Людмила Сабинина - Родео Лиды Карякиной
— Да ты сиди, сиди. Хочешь, чаю принесу?
— Пили уж, Мария Николаевна угощала.
Мы с Виктором уселись на койку.
— На работу, значит, поступаешь? — задумчиво сказал Дельфин.
— Ага. Только очень трудно устроиться. То есть устроиться-то можно, да куда хочу, туда не берут, а где берут, там, пожалуй, не справлюсь…
— А куда ты хочешь? — спросил я.
— Мало ли… Не решила пока. Педагогом хотелось быть, да без образования, сами знаете…
— Зря школу бросаешь, — огорченно сказал Дельфин. — Можно сказать, сук рубишь, на котором сидишь…
— Вот и была бы педагогом, — поддержал я. — Без образования все-таки нельзя. Приходи к нам в девятый, а? Отметки ведь нормальные…
Лидка встала. Показалось мне, что она выросла за последние дни. Правда, после экзаменов я ее еще ни разу не видел. Стала выше ростом и вроде похудела.
— Нельзя мне в школу. Сами видите, работать должна. Мишка мал, его дорастить надо, мать больная. Только она скрывает, а я-то знаю, что больная.
Она шагнула к своей жакетке на вешалке у двери, вытащила из кармана сигареты.
— Курите? Я курю, только, чур, секрет!
Мы с Витькой закурили для компании, правда, скоро нам надоело глотать дым, и мы притушили свои окурки.
Лидка в своем черном свитере и потрепанных джинсах, с огоньком сигареты у губ казалась какой-то непривычной и странно обаятельной.
— Зря ты куришь, Лид, — сказал Витька. — Терпеть не могу, когда женщины курят.
— Да? А я терпеть не могу, когда мне делают замечания, — резко ответила Лидка. — Дошло?
Она беспокойно зашагала по комнате, наконец нашла себе место — уселась на корточках у стены. В полумраке попыхивал огонек сигареты.
— Заладили: «школа, школа», — расстроенно заговорила она. — Будто и сама не знаю, что десятилетка нужна. И отец твердит: «Школа». Знал бы он, каково маме.
— Разве он не помогает?.. То есть материально? — промямлил Дельфин.
— Смех один. Сначала скрывался, потом приходить стали гроши какие-то. Я была против. И чтобы не приезжал. Мать: «Ладно, ладно», а выяснилось, что эти копейки все-таки брала. Ненавижу всякое крохоборство! Смотреть противно.
— Это не крохоборство, это закон, — осторожно сказал Дельфин. — Положено — бери.
— Плевать я хотела! — Лидка тряхнула головой, темные спутанные пряди взметнулись и закрыли половину лица. В сумраке сердито поблескивал один только глаз да рдел огонек сигареты.
— А что, если работать и учиться в вечерней школе? — сообразил я. — Многие так делают. Почему бы и тебе?
— Точно, — обрадовался Дельфин. — Только работу надо найти попроще, успевать чтобы…
— В этом году учиться, во всяком случае, не придется. Надо матери помочь. Чтобы напрочь освободить ее от… Словам, от копеек этих.
Мы помолчали. Комната вдруг озарилась синими и сиреневыми бликами, это на крыше кинотеатра напротив вспыхнули рекламные огни.
— А у тебя тут здорово, — одобрила Лидка. — Современный интерьер, ничего не скажешь!
— Да, ловко устроился, — Дельфин хлопнул меня по плечу. — Я уж и то уроки делать к нему бегаю. Привык.
Я согласился с ними, что действительно у меня тут красота.
— Ходила куда-нибудь насчет работы или нет? — спросил Дельфин.
— Ходила. Только все неудачно. Во-первых, не везде берут шестнадцатилетних, во-вторых, все-таки надо что-то уметь. Восемь классов и ничего не умею. Решительно ничего. Ну, скажите, чему только нас учили в школе? Чему?
Она беспокойно задвигалась на своем месте, огонек сигареты потух. Поднялась, шагнула к окну и выбросила окурок в форточку.
— Нет, кое-что все-таки умеем, — усмехнулся Дельфин. — Во-первых, дисциплину соблюдать, потом, конечно, читать-писать. Стихи наизусть помним: «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя». Еще про помещиков знаем Пульхерия Ивановна, Афанасий Никитич. Барщина, оброк и так далее.
Мы все трое расхохотались.
— А столярка? — напомнил я.
— Да-а, столярка, — подхватила Лида. — Я, например, пестик для толчения картошки выстрогала. И одну ножку для стула. Правда, кривая получилась.
Мы снова расхохотались и смеялись до тех пор, пока смех не иссяк. На шум явилась мама, заглянула к нам.
— Вы что это в темноте сидите? — Она включила свет.
Сразу сделалось скучно, и лица у нас такие обыкновенные. Как в школе. Дельфин поздоровался с мамой и тут же собрался уходить.
