Туве Янссон - Мемуары папы Муми-тролля
— Интересно, что это за банка? — спросил я.
— Она мне кое-что напоминает, — ответил Юксаре. — Меня не удивит, если там внутри сидит известный всем Шнырек.
Я обернулся к Фредриксону:
— Ты забыл своего племянника!
— Да как же я мог? — удивился Фредриксон. Теперь мы уже видели, что из банки высовывается мокрая красная мордочка Шнырька. Шнырек размахивал лапками и от волнения все туже затягивал на шее галстук.
Перегнувшись через перила, мы с Юксаре выловили кофейную банку, по-прежнему липкую от краски и довольно тяжелую.
— Не запачкайте палубу, — предупредил Фредриксон, когда мы втаскивали банку вместе со Шнырьком на борт. — Как поживаешь, дорогой племянник?
— Я чуть с ума не сошел! Подумать только! Упаковываю вещи, а тут наводнение… Все вверх дном. Я потерял свой самый лучший оконный крючок и, кажется, стержень, которым прочищают трубки. Ой! Что теперь будет?
И Шнырек с известным удовлетворением начал по новой системе приводить в порядок свою коллекцию пуговиц. Прислушиваясь к тихому плеску колес «Морского оркестра», я сел рядом с Фредриксоном и сказал:
— Надеюсь, мы никогда больше не встретимся с дронтом Эдвардом. Как ты думаешь, он ужасно зол на нас?
— Ясное дело, — отвечал Фредриксон.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
Зеленый приветливый лес остался позади. Все вокруг нас стало огромным и невиданным. По крутым склонам берегов с ревом и фырканьем рыскали неведомые страшные животные. К счастью, на борту нашего парохода было двое таких, на которых можно было положиться: я и Фредриксон. Юксаре ничего не принимал всерьез, а интересы Шнырька не простирались дальше его банки из-под кофе. Мы поставили ее на баке, и она мало-помалу стала просыхать на солнце. Но самого Шнырька нам так никогда и не удалось отмыть дочиста, и он навсегда приобрел слабый розоватый оттенок.
Конечно, у Фредриксона нашлась на борту золотая краска — меня бы удивило, если бы у него не оказалось такой жизненно необходимой вещи, — и мы украсили пароход моей золоченой луковицей.
Пароход медленно продвигался вперед. Я чаще всего сидел в навигационной каюте и, слегка пощелкивая по анероиду, с некоторым удивлением смотрел, как проплывают мимо берега. Иногда я выходят на капитанский мостик и бродил там в раздумье. Особенно нравилось мне думать о том, как поражена была бы Хемулиха, если б могла видеть меня, равноправного совладельца речного парохода, искателя приключений. По правде говоря, так ей и надо!
Однажды вечером мы вошли в глубокий пустынный застив.
— Не по душе мне этот залив, — заявил Юксаре. — Его вид вызывает Предчувствия.
— Предчувствия! — как-то странно произнес Фредриксон. — Племянник! Бросить якорь!
— Сейчас, сию минуту! — крикнул Шнырек и почему-то швырнул за борт огромную кастрюлю.
— Ты выбросил наш обед? — спросил я его.
— Какое несчастье! — воскликнул Шнырек. — Извините! В спешке так легко ошибиться! Я был ужасно взволнован… Ничего, вместо обеда получите желе — если только я его найду…
Все, что произошло, было в духе таких зверьков, как Шнырек.
А Юксаре, стоя у перил, блестящими глазами смотрел на берег. Сумерки быстро опускались на гребни гор, которые ровными пустынными рядами уходили к горизонту.
— Ну как там твои Предчувствия? — спросил я.
— Тише! — прошептал Юксаре. — Я что-то слышу… Я навострил уши, но услышал лишь, как слабый прибрежный ветер свистит в мачтах «Морского оркестра».
— Ничего, кроме ветра, — сказал я. — Пойдем зажжем керосиновую лампу.
— Я нашел желе! — закричал вдруг Шнырек и выскочил из банки с мисочкой в лапках.
И вот тут-то вечернюю тишину прорезал одинокий протяжный и дикий вой, от которого шерсть на затылке встала у всех дыбом. Шнырек даже вскрикнул и выронил мисочку.
— Это Морра, — объяснил Юксаре. — Нынче ночью она поет свою охотничью песню.
— А она умеет плавать? — спросил я.
— Этого никто не знает, — ответил Фредриксон.
Морра охотилась в горах. Она страшно выла, и более дикого воя мне никогда не приводилось слышать. Вот вой стал стихать, потом вдруг приблизился к нам и наконец исчез…
Наступившая тишина была еще ужаснее. Мне показалось, что в свете восходящего месяца я вижу тень Морры, летящей над землей.
Потянуло холодом.
— Смотрите! — воскликнул Юксаре.
Кто-то примчался галопом на берег и стал в отчаянии метаться по нему.
