Мария Нарышкина - Вавка
— Если придет в твою дурную башку мысль сбежать, — знай, я все равно тебя изловлю.
И, распахнув дверь, Геня втолкнула Ваву в класс. С минуту она постояла, готовая, если будет нужно, снова водворить Ваву на место, и, усмехнувшись, побежала домой.
…На двойки у Вавы был свой собственный взгляд. Она считала, что это дело наживное: сегодня есть, а завтра нет. Кому какое счастье. К «прикреплениям» разным и «взаимопомощи» относилась презрительно и даже враждебно. Ей ли было не знать, что дело это скучное и противное для тех, кому помогают, и интересное только тем, кто помогает. И надо быть дурой, чтоб за здорово живешь, каждый день доставлять отличникам удовольствие, — у них и так хорошая жизнь. Вава училась, прямо сказать, неважно. Но что значит неважно? Не оставалась же она на второй год.
Когда знакомые спрашивали Ваву, как она учится, Вава, не задумываясь, отвечала «хорошо», точно так же, как она отвечала на вопрос «Как живешь?». В этот момент она искренне верила, что такая веселая и приветливая девочка, как она, конечно, должна учиться хорошо! Если бы она сказала «плохо», ей могли бы просто не поверить.
Очутившись с Тусей с глазу на глаз и мгновенно сообразив, что у Туси терпения хватит надолго, Вава пустилась на хитрость.
— Тусенька, дорогушечка, не могу сегодня, никак не могу, мне к доктору нужно… Мама будет ругаться…
Туся не стала спорить и уговаривать.
— Не хочешь — уходи, — тихо сказала она.
Вава рванулась было к двери, но тут же вернулась и тяжело шлепнулась на первую попавшуюся парту.
— Ешьте мое мясо, пейте мою кровь!
Вид у нее был свирепый.
Но через минуту Вава уже нашла нечто утешительное в своем теперешнем положении. Туся — председатель отряда — раз, отличница — два. Следовательно, вся ответственность за Вавины успехи теперь неминуемо падет на Тусину голову.
— Александра Александровна сказала, чтобы мы с тобой писали диктовку, — объявила Туся.
— У меня перо сломалось, — невинно заметила Вава.
Туся молча вынула из сумки свое перо.
— Господи, бывают же такие люди… — вздохнула Вава.
— Сначала повторим правила, потом будем писать, — сказала Туся.
— Нет, давай сначала писать, а потом правила.
Туся ничего не ответила.
— Ну, не знаю я этих правил! — бунтовала Вава.
— Тогда учи!
— Хорошо, — покорно согласилась Вава. — Только я буду долго учить. У меня плохая память. Учу, учу, иногда до самой ночи, а стану себя проверять, — ничего не помню.
Туся не испугалась.
— Ничего, я подожду, пока ты запомнишь.
Вава окончательно убедилась, что положение безнадежно, и сразу смирилась. Она, правда, побеждена, но так и должно было быть, иначе что за председатель была бы Туся?
В глазах Вавы мелькнуло лукавство.
— А что если я вдруг выучу быстро?
— Быстро тебе не выучить, — безразличным тоном ответила Туся.
— А если выучу?
Туся молча прошлась между партами, как Александра Александровна, — большими шагами, заложив руки за спину.
Через несколько минут Вава бойко выпалила только что выученное правило и осталась очень довольна собой.
— У меня знаешь как, — скромно сказала она, — только быстро и только хорошо. Все так делаю. Понятно?
У нее возникло чувство, похожее на спортивный азарт: ей хотелось во что бы то ни стало поразить Тусю. Пусть полюбуется уважаемый председатель, какая эта Вавка Блинкова. Не учит, не учит, но зато если возьмется, так, может быть, лучше всех отличников выучит.
Наклонив набок голову, Вава старательно писала диктовку:
«Приумолкла станица. Спустились сумерки над притихшими мазанками. При свете прикрытого ночника сидит, склонившись над книгами, Чапаев».
Она писала и ей казалось, что вот она так сидит и пишет, как Чапаев. Она сама не то что бы Чапай, а какой-то хороший и умный человек, которого все уважают. И ей даже казалось, что она любит и умеет работать…
За дверью класса слышался смех и возня, но Ваву отделяла от шумного коридора не дверь, а невозможность бросить все и побежать туда, в коридор, играть. И эта невозможность бросить свои дела была как-то удивительно радостна ей.
Трудный переход
Кончились уроки. Туся торопливо собирала книжки, с беспокойством поглядывая на дверь.
— Ребята, не расходитесь, ребята! Сейчас будет сбор!
Вавка хитро подмигнула Ире: не плохо бы смыться! Девочки понимающе переглянулись и незаметно, бочком, стали продвигаться к двери. Туся всполошилась:
— Девочки, девочки! Вы куда? Вава? Ира?
