Нина Гернет - Катя и Крокодил
Надежда Петровна в первое мгновение ничего не могла сказать и только хлопала глазами.
— Знаете что? — наконец сказала она. — Не морочьте мне голову!
— Гражданка! — строго сказал оценщик и постучал карандашом по прилавку. — Не будем спорить, забирайте ваше животное. Надежда Петровна вспыхнула:
— Мало я дома терплю от кошек, так мне еще в ломбардах зайцев подсовывают! Ни в одном учреждении зайцев не дают, только у вас почему-то!
— Гражданка! — сказал оценщик. — Во-первых, это не заяц, а кролик. Во-вторых, поскольку он выпал из вашей шубы, это ваш кролик. Если бы выпал из моей шубы, он был бы мой кролик, — мирно прибавил он и погладил кролика.
Но Надежда Петровна не сдавалась:
— Я понимаю, если в шубе моль заведется. Но чтобы в шубе кролики завелись…
Тут она поперхнулась и покрылась красными пятнами. Она вспомнила, что ее дверь оставалась открытой несколько минут, пока она ходила на чердак.
— А в общем, — сказала она, — от моих соседей всего можно ожидать Я даже знаю, кто это сделал… Медведкина!
Она схватила кролика и завернула в скатерть.
Выйдя из ломбарда, Надежда Петровна помчалась прямо домой, не заходя за крысиным ядом. Она была слишком возмущена.
13
Запыхавшийся толстяк сидел на скамейке бульвара. Он держал на коленях две помятые коробки. Третья, раздавленная, валялась на земле.
Девочки бегали в разные стороны и собирали мячи. Маленькие девочки и мальчики из детского сада, дети с няньками и бабушками, наигравшиеся футболисты, разные прохожие — приносили ему мячи, а он считал:
— Девяносто четыре. Спасибо… Девяносто пять. Чувствительно благодарен… Девяносто шесть. Мерси… Девяносто семь. Больше не лезет!.. Девяносто восемь. Придется вам подержать пока… Девяносто девять, — жалобно сказал он. — А класть некуда!
Тут вмешалась Таня и стала командовать: она сама принимала мячики и совала их Кате, Шуре, Лиле, неизвестным девочкам и мальчику с макаронами. Даже нянька охотно брала мячи и ловко начиняла ими конвертик младенца. Толстяк улыбался во весь рот и считал:
— Сто двадцать четыре, сто двадцать пять… Все! Сто двадцать шесть! — вдруг сказал он, пораженный.
— А сколько было? — спросила Катя.
— Сто двадцать пять по накладной! — сказал толстяк.
Все удивились и тут же пересчитали мячики: нет, все было правильно — их было сто двадцать шесть.
Откуда взялся лишний мяч — так и осталось тайной.
Толстяк закрыл обе коробки и поставил себе на голову. Но что было делать с остальными мячами?
— Далеко идти-то? — осведомилась нянька, запихивая обратно вылезавший из конвертика мяч.
— Рукой подать! — обрадовался толстяк. — Вот в тот «Детский мир», за углом.
И процессия двинулась к универмагу «Детский мир», который и на самом деле был за углом, только не за первым, а за седьмым.
Катя шла, прижимая к себе кулек с овсянкой, один большой мяч и три маленьких. Она горько вздыхала, думая о проснувшейся Милке и о голодных кроликах… Что бы с ней было, если бы она знала, что один из этих кроликов стремительно приближается к ней, завернутый в старую скатерть!
А между тем так оно и было. Им навстречу мчалась Надежда Петровна, размахивая завернутым кроликом. Она врезалась в процессию с мячами, прошипела: «Безобразие!», растолкала всех локтями и побежала еще быстрее. Ее гнали злые мысли.
«Конечно, они… — бормотала она. — Медведкины. Все соседи сговорились против меня, все! Главное, знают, что я терпеть не могу животных, и нарочно подсовывают то котов, то псов, то кроликов… Но погодите! Я с этой Медведкиной посчитаюсь! Я ей покажу!..» Надежда Петровна промчалась по двору. Ее мучила мысль, что Медведкины сейчас потешаются над ней. Она решила их разоблачить.
Тихонько подкравшись к окну квартиры Медведкиных, Надежда Петровна стала подслушивать.
Медведкины в самом деле разговаривали, во совсем не о ней.
— Я думаю, торт, — сказала Медведкина.
— Конечно, торт. С кремом, — согласился ее сын Саша, ученик музыкальной школы.
— Ну что ж, — заключил Медведкин, — не возражаю.
— Так ты сам его и купи, — предложила Медведкина.
Медведкин согласился и сказал только, что пришлет торт с кем-нибудь со службы, потому что возвращаться ему некогда.
Разговор на этом кончился. Но Надежда Петровна не успокоилась. Она почему-то еще больше уверилась в том, что кролика ей подбросила именно Медведкина.
