Жаклин Уилсон - Новый старт
— Глупый, ты и так прекрасный принц, — сказала я и поцеловала его.
Я ошибалась. Он на самом деле был мерзкой жабой.
Я проснулась рано утром с сильно бьющимся сердцем. Выбралась из кровати, на цыпочках прокралась к дверям, чтобы не разбудить Виту и Максика. Прошлепала по коридору. Прислушалась у маминой-и-папиной двери. Услышала приглушенные всхлипывания и вбежала в спальню. Мама сидела на краю постели, запустив себе руки в волосы и раскачиваясь взад-вперед.
Папа не сдержал обещания. Он ушел.
3
Папа оставил мне записку. Не помню точно, что именно там говорилось. Что-то в том духе, что он, мол, не хотел меня расстраивать. Рядом с подписью он нарисовал маленькую жабку. Даже не поленился раскрасить ее новыми Максиковыми фломастерами.
Я не хотела, чтобы наши увидели эту записку. Я ее старательно разгладила и спрятала к себе под джемпер, к самому сердцу. Было немножко щекотно, но я терпела.
Когда я помогала бабушке разминать картошку для пюре к холодной индейке, бабушка вдруг наклонила голову набок:
— Что это шуршит, Эм?
— Ничего, — быстро ответила я и сильнее налегла на толкушку.
— Что ты напихала под джемпер? Господи, да никак ты набила туда салфеток и притворяешься, будто у тебя растет грудь?
— Нет! — Я скрестила руки и страшно покраснела.
— Прекрати идиотничать, Эм! — велела бабушка, шаря рукой у меня под джемпером.
— Не трогай! Отстань! — закричала я.
Но я не могла ее остановить. Она нащупала письмо и так дернула, что оно разорвалось пополам.
— Мое письмо! Ты его порвала!
Бабушка держала письмо в вытянутой руке, как будто с него капала какая-то гадость.
— И очень хорошо! Я сейчас его разорву на мелкие кусочки!
Она принялась рвать записку, клочки бумаги полетели во все стороны.
Я не успела выхватить у нее листок. Только смотрела и плакала.
— Хватит скулить! Довольно мы уже плакали, «Титаник» можно утопить в наших слезах! Если хочешь знать, вам всем бы нужно рыдать от радости, что отделались от этого хитрого, двуличного лицемера. Он мне никогда не нравился, с того самого дня, как твоя мамочка привела его в дом. Я ей так все прямо и высказала, но она не обратила внимания. Она никогда меня не слушает. Никто в этом доме меня не слушает.
Я зажала уши руками — пусть видит, что я тоже ее не слушаю. Не буду больше помогать ей готовить пюре. Да и незачем. Все равно за обедом все очень мало ели. Даже Вита воротила нос от картошки. Она вообще ничего не стала есть. Максик взял только сладкое. Мама выпила целую бутылку вина, но при этом не съела ни крошки.
Я сказала, что тоже не голодна, и ушла из-за стола. Зато позже, примерно посередине этого долгого-долгого вечера, я тайком забежала на кухню и принялась отщипывать кусочки от индейки. Раз начав, я уже не могла остановиться. Я отрывала от индейки здоровенные куски, я была такая голодная, что мне хотелось вцепиться в мясо прямо зубами, точно собака.
Я услышала шаги и отскочила от индейки, виновато вытирая жирные руки о юбку. Сейчас бабушка снова начнет читать мне нотацию о вреде обжорства. Но это, слава богу, оказалась не бабушка. Это была Вита с Балериной на руке. Ее тощенькая ручка ушла в коричневый мех чуть ли не до подмышки.
— А, привет, — сказала я и оторвала еще кусок индейки.
Вита широко раскрыла глаза:
— Что ты делаешь? Вдруг бабушка увидит, вот разозлится!
— А мне плевать. Я ее ненавижу, — сказала я со злобой.
Вита моргнула. Потом вытерла нос одним из Балерининых рожек.
— Я тоже ее ненавижу.
— Неправда! — возразила я. — Ты ее обожаешь. Ты же у нее любимица. Она вечно тебя угощает вкусненьким и все твои безобразия тебе спускает, сама знаешь.
— Все равно она ужасная. Она говорит, папа ушел к другой тете и больше не вернется к нам Она врет, правда, Эм?
— А что говорит мама?
Мама только опять заплакала и сказала, что ничего не знает. Она велела мне уйти, потому что у нее страшно болит голова. Максик говорит, что у него тоже болит голова. Ненормальный, среди дня улегся в постель. Все кверх ногами, прямо ужас какой-то. Бабушка велела мне идти поиграть, а я хочу играть с папой! — По щекам Виты побежали ручейки слез. — Эм, он вообще к нам вернется?
— Конечно, вернется. Немножко погодя. Не мог же он уйти насовсем и даже не предупредить. Он обязательно придет нас навестить! Даже мой папа и то приходил меня навещать, когда я была совсем маленькая… пока мама ему не запретила.
