Полиен Яковлев - Первый ученик
— А закон божий? — осмелел Самоха. — У нас вот некоторые говорят, что…
— Ну? — с любопытством уставился на Самохина математик. — Ну, чего ж ты умолк?
Самохин оробел, повторил тихо:
— Говорят, что…
— Говорят, говорят, — перебил математик. — Учить надо закон божий, а то батюшка двойку поставит… И без обеда вставит… У тебя родители-то верующие?
— Верующие, — неуверенно ответил Самохин.
— Ну вот то-то. Это тебе еще рано знать. Иди домой. Повтори все, что мы прошли с тобой.
Самохин взял фуражку, покосился на сломанный герб и, собрав книги, сказал учителю:
— Спасибо вам, Адриан Адрианович, я все хорошо выучу. Я люблю математику.
— Люби, люби себе на здоровье. А вот я тебе еще дам интересную книжку. Тут, брат, головоломнейшие задачки. Посиди-ка, помозгуй над ними. Хочешь?
— Хочу.
— А чаю хочешь?
Самохин опешил. Ласковость Адриана Адриановича положительно обескуражила его.
— Нет, спасибо, — сказал он. — Я побегу.
А сам подумал: «Как странно: учитель, а добрый… Впрочем, в классе он не такой…»
Адриан Адрианович молча проводил Самохина и, вернувшись к письменному столу, долго смотрел на бронзового слона. Потом медленно повернулся и тихо пошел к буфету. Налил рюмку водки, долго разглядывал ее и задумался…
— Калечим детей и за это жалованье еще получаем, — буркнул он сердито. — Ну что ж, такой век… За ваше здоровье, господин министр народного просвещения! — крикнул он зло. — За вашу плодотворную деятельность, ваше превосходительство!
Коля дома
Подошла зима.
Каждый день после обеда Варя приносила в кабинет большую пуховую подушку, и Колин папа ложился отдыхать на диване. Спал до глубоких сумерек.
Мама обычно сидела в эти часы у окна в гостиной. Немножко читала, немножко смотрела на прохожих, хандрила и жаловалась на головную боль.
Коля бегал около дома на новеньких никелированных коньках.
Кухарка Даниловна мыла посуду, а горничная Варя вытирала ее полотенцем.
Дальше угловой тумбы Коля обычно не совершал своих рейсов. На противоположном углу в приплюснутом домишке за обшарпанной и обмызганной дверью помещался лудильщик Ибрагим. В закопченной каморке среди самоваров, примусов и кастрюль у Ибрагима работал тринадцатилетний Степан Лазарчук, известный на весь квартал как Степка Медный Хрящ.
Хрящ — гроза… Коля это знал.
Вот почему он и не отваживался сунуть нос дальше тумбы, вот почему никогда не ходил мимо Ибрагимовой мастерской.
Завидев Хряща, Коля обычно хватал с земли ком снега и быстро улепетывал к своей калитке. У калитки грозил Хрящу и ждал. Если Хрящ направлялся к нему, Коля неуклюже швырял снежком. Снежок, как правило, не долетал до противника шагов на сорок и влипал либо в дерево, либо в телеграфный столб. Если Хрящ продолжал наступление, Коля поспешно захлопывал калитку, дрожащей рукой защелкивал ее на задвижку и осторожно посматривал в щель.
Если Хрящ подходил совсем близко, Коля складывал ладонь трубочкой и громко кричал дворнику:
— Василий! Этот мальчишка опять здесь. Ловите его.
Василий делал вид, что не слышит. Надоело ему это. А если Коля подбегал к нему и говорил прямо в лицо:
— Поймайте его, Василий, я вас прошу, — тогда он брал метлу и нехотя шел к калитке. Грозя Хрящу, орал:
— Опять ты, чумазый, хулиганишь? Гляди, оборву уши!
Хрящ выжидал, когда Коля выглянет из-за широкой спины Василия, и, улучив момент, без промаха бил его снежком в новенькую натопорщенную фуражку.
Василий бросался ловить Хряща. Хрящ исчезал, как дым, а Коля отряхивал с фуражки снег и любовно обтирал локтем блестящий герб.
Все это с точностью повторилось и нынче.
Коля выругал Василия дураком и пошел в комнаты.
Папа еще не проснулся. В гостиной зажгли лампу. Мама стояла перед высоким зеркалом и поправляла прическу.
Коля поднял глаза на часы и поморщился. До прихода репетитора оставалось всего двадцать минут.
Пошел на кухню. Приоткрыл дверь и пискнул:
— Варвара у самовара!
Варя оглянулась, нахмурилась, но ничего не сказала.
Коля снова:
— Варвара у самовара!
— Барчук, не лезьте, мамаше пожалуюсь, — погрозила Варя. — Закройте дверь.
Коля опять:
— Варвара-красавица сама себе нравится!
Видя, что та не обращает на него внимания, надулся.
