Александр Гиневский - Парусам нужен ветер
— Да зачем его на кровать?! На печь его! На печь забросим! Ведь он никогда не спал на русской печи!
Какой-то здоровенный дядя взял меня на руки, и я очутился где-то высоко, под самым потолком.
Я лежал на чём-то мягком и мохнатом. У самого моего носа висела целая связка лука. Она шуршала, когда её тронешь рукой, и пахла чем-то хорошим и непонятным.
Здесь было очень тепло, и я развалился, как барин.
Спать мне уже не хотелось, потому что внизу подо мной играли на баяне и плясали.
Вдруг кто-то крикнул:
— Цыганочка!
Я высунулся и посмотрел вниз.
Запела медленная музыка. И тут мой папа вышел на середину комнаты. Все смотрели на него. Я тоже смотрел. Папа был очень серьёзный. Он стоял неподвижно и смотрел на дядю, который играл.
Папа будто дождался чего-то, щёлкнул подмёткой по полу, потом так же щёлкнул другой ногой: чок-чок-чок. И музыка и щелчки становились всё быстрее. Всё быстрее двигались папины ноги. Папа не отставал от музыки, а даже успевал как-то провести ногою по полу, и получалось очень здорово. И когда замелькали папины ноги, папа стал хлопать себя по коленкам и ногам так, будто он пляшет не один, а и ещё кто-то.
Я смотрел и думал: «Вот я живу с папой всю жизнь и даже не знаю, что он так умеет…»
Все сели за стол. Опять стало очень шумно, но тут кто-то запел. Все сразу стихли и прислушались. Запел дядя Павел. Он сидел рядом с моим папой.
Песня была грустной. Я её никогда раньше не слыхал. Такую хорошую песню про степь… как она вся кругом… Как в этой степи умирал ямщик, потому что он замёрз… Как он отдавал товарищу приказ поклониться маме с папой… И про жену тоже… про кольцо… Чтобы товарищ отдал кольцо, и пусть уж она не печалится…
Песню запели все. Её и на улице, наверно, было слышно. Мне тоже очень хотелось запеть, но я не знал всех слов наизусть. А песня была такая хорошая.
И когда я заснул, я увидел во сне ямщика. Я к нему подъехал на лошади, а он лежал и умирал. Он мне стал отдавать приказ, а я ему сказал: «Вы потерпите, товарищ ямщик. Я вас довезу до поликлиники, и там вас вылечат. Там вам обязательно помогут. У нас всем помогают, даже у кого царапина пустяковая. Ну, немножко только потерпите!..» И мы с ним поехали. Я думал, что вот-вот мы с ним доедем, но я его не довёз. Он умер. А я стоял около него, как тот его товарищ, и плакал.
Утром я проснулся, и мне было грустно, потому что я не спас ямщика.
Я спустился по лесенке с печки и вышел на улицу.
Светило солнышко, и птицы пели весёлые песни.
Прямо у меня под ногами бегали цыплята. Пушистые и жёлтые, они катались, как шарики. Они меня совсем не боялись. Только курица громко кудахтала, будто я сейчас за ней погонюсь.
У сарая дедушка Матвей пилил дрова. Я подошёл к нему и увидел, что пила у него была с двумя ручками, а он пилил один. «Шорк-шорк» — делала пила, и жёлтые опилки от дерева сыпались на траву.
— Здравствуйте, дедушка Матвей! — сказал я.
— День добрый! — ответил дедушка. Он даже не посмотрел на меня. Пилит себе и пилит.
Я взялся за ручку пилы.
— Можно, дедушка?
— Давай, только ноги как у меня, вишь? Так и ты вставай. Да рукой в бревно упрись.
Мы стали пилить вдвоём.
Я пилил и смотрел, как пила медленно влезает в бревно, как сыплются опилки. Они пахли лесом.
— Вова, — позвала меня бабушка Дарья, — иди сюды!
— Иди, Вов, зовут тебя, — сказал дедушка. — Я теперь и один управлюсь. Спасибо, помог.
Бабушка Дарья привела меня в дом и дала мне жёлтый кувшинчик.
— Пей, Вова, молоко топлёное, — сказала она.
Я посмотрел на коричневую пенку и стал пить. Молоко было вкусное. Я такого ещё никогда не пил.
— Спасибо, бабушка Дарья, вкусно очень!
— Ты губы-то оближи, а то прямо усатый, как таракан, — улыбнулась бабушка.
— Это вам корова такое молоко даёт? — спросил я.
— Ко-ро-ва… А то кто же?
— А как её звать?
— Милкой кличут.
— А она у вас дома?
— Сегодня дома — не в стаде. Пастух у нас заболел.
— А можно мне её посмотреть?
— Иди в хлев, я тебе дверь-то отопру. Посмотришь.