— Я твоего папу не помню, — сказала Вита.
— Я тоже его не помню, — сказала я.
На самом деле это было не совсем так. Он до сих пор являлся мне в кошмарных снах. Я вздрогнула и запихнула в рот еще кусочек индейки.
Вита внимательно посмотрела на меня и спросила:
— А наш папа не станет таким страшным, как твой?
— Да нет, конечно, Вита. Папа никогда не бывает страшным, ты же знаешь.
Так он вернется?
Балерина свисала с опущенной руки Виты. Я тщательно вытерла руки и решительно забрала себе Балерину.
— Привет, принцесса Вита! — Я постаралась скопировать смешной умильный голос, каким папа говорил за олениху. — Слушай меня внимательно, деточка: никто не знает твоего папу лучше, чем я. А я тебе говорю: он вернется, это совершенно точно.
— Скоро? Сегодня?
— Может быть, не сегодня.
— Завтра?
— Ну… может быть. О-о, ты только посмотри, какая вкуснющая индейка! Кажется, я не прочь заморить червячка. Намек понятен, принцесса Вита?
Вита расхохоталась и стала понарошку кормить Балерину, но мне так и не удалось сбить ее с мысли.
— Скоро папа вернется, ну скажи?
— Да, солнышко, да, папа нас не подведет, он вернется, как только сможет. Знаешь что, давай загадаем на индейке!
Я заставила Балерину проплясать вокруг блюда с индейкой, а сама тем временем оторвала еще несколько кусочков мяса свободной рукой.
— Я не хочу больше есть, — сказала Вита.
— Да я не к тому, просто нужно найти… Ага!
Я ухватила маленькую раздвоенную косточку, покрутила, выдернула и дала ее в лапки Балерине. Олениха с торжеством подняла дужку вверх.
— Знаешь, что это, принцесса Вита?
— Кость? — спросила Вита неуверенно.
— Волшебная косточка! Зацепи ее с одной стороны мизинчиком, так. А принцесса Эсмеральда пусть возьмется с другой стороны. По моей команде начинайте обе тянуть, и у кого останется большая часть, та принцесса может загадать желание.
— Так нечестно! — завопила Вита и ткнула Балерину кулаком, точно это было и впрямь живое существо. — Эм больше меня, она сильнее, ей достанется загадывать!
— А как по-твоему, Драчливая Принцесса, что она загадает?
Вита задумалась.
— А! — сказала она. — Все равно я сама хочу загадать.
— Вот одно желание уже и потратила, — сказала Балерина. — А теперь прекратите меня колотить, барышня, не то получите рогом по носу.
Вита захихикала.
Я сунула ей в руки дужку:
— Давай, Вита, тяни.
Она потянула. И я потянула. Я чуть-чуть нажала, вывернув руку. Я знала, что каждая из нас загадает одно и то же, но мне, как и Вите, хотелось непременно загадать самой.
Дужка треснула. У Виты в руке остался коротенький обломок, а у меня — почти целая раздвоенная косточка.
— Ой… — сказала Вита. — Ну ладно, Эм. Загадывай. Получше загадывай!
Я сжала дужку в кулаке, крепко зажмурилась и пожелала, чтобы папа вернулся к нам. Я желала этого с такой силой, что голова чуть не лопнула. Пусть он к нам вернется, пусть, пусть, пусть!
— Эм, ты вся красная стала, — сказала Вита.
Я открыла глаза и обессиленно выдохнула.
— А сбудется? — Вита покосилась на дверь, как будто ждала, что папа прямо сейчас войдет на кухню.
— Обязательно сбудется, только, наверное не сразу.
Вита вздохнула. Посмотрела на Балерину. Спросила:
— Может, хоть ты можешь сделать так, чтобы сбылось поскорее?
Я тоже невольно посмотрела на Балерину, хотя сама и управляла ею. Балерина кивнула. Покачала головой. Кивнула. Покачала. Кивнула. Покачала.
— То ли дождик, то ли снег, то ли скоро, то ли нет, — изрекла она загадочно. — Станьте, дети, станьте в круг, возвратится папа вдруг!
Балерина обхватила Виту за талию, и мы втроем закружились по кухне.
Но «вдруг» не получилось. Мы прождали весь следующий день. И следующий, и следующий, и следующий… В конце концов мама поднялась с кровати и отправилась его искать — обошла все его любимые забегаловки, добралась даже до самого Лондона. Пробовала звонить ему на мобильный, но мобильный был все время выключен. Она обзвонила всех его приятелей. Сходила в Розовый дворец, где они оба работали, хотя и знала, что магазинчики закрыты, откроются только после Нового года. Она где-то бродила целый день в своих серебряных босоножках, будто думала, что они сами отнесут ее к папе. Она стерла себе ноги, пока прихромала домой, и с одного острого каблучка отлетела набойка.
— Не плачь, мама! — сказала я. — Отнеси их в мастерскую к мистеру Миниту, их еще можно починить.