— Вот что, — сказал он. — У меня тетка в зоопарке работает. В лаборатории. Спрошу ее, нет ли у них в зоопарке для тебя местечка. Завтра же съезжу.
— Разве в качестве экспоната, — горько пошутила Лидка.
Витька ушел.
Мы с Лидой проводили его до угла, потом пошли разыскивать телефонную будку. Надо было позвонить к ним, справиться, ушел ли отец. Я набрал номер. Сердитый Мишкин басок сообщил, что отец все еще сидит.
— Ну и пускай сидит, — нахмурилась Лидка.
— Пойдем к нам, — предложил я. — Поужинаем. Телик включим.
— Да нет, я, пожалуй, домой.
Мы вместе дошли до подъезда, и тут Лида сказала мне, чтобы я шел домой, а ей надо еще забежать в булочную. Я понял — она просто хотела отделаться от меня, потому что было уже одиннадцать и булочная, конечно, давно закрыта.
Лидка повернулась и пошла. Я стоял у подъезда, смотрел, как она удаляется — долговязая, в своих потертых джинсах и черном свитере, бредет по асфальту мимо шеренги фонарных столбов, и синеватые отсветы поочередно ложатся ей на спину.
V
Дельфин сдержал слово: на другой же день съездил он к тетушке, и вскоре Карякину приняли на работу в зоопарк. Обязанности несложные: чистить клетки, подметать вольеры, помогать кормить животных. Зарплата — семьдесят рублей, для начала неплохо.
Недели через две мы с Дельфином зашли в зоопарк, как бы случайно. Мы долго шлялись по дорожкам, заглядывали в служебные помещения, Лидки нигде не было.
У клеток с леопардами я задержался.
Витька из всей живности больше всего любит птиц, с детства у него такая страсть. У него все подоконники усажены кормушками, за окнами настоящий птичий базар.
Я же предпочитаю семейство кошачьих. На разных там леопардов, рысей, пум и тигров готов смотреть часами. Вот где красота! Интересно, что все эти звери разные, отличаются и цветом, и ростом, и характером. Тигр весь какой-то тяжелый, глыбистый по сравнению с гибкой шелковой пантерой, а маленькие рыжие пумы и вообще кажутся игрушечными… Это ничего, нельзя просунуть руку и погладить зверя по мягкой шкуре, зато можно смотреть и вдумываться… Я долго стоял возле клетки с большим пятнистым леопардом. Он спал, свернувшись в точности как домашняя кошка; впрочем, скоро мне начало казаться, что леопард обратил на меня внимание. Во всяком случае, он приоткрыл острые треугольники-глаза, взглянул на меня пристально и снова зажмурился. И морда сразу стала казаться такой кроткой, домашний. Вася, да и только.
Я любовался пятнистыми переливами шкуры, длинным гладким хвостом. Леопарда, видно, заинтриговало мое долгое стояние, он приподнял морду, лениво зевнул во всю пасть и как бы случайно взглянул на меня еще раз. Потом вытянулся и, задрав все четыре когтистые лапы, принялся перекатываться с боку на бок. Ну и картина! Он как бы приглашал меня участвовать в этой игре, а щелки-глаза подстерегающе поглядывали: тронь попробуй!
Интересно все же, что там про себя думает это пятнистое создание, а ведь все-таки думает же! В школьном учебнике одно объяснение всему: инстинкт. Ловко сказано! Название придумали такое: инстинкт, и крышка. Будто нарочно, чтобы не думать дальше. Почему зверь бежит куда-то?.. Инстинкт. А почему вот так крутится, лапами машет?.. Опять инстинкт. Сожрал кого-то? Инстинкт, ничего не поделаешь… А вдруг в данный момент этот леопард вовсе и не желает меня сжирать, вдруг у него что-то совсем иное на уме? Нет, тут еще думать и думать надо… Подошел Витька и толкнул меня в бок:
— Засмотрелся? Пошли. Она, оказывается, у копытных.
…За проволочной сеткой вольера паслись разные пони, зебры и прочий травоядный скот. В верблюжьем загоне двигалась щуплая фигурка в широченных брюках на подтяжках, в клетчатой рубахе. Я не сразу узнал Лидку. Волосы она запрятала под берет и совсем стала похожа на хилого мальчишку-подростка. Наклонялась, орудовала лопаткой и совком — подбирала с травы навоз. Тонконогий палевый верблюжонок ходил за ней по пятам.
— Здорово, Лид! — крикнул Дельфин.
Лидка распрямилась, вгляделась из-под руки.
— А-а! Вы? Привет!.. Порядок все навожу.
— А что этот тип за тобой ходит? Что ему надо?
Она обернулась, погладила верблюжонка по клокастой морде.
— Это любимец мой, Гришка. Вечно его обижают, заступаться приходится.
— Кто?
— Старшие. Вон особенно тот хулиган. — Лидка показала на темно-бурого приземистого верблюда. — То от кормушки оттеснит, то гонять начнет по вольеру. Беда с ним.
