Михаил Коршунов - Требуется дворник
— Она это сделает, — сказал Костя.
— Когда?
— Ты узнаешь об этом первым, я думаю.
— Когда? — настаивал Глебка. — Когда? Когда? Когда?
— Иди сюда, — позвала его Катя. — Неси на стол чашки. Помогай. Быстренько.
— Не хочу помогать. Спать хочу.
— Ложись, пожалуйста.
Глебка подумал и начал сдвигать кресла. Казалось, ничего, кроме кресел, его сейчас не интересовало. Сдвигал их громко, упрямо.
— Его уложу, и сядем ужинать на кухне.
— Почтовый ящик зачем носил в школу? — спросил Костя. Старый почтовый ящик хранился у Кости в каморке.
Глебка молчал, потом ответил все-таки:
— Я случайно его взял. Для смеха.
— А будильник?
— Чтобы его перепутали со школьным звонком.
— Поздравляем, ты почти добился успеха, — сказала Катя.
— У Рожкова выпадение памяти, — сказал Костя.
— Неужели?
— Он забыл, что у него скоро каникулы.
— Каникулы! — вновь как ненормальный закричал Глебка.
— Ты коряво учишься, — продолжал Костя. — И непонятно, в каком ты классе — во втором или опять в первом.
Глебка молчал.
— Ты малограмотный.
— Я не малограмотный, — запротестовал Глебка.
— За кого я несу материальную ответственность?.. Вы не знаете, Джамайка Апельсиновна? — Это Костя обратился к Кате. — Что за ребенок достался?
Катя и Глебка засмеялись, и что-то неуловимое, понятное только им двоим, объединило их. И они были счастливы этим.
— Спать хочу, — сказал Глебка Кате уже как первому Другу.
Катя начала стелить в креслах постель, подобную матросскому гамаку. Глебка отправился умываться: дружба дружбой, а без мыла, очевидно, не обойтись. И без моркови, которую Глебка продолжал грызть под строгим Катиным контролем.
Глебка укладывается в гамак, закрывает глаза. Катя поглаживает Глебку, чтобы он окончательно успокоился после дневных переживаний, и он окончательно успокаивается и засыпает с лицом безмятежным и безгрешным, откинув одну руку на подушку, другую протянув поближе к Кате. «Мальчику всегда нужна мать и всегда нужен отец, — думает Катя. — Закон природы». Катя смотрит на спящего Глебку и видит довольно отчетливо на руке, которую Глебка протянул поближе к ней, чернильное пятно. Обманул, не умылся как следует, Рылкин.
Катя выключила в комнате свет, а это значит — уличный фонарь. Костя пристроился на кухне и опять читал «Родную речь».
— Готовишься наконец к воспитательной работе? Или к поступлению в институт освежаешь?
Катя разлила по чашкам чай. На столе появились хлеб, сыр и масло… Мокрой ложкой сделала на масле цветок. Сказала:
— Не ты один умеешь.
Костя взглянул, одобрил и продолжал читать.
— Остынет чай, и цветок увянет.
— Ничего, что он лег голодным? — Костя закрыл «Родную речь» с таким почтением, как будто бы он закрывает «Войну и мир».
— Детям иногда полезно. Он устал, хотел спать и поэтому капризничал.
— Кто его мать, как думаешь?
— Несчастная женщина.
— Почему?
— Обрекла себя на разлуку с сыном.
— Я не люблю разлучаться, — сказал Костя.
— С кем?
— С дорогими мне людьми или ставшими дорогими.
— Ты это говоришь мне или его матери?
— Себе. А какой я со стороны? — спросил Костя.
— Забавный.
— И только?
— Тебе этого мало?
— Мало. А бывает неизбежность?
— Неизбежность чего? — насторожилась Катя.
— Случая.
Катя молчала… Костя не сомневался, что она обдумывала его слова о неизбежности случая. Случая чего? Их встречи? Конечно. Чего же еще? Катя продолжала молчать, а Костя продолжал упрямо ждать. Катя сказала:
— У тебя нет кованого балкона из Неаполя. Я люблю балконы даже на первом этаже.
— Я его куплю.
— Его уже купили. Я видела.
— Кто?
— Эрмитажная вдова. Сказала, что приделает к даче.
Во дворе жила вдова по прозвищу Эрмитажная. Она собирала антиквариат, но, в отличие от Кости, — подлинный.
— Я куплю тебе камин, — не сдавался Костя. — Хочешь? Коллеги из Воскресенска продают. Тоже кованый.
— Камин не хочу. Мне нужен балкон, — упорствовала Катя, — чтобы вытряхивать с балкона ковры.
— А дачу не хочешь к балкону? — съехидничал Костя.
— Ну, если продают коллеги… Впрочем, не хочу — я еще не вдова.
— Ты еще и не замужем, — рискнул напомнить Костя.