— Кривобокая! — крикнул он.
Мама услышала из гостиной:
— Коля, что ты там шалишь?
— Ага, — сказала Варя, — вот будет вам. Коля ушел.
— Что у вас тут? — войдя в кухню, строго спросила мама.
Варя молчала. Знала: все равно ей не поверят, поверят Коле.
— Вы это, пожалуйста, прекратите, — обиженно сказала мама. — Не нервируйте мальчика.
«Мальчик… Скоро маму перерастет», — с досадой подумала Варя и продолжала молча вытирать тарелки.
Мама поправила на платье брошку, вернулась в гостиную. Села за рояль, потрогала клавиши и запела вполголоса:
Не искушай меня без нужды…
Недопев, встала, еще раз покосилась на зеркало и бросила в кабинет:
— Алексис! Пора вставать.
— М-ма… — раздалось из кабинета. — Сейчас…
В передней нежно прозвенел звонок.
Пудря нос, мама крикнула:
— Варвара, звонят!
Варя пошла и открыла дверь. Вошел репетитор, гимназист седьмого класса Лебедев Петр.
Конфузясь Вари, Лебедев поспешно скинул свою поношенную шинель, худые калоши, поправил шевелюру, одернул по семилетней привычке суконную косоворотку и ступил на ковер в гостиную.
— Коля, — сказала мама, — Пьер пришел.
Лебедев терпеть не мог, когда его называли. Пьером. Впрочем, кроме Колиной мамы, никто его так не называл.
Явился Коля.
— Стихи из Пушкина на завтра, — сказал он не поздоровавшись, — и две задачи по алгебре.
— Решили? — спросил Лебедев.
— Нет. С вами вместе решу.
Сели заниматься. Из кабинета прошел заспанный папа. Лебедев приподнялся из-за стола.
— Сидите, сидите, молодой человек, — покровительственным жестом остановил его папа.
Лебедев сел, сказал Коле:
— Давайте задачи.
— Не хочу задачи, сначала хочу стихи, — упрямо сказал Коля. — Стихи-хи-хи…
— Николай, не дурачься! — заметил из соседней комнаты папа. — Вы с ним, мосье Лебедев, построже.
Коля показал в сторону папиной двери язык. Лебедев покачал головой.
— Нехорошо! — сказал он.
Коля тихо, чтобы не слышал папа:
— Ваше дело учить, а не воспитывать. Вам не за то деньги платят.
Лебедев вспыхнул. Так бы и съездил по физиономии заносчивого барчука, но… молнией пронеслось в голове: «Инспектору нажалуются, за репетиторство не заплатят, дома мать больная…», и промолчал.
— Вот, — сказал Коля, — стихи из Пушкина.
— Хорошо. Давайте книгу.
— Да я уже наизусть знаю. Стихи были заданы два дня назад.
И Коля начал:
В тот год осенняя погода
Стояла долго на дворе…
Прочитал без запинки.
— Разберем, — сказал Лебедев. — «В тот год осенняя погода…» Где подлежащее?
— Постойте, — перебил Коля. — Я еще раз прочитаю наизусть. Можно?
Лебедев терпеливо выслушал.
— Хорошо, — сказал он. — Знаете твердо. Так где же подлежащее?
— Погода.
— Сказуемое?
— Стояла.
— Расскажите своими словами, о чем говорится в стихотворении.
— О погоде.
Лебедев пожал плечами.
— Какое время года описывается в стихах?
— Осень.
— Как же осень, когда в стихах говорится: «зимы ждала, ждала природа».
— Но ждала-то она ее осенью?
— Мало ли что.
Лебедев стал объяснять Коле, что стихи о зиме.
— Погодите, — сказал Коля. — Сейчас запомню. О зиме, о зиме, о зиме… Зима… Зима… Зима… Запомнил.
— Мало запомнить, надо понять, — стал раздражаться Лебедев. — «На стеклах легкие узоры». Что это значит?
Коля ответил:
— От мороза.
— Правильно.
— Хорошо, — сказал Коля. — От мороза, от мороза, от мороза. Запомнил. Стихи о зиме, о зиме, о зиме… Узоры от мороза, от мороза, от мороза. Теперь знаю, не собьюсь.
— Почему вы все долбите наизусть? — уже не скрывая раздражения, сказал Лебедев. — Надо же и головой соображать немножко.
— Мне так удобней, — ответил Коля. — Так я лучше уроки знаю.
«Ну и черт с тобой», — решил Лебедев. С досадой захлопнул книгу.
— Давайте алгебру.
Тут уж с зубрежкой было трудней. Коля пыхтел, краснел, морщил лоб.
А когда Лебедев ушел, Коля достал тетрадь, где уже набело были написаны решенные с репетитором задачи, и на всякий случай, для собственного успокоения, немножечко подолбил их по тетрадочке наизусть.
— А плюс Б минус Ц… равно… А, Б…