— Вот этого, — мрачно изрек Фредриксон, — сейчас съедят.
— Только не на глазах у муми-тролля! — воскликнул я. — Я спасу его!
— Не успеешь, — охладил меня Фредриксон. Но я уже решился. Я влез на перила и торжественно произнес:
— Могилу безвестного искателя приключений не украшают венками, но вы хотя бы поставьте мне гранитный памятник с изображением двух плачущих Хемулих!
С этими словами я бросился в черную воду и нырнул под кастрюлю Шнырька. Кастрюля булькнула.
Бам! С достойным восхищения самообладанием вывалил я из нее жаркое. Затем быстро поплыл к берегу, подталкивая кастрюлю мордочкой.
— Наберитесь мужества! — кричал я. — К вам плывет Муми-тролль! Где это видано, чтобы морры безнаказанно поедали кого им вздумается?
С вершины горного склона с грохотом сорвались камни. Охотничья песнь Морры снова смолкла, слышалось лишь жаркое пыхтенье — все ближе, ближе, ближе…
— Прыгай в кастрюлю! — крикнул я несчастной жертве.
И тут же что-то плюхнулось, а кастрюля по ручки погрузилась в воду. Кто-то цеплялся в темноте за мой хвост… Я поджал его… Ха! Славный подвиг! Герой-одиночка! Началось историческое отступление к пароходу «Морской оркестр», где в тревожном ожидании томились мои друзья.
Спасенный был тяжел, очень тяжел. Но я плыл со скоростью ветра. Под жалобный вой Морры, которая, стоя в одиночестве на берегу, выла от голода и злобы (как выяснилось, плавать она не умела), я одолел пролив, взобрался на борт, сполз на палубу, и, тяжело дыша, вытряхнул спасенного из кастрюли.
Фредриксон зажег керосиновую лампу — поглядеть, кого это я спас.
Я абсолютно уверен, что этот миг был одним из самых страшных моментов моей бурной молодости: передо мной на мокрой палубе сидела не кто иная, как Хемулиха! Как говорили в те времена — живая картина!
Я спас Хемулиху!
В первую минуту, испугавшись, я поднял хвост под углом в 45ь, но вспомнив, что я вольный муми-тролль, беззаботно сказал:
— Привет! Вот это да! Вот так неожиданность! Никогда бы не подумал!
— Не подумал о чем? — спросила Хемулиха, выбирая куски жаркого из своего зонтика.
— Не подумал бы, что спасу вас, тетенька! — взволнованно произнес я. — То есть что вы, тетенька, будете спасены мной. Получили ли вы, тетенька, мое прощальное письмо?
— Я тебе не тетенька! — буркнула Хемулиха. — И никакого письма я не получала. Ты, наверное, не наклеил на конверт марку. Или написал неправильный адрес. Или забыл отправить письмо. Если ты вообще умеешь писать… — И, поправив шляпку, снисходительно добавила: — Но зато ты умеешь плавать!
— Вы знакомы? — осторожно спросил Юксаре.
— Нет, — сказала Хемулиха. — Я тетка той Хемулихи. — И вдруг спросила: — Кто это размазал желе по всему полу? Эй ты, ушастый, подай-ка мне тряпку, я приберу.
Фредриксон (потому что имелся в виду он) бросился за тряпкой и принес пижаму Юксаре.
— Я ужасно сердита, — объяснила тетка Хемулихи, вытирая пижамой палубу. — А в таких случаях единственное что помогает — уборка.
Мы молча стояли за ее спиной.
— Ну разве я не говорил, что у меня — Предчувствие? — пробормотал Юксаре.
Тут тетка Хемулихи повернула к нему свою некрасивую морду и рявкнула:
— Молчать! Ты слишком мал, чтобы курить. Тебе надо пить молоко, это полезно, и тогда лапы не будут дрожать, морда не пожелтеет, а хвост не облысеет. — И, обращаясь к нам, добавила: — Повезло вам, что меня спасли. Теперь я наведу здесь порядок!
— Взгляну-ка на анероид! — заторопился вдруг Фредриксон и, юркнув в навигационную каюту, запер за собой дверь.
Но анероид, в страхе перед теткой Хемулихи, никак не мог показать правильное направление. Он исправился только после того, как кончилась эта история с клипдассами. Но об этом я расскажу ниже.
А у нас, увы, не осталось ни малейшей надежды избавиться от тетки Хемулихи, присутствия которой на корабле, по моему глубокому убеждению, никто из нас не заслужил.
— Про дальше я еще не успел написать, — обычным своим тоном сказал Муми-папа, вопросительно выглядывая из-за своих мемуаров.
— Знаешь что, — успокоил начинающего автора Муми-тролль, — я уже начинаю привыкать к тому, что ты употребляешь непонятные слова. А эта кастрюля, должно быть, была ужасно большая… А когда ты кончишь книгу, мы разбогатеем?