У Кати дрогнуло, напряглось лицо. Это длилось всего лишь мгновение. Но Костя все равно пожалел, что пошутил так необдуманно.
— Я не успела выйти замуж. Меня украли пираты! — Катя вновь улыбалась.
— Ты хочешь сказать, что украл я? — обрадовался Костя.
— А ты разве пират? — удивилась Катя. — Ты дворник.
Костя сразу сник. Глянул в окно.
— Снег повалил. Завтра грести. Люблю — успокаивает. В детстве я был робким, и мать заставляла меня подходить к прохожим и спрашивать, который час. Невротическое состояние зажатости.
— А ты откуда прибыл в Москву, бедненький такой, зажатый?
— Туляки мы. Пряники жуем. До сих пор люблю пряники.
— Память детства? Понимаю. Который час? — спросила Катя.
— Издеваешься?
— Нисколечко. Глебка носил будильник в школу, а ты опять положил его в карман куртки и забыл вынуть.
Костя часто брал будильник с собой. Говорил, что испытывает слабость к карманным часам.
***
Рабочий день дворника может быть разбит на несколько частей любой длительности.
Снег валил всю ночь. К утру перестал. Город смягчился в звуках и в очертаниях, утратил гордость, подомашнел и от этого потеплел. Костя любил такой потеплевший город, несмотря на то, что работы Косте прибавлялось. Но снег успокаивал людей (Костя это давно отметил), делал все вокруг мягче и человечнее. А Костя ценил в людях прежде всего доброту и человечность.
Катя раскраснелась, что ей очень шло, волосы выбились из-под шапочки, прилипли к щекам и на лбу: она помогала Косте сгребать снег. Иногда подкидывала снег высоко лопатой, подставляла лицо, баловалась. Похоже, что ее отношение к снегу было сродни Костиному.
— Обожаю валяться в снегу. Тоже память детства.
— Поваляйся.
— Неприли-чес-тву-ет. Уже.
Они составили лопаты и покатили снег к краю тротуара. На порог дворницкой вышел Глеб Рожков в одетом, но заспанном виде.
— Дорогой второй наш класс, беспокоимся о вас, — сказала Катя.
— Чего не разбудили?
— Если желаешь… — Костя подхватил на лопату снега.
Глебка проворно отбежал, но, когда опасность миновала, приблизился к Косте и сказал, что хочет попробовать чистить тротуар.
— Попробуй. — Катя отдала ему лопату. Глебка пристроил ее к лопате, которую держал Костя, и вместе с ним двинул снежную волну. Но вскоре устал, или ему наскучило.
— Он может себе позволить не работать, — сказала Катя.
— Почему?
— У него есть деньги. Он вскрыл сейф.
— Сейф? — поразился Костя.
— Глиняный. В виде яблока. Ты забыл?
— Зачем тебе столько денег? — поинтересовался тогда Костя. — На патроны для прищепки?
— Не скажу.
Катя крикнула Глебке, чтобы собирался в школу. Он даже не оглянулся: ничего Глебку с Катей не объединяло. Опять раздружился.
Подошла Аида с утренней почтой, спросила Катю:
— Писем не ждете?
— Не жду.
— Что же — неоткуда?
— Мне письма не нужны. Сейчас.
— Аида, ты мешаешь. — Костя специально подкатил лопату со снегом Аиде под ноги, засыпал ее красивые замшевые сапоги.
Аида пошла, остановилась. Начала перчаткой отряхивать сапоги. Снова пошла, раздраженная, разобидевшаяся, готовая к продолжению борьбы. Аида привыкла нападать, а не защищаться.
— Строгая девушка… К тебе имеет претензию.
— И к тебе.
— Ничего ей такого не сделала.
— Будто.
— Брутто, — улыбнулась Катя, запрятав в глазах колючий блеск.
— Брутто, вес с упаковкой?
— Да. С замшевыми сапожками и золотыми сережками.
Костя отвез к краю тротуара снег и вернулся за следующей порцией. Катя, все еще не смягчившись, сказала:
— Я не только самолюбивая девушка, я и не пугливая девушка.
Катя вонзила лопату в снег:
— Пойду убирать квартиры, вот что.
— Зачем ты затеяла с квартирами?
— Чтобы не потерять квалификацию.
Костя остался один.
Из бойлерной вынырнул Цупиков. Знакомая картинка — будет ждать Аиду для того лишь, чтобы потом долго смотреть ей вслед.
Но Цупиков подбежал к Косте и отчаянным голосом спросил:
— Аида выйдет за меня замуж? Как думаешь?
— Спроси у нее.
— Ты спроси, когда будет возвращаться.
И Цупиков исчез, испарился. Совсем очумел или перегрелся в бойлерной.
Аида шла уже с пустой сумкой, возвращалась. Костя взялся за лопату и покатил снег навстречу. Аида остановилась, наблюдала. Костя приблизился, сказал:
