, которую достал оттуда Сохо, была подёрнута инеем.
Когда Сохо вернулся, по чуму уже расходился дымок, дымокур наконец-то разгорелся. Олеконе связала ремешком на затылке волосы, а когда надела отцову меховую шапку, стала совсем походить на настоящего добытчика-рыболова. Да они теперь и есть добытчики! Сегодня пойдут проверять сеть. Сохо пригладил пятернёй волосы, чтобы не лезли в глаза, и тоже нахлобучил шапку — на реке будет холодно. Они взяли прислонённые к чуму вёсла и стали спускаться к реке.
Внизу ветра почти не было, и волны у берега небольшие, чуть хлюпали о камни. А дальше — вон какие!.. Сохо собрал кучку камешков, густо смазал рыбьим жиром и забросил насколько смог дальше в реку. От них на воде остались масляные пятна, будто мамины зеркальца. Они расползались, но волны не становились меньше. Может, не сразу послушаются, а когда поймут, что на них потратили целую бутылочку рыбьего жира?..
Олеконе и Сохо навалились на лодку. Неохотно, словно чувствуя силу не взрослых ещё людей, она наконец сползла в воду. И сразу же нетерпеливо закачалась.
Едва вышли из-под высокого берега, как ветер налетел, словно подкарауливал, напористо хлестнул Сохо по спине, подхватил лодку и понёс. Теперь лодка, как живая, сама заторопилась, заюлила на волнах. Олеконе гребла не спеша, лишь направляла её наискосок к другому берегу. Сохо оглянулся. Верхушка чума, лиственница быстро уходили в сторону.
— Ждите нас с богатым уловом! — крикнул Сохо.
Их сеть стоит во-о-н за тем мысом. Отец сказал: «Тут шибко идёт стерлядь». Что, если этой стерляди набьётся полная сеть и они нагрузят лодку до краёв! Ну, даже не до самых. Вот обрадуются мама и отец! А сестрёнки даже визжать начнут. А когда придёт «Омик» — он у всех рыбаков забирает добытую рыбу, — отец скажет капитану: «Это моя рыба, а это — моих помощников. Вот они: Олеконе и Сохо».
На середине реки, на просторе, ветру ничто не мешало, и он вовсю разыгрался с волнами. Срывал с них острые верхушки, швырял пенные брызги. Одежда быстро намокла, по шее, по спине побежали холодные струйки. Лодку уже не раскачивало, а бросало. Нос вскидывался и нырял вниз. Сохо цепко держался за борта. Он взглянул на сестру. Она закусила губу, а глаза её стали как узкие щёлочки. Ага, значит, ей тоже и страшно и весело!