Бабушка открыла хлев. Там было темно, как в сенях. Я не сразу увидел Милку. Она стояла и жевала сено. Я подошёл к Милке поближе и положил руку на Милкин бочок. Он был тёплый и мягкий от шерсти. Милка махнула хвостом и посмотрела на меня. Глаза у неё были тёмные и большие. И ещё очень умные. Она будто хотела сказать: «Ты уж мне не мешай. Ладно?» Милка вздохнула, отвернулась от меня и опять стала жевать своё сено, потому что ей надо было делать для людей молоко.
После завтрака за нами заехал дядя Павел на своём самосвале. Я сел в кабину, а папа с дядей Ренатом забрались в кузов. Мы поехали на одно лесное озеро к бобровым хаткам. Это такие домики, в которых живут бобры. Они их сами строят. Дядя Ренат обещал нам показать даже бобровые плотины.
— Я вас только до развилки довезу, а там пешком доберётесь, — сказал мне дядя Павел.
Машина поднялась на гору и остановилась.
— Смотри, Вовка, вон наша деревня. Пяльцы. Вся как на ладошке! Здорово?!
— Здорово! А вон дом дедушки Матвея!
— Узнал?! Ну-ка, Вовка, у тебя глаз зорче. Глянь-ка, не грозит мне там дед Матвей кулаком?..
Я засмеялся.
— Его отсюда не видно. Он, наверно, дома. Наверно, в окно грозит…
— С него станет! — сказал дядя Павел. — Держись, Вовка! Даём дёру!..
…И вот мы с папой уже два дня живём дома — в Ленинграде — а я помню всё-всё-всё. И про дедушку Матвея, и про бабушку Дарью, и про дядю Павла, и про баню, и про ямщика, и про Милку, и про топлёное молоко.
Папа обещал мне купить пластинку с песней про ямщика. Я буду её слушать и никогда ничего не забуду.
"Юный пожарник"
Они приехали на своей красной машине, быстренько выскочили и стали бегать вокруг. Я подошёл к ним, а у них в машине что-то шипит. И люк они уже открыли. И уже в люке включили красный кран. Я подумал: это они на пожар приехали. Сейчас тушить будут. Вот здорово!
А дядька с усами, в каске и с топориком на боку громко командует:
— Быстрее, быстрее!
У одного пожарника прямо из рук как выскочит струя! Высоко-высоко! Будто фонтан из Петергофа прямо у нас здесь очутился.
— Стоп! — кричит командир с усами. — Во время уложились. Можно перекурить.
— Это вы уже так быстро потушили?! — спросил я у одного пожарника. А он снял каску, вытер мокрое лицо и говорит:
— Слава богу, дорогой товарищ, у нас уже целая неделя без происшествий. А это мы тренировались. Понятно?
— Понятно, — говорю, — а вы дайте мне каску поносить… Ну, пока вам жарко.
— Поносить-то очень хочется?
— Очень, — говорю.
— Ну, на! — Пожарник надел мне каску, и я сразу перестал всё видеть. Потому что каска-то глубокая! Я в ней прямо утонул. Пожарник мне её поправил, и я опять всё увидел.
— Смотри, Петро Иванович! — смеётся пожарник, — у нас пополнение — ещё один боец выискался…
Все пожарники посмотрели на меня и засмеялись. А усатый командир сказал:
— С таким пополнением только пожары устраивать, а не тушить…
— Я ещё ни одного пожара не устроил, — говорю.
— Ну, устроишь. Знаем мы вашего брата.
— Брата?! А у меня его и нет.
— Ну, будет… — улыбнулся командир.
Один пожарник дал мне рукавицы. Я их надел, а они большие, как резиновые сапоги. Я говорю:
— Наденьте, пожалуйста, на меня ещё ремень с топориком. А?
— Ну куда тебе ремень с топориком?! — отвечает усатый командир. — Свалит он тебя на землю — и не встанешь.
И вот я хожу в каске и в рукавицах, а пожарники смеются. Вдруг подбегает какой-то дядька в очках и с фотоаппаратом. Он что-то всё жевал, не мог проглотить и всё торопился. Потом он проглотил и закричал:
— Минутку! Минутку! Какой кадр! Какой чудесный кадр! Мальчик, а ну-ка встань вот так!
Я не успел встать, а он отбежал, присел и щёлкнул. Потом ещё раз сто щёлкнул.
— Спасибо, мальчик, — говорит. — И вам, товарищи пожарники, тоже спасибо.
— За что?! — удивился один пожарник. — Можете и нас заодно снять.
— Благодарю, но с вами я встречусь в другой раз, — сказал дядька и убежал.
И вот уже прошло много-много дней. И лето совсем прошло, и осень. Я уже совсем забыл про пожарников. И вдруг мы все дома сидим и пьём чай. Папа смотрит в газету и говорит маме:
— Взгляни, какой лихой мальчонка. Фотография называется «Юный пожарник». Прислана на фотоконкурс.
Мама взяла в руки газету.
— Послушай… так это же твой сын! Твой подбородок! Глаз, правда, почти не видно, но явно твои.
— Ты что-то путаешь, — смеётся папа.
— Где, где?! Дайте мне посмотреть, — говорю я.
Папа показал мне газету.
— Конечно это я! — кричу. — Ещё какой я!