У Вавы лицо мгновенно стало невинным:
— А я что? Я ничего… — и повернулась к Ире, — останемся уж, ладно?
Но у председателя Совета отряда нет спокойной жизни. Туся металась по классу:
— Ляля, ты уходишь?
Ляля Антипина громко щелкнула замком портфеля, деловито поправила очки и невозмутимо направилась к двери. Долговязый Павлов, стоявший у двери, не глядя на Лялю, вытянул свою длинную ногу. Ляля поспешно и высоко перешагнула, не разглядев, что Павлов уже убрал ногу. Ребята дружно засмеялись.
Туся торопилась начать сбор, пока не разбежались и остальные.
— Ребята, вот список тех, кто имел за неделю двойки. Давайте обсудим.
Вава по старой привычке было насторожилась, но сейчас же полная собственного достоинства вздернула нос. — Прошло то времечко, когда ее обсуждали за двойки на каждом сборе. Пусть попробуют сказать, что она не умеет держать свое слово. Дала слово на Совете дружины — все. Теперь она сама будет обсуждать двоечников.
— Ухова, — прочла Туся из своего списка.
Вава мгновенно преобразилась:
— Ну-ка, Ирочка Ухова, почему, по какой причине у тебя двойка?
— Сиди, — буркнула Ира.
— Сижу, сижу, — тебе стоять.
— Действительно, пусть встанет, — заметила Геня.
— Ира, встань, пожалуйста, — мягко, но настойчиво потребовала Туся.
— А мне и сидеть хорошо.
— Встань, встань! — закричали ребята.
Пришлось встать. Уши у Иры красные, губы сердито надутые.
— Ира, у тебя двойка по физике.
— Никакой у меня двойки нет. Не знаете — не говорите. Я ее давным-давно исправила. А они все: «Двойка, двойка».
— Исправила! На тройку с минусом! — фыркнула Вава. — Извините за беспокойство, садитесь, пожалуйста, уважаемый товарищ Ухова.
Ира уселась, бурча:
— Так, пожалуй, за тройки скоро станут обсуждать! Новости!
Вава сочувственно поглядела на Иру — не умеет человек за себя постоять. Так себе отбрехалась. Разве она. Вавка, так отбивалась, когда ее обсуждали? Слова никому не давала сказать, — всех переорет: «Двойки! Какие такие двойки?! Вы что, с ума спятили?! Пристали с ножом к горлу со своими двойками! Разве это справедливые двойки? Ни с того, ни с сего — раз тебе в журнал двойку! Может, скажете, справедливо? Да? Да? Я что, по-вашему, нарочно их схватила? Понимать надо!» И пошло и поехало! А председателем тогда была Генька Власова, ту не так-то легко перекричать, это вам не Тусенька Николаева. Глаза у Геньки станут зеленые, как у кошки, и злющие. Так и сверкает ими, так и сверкает. Нет, а здорово тогда было. Вава даже вздохнула с сожалением. Вот это жизнь! Только и разговоров на каждом сборе, что о Вавке Блинковой. Все собирались ее перевоспитывать. А что они могли сделать, даже Генька? Ничего! Ровным счетом. Пока она сама не захотела и не перевоспиталась.
— Следующая по списку Ляля Антипина, — прочла Туся, — у нее двойка, правда, случайная…
Шурик тихо свистнул:
— Ищи ветра в поле, а Лялю в музыкальной школе.
— За отсутствием Антипиной обсуждение ее двойки снимается, — неуверенно сообщила Туся.
— Снимается? — всполошилась Вавка. — Нет уж, дудочки! Ушла и ладно? Слишком дешево отделалась! Сегодня как легко можно было смыться, а кто-нибудь убежал? Одна Лялька несознательная. Выношу ей отрядное презрение. Председатель, голосуй. Эх ты, разве так успеваемость поднимают!
Геня весело усмехнулась:
— Слушайте, слушайте, у Вавки богатый личный опыт.
— Ребята, — предложила Туся, — выберем Вавку учебным сектором?
— Меня? — удивилась Вава. Она даже не поверила своим ушам.
— А что? Пусть помучается! Выберем! Выберем! — закричали все. На Вавкином лице расплылась широкая, до самых ушей, довольная улыбка.
Одна Ира была не согласна:
— Вот еще новости, — разве такой бывает учебный сектор?!
— А чем я плохой учебный сектор? — разозлилась Вава и угрожающе надвинулась на Иру, — а ну, говори! Вот подожди, подожди, я тебе такую жизнь создам, что ты забудешь, как получать двойки по физике!
…Дверь шумно распахнулась, и Вава выскочила из класса — красная, распаренная, словно из бани, но счастливая. Концы пионерского галстука разлетелись в разные стороны. Потемневшая от пота челка стояла на лбу козырьком.