У Надежды Петровны созрел план мести, и она помчалась домой.
Дома она вытащила из шкафа большую коробку из-под торта, вытряхнула на стол тесемочки, ленточки, кусочки кружев и старые перчатки. Потом посадила туда кролика, обложила ватой, чтобы он не мог шевелиться, проделала сбоку маленькую дырочку для воздуха и аккуратно перевязала коробку ленточкой. — С кремом!.. — хихикнула она. Она подождала некоторое время, пока, по ее расчетам, Медведкин мог купить торт и прислать его со службы домой. Потом закуталась в пальто, спустилась по лестнице и позвонила Медведкиной.
— От Александра Иваныча! — пропищала Надежда Петровна, пряча лицо. Сунула в открывшуюся дверь коробку и убежала.
14
Митя нашел Володю в большом сарае. Он накачивал шину велосипеда.
На стенах висели лук со стрелами, запасное колесо и пугач.
Сквозь щели светило солнце. Луч падал на старую бочку с зеленой водой. Из воды торчал кусок обруча, а вокруг него скользили, как на коньках, длинноногие водомеры.
В углу стояли роллер и удочка. В другом углу лежало сено. А под самой крышей с писком возились воробьи.
— А, это ты? — обрадовался Володя. — Тут мой кабинет. Правда, здорово устроился?
Митя облегченно вздохнул — тут хватит места для целого зверинца!
И он выложил всю историю.
Володя слушал его молча и хмурился.
— Ну вот… Берешь, что ли? — спросил Митя, кончив рассказ.
Володя швырнул насос на землю и поднялся.
— Балда! — сказал он.
— Почему — балда?
— Потому что балда! Мальчики помолчали.
— Так берешь, что ли? — упавшим голосом спросил Митя.
— Кого брать?
— Зверей.
Володя уничтожающе посмотрел на Митю:
— Хватился! Да их давно уже на свете нет. Отдал неизвестно кому! Лучше бы ты их прямо утопил!
— Я же расписку взял… — жалобно пробормотал Митя, показывая бумажку.
— Поможет твоя расписка! Митя побледнел.
Мальчики поглядели друг на друга и, не сговариваясь, побежали к станции.
15
Папа ушел, а кран в ванне остался открытым. Да и кто помнил бы о кране, когда такое творилось в доме!
Вода в ванне все поднималась. И крокодил поднимался вместе с ней, покачиваясь на поверхности. Когда он поднялся настолько, что мог дотянуться до полочки, он проглотил мыло «Идеал» и уже повернулся к зубной щетке, как вдруг на подоконник открытого окна села птичка.
Крокодил уставился на нее и подплыл ближе. Птица беззаботно прыгала по подоконнику.
Вода поднялась уже так высоко, что крокодил спокойно перелез через край ванны на подоконник. Птица с любопытством смотрела на него одним глазом, склонив головку набок.
Крокодил полез по подоконнику.
— Шагом марш! — крикнул скворец и, вспорхнув, скрылся в синем небе.
А крокодил перелез на карниз и пополз над улицей.
Надежда Петровна стояла на подоконнике и мыла окно. Она выполняла 23-й пункт своего списка дел. Рядом с нею стоял таз, а на полу — ведро с грязной водой.
Ей было весело. Она терла стекла мыльной мочалкой и пела:
Ревела буря, дождь шумел, Во мраке молния сверкала, И беспрерывно гром гремел, И что-то в небе грохотало…
В это время крокодил проползал мимо окон Надежды Петровны.
Когда Надежда Петровна дошла до:
Сидел Ермак, объятый думой — она увидела крокодила.
Испустив слабый крик, она рухнула с окошка в комнату, опрокинув на себя ведро.
А мочалка, описав дугу, полетела на улицу.
И надо же было случиться, что как раз в это время папа Пастушков с полотенцем через плечо тихо брел по тротуару, еще не очнувшись от пережитого.
Внезапно что-то мокрое мазнуло его по лицу. Он машинально хлопнул себя по щеке и поймал мочалку. Папа тупо посмотрел на нее и побрел дальше с мочалкой в руке.
— Гражданин, гражданин!.. — кричал ему какой-то старичок с другой стороны улицы, Он догнал папу и забежал вперед. — Веничка не потребуется? — спросил он и вытащил из мешка большой банный веник.
Папа печально покачал головой и пошел дальше.
На углу он остановился и полез в карман за папиросами. И вдруг нащупал футляр со своими уличными очками!.. Папа надел очки.
Светило солнце. Зеленели деревья. Синело небо. Чирикали птицы. Играли дети и кричали:
— Чур, не я!..
В мире ничто не изменилось.
— Ерунда! — сказал папа и повеселел. — Все дело было в очках!
