Давид Гроссман - Бывают дети-зигзаги
ГЛАВА 4
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОГО ПРОВОЖАТОГО С МОНОКЛЕМ
Я вышел из купе. Слева — значит, с той стороны, где часы (так отец учил запоминать) и сердце (а это наука Габи). Выхожу медленно, не бегом, чтобы не привлекать внимания. За окном все тот же горный пейзаж. Мимо проносятся голые скалы, а хвост поезда ползет за нами следом, изгибается вместе с рельсами и пропадает. В те годы из Иерусалима в Хайфу ходил еще поезд с закрывающимися купе. В каждом вагоне по четыре отсека и длинный проход-коридор. Такой узкий, что если кто-то стоит в коридоре и смотрит в окно, то взрослому уже не протиснуться. Я-то тощий и прошел без труда, так что стоящий у окна посмотрел на меня с какой-то даже обидой.
В конце коридора мне пришлось выдержать поединок с дверью. Дверь была железная, тяжелая и упрямая. Она не открывалась. Я начал толкать ее руками и ногами, и наконец она чуть-чуть приоткрылась, и я пролез. И оказался меж двух вагонов, и тут же на меня обрушился страшный рев, гром, стук, лязг и скрежет, а черный железный пол там распадался на две половины, накрытые железными блямбами, и они держались друг за друга и двигались в такт, как два обнаженных борца, плечом к плечу, и я никак не осмеливался ступить на них, поэтому зажмурил глаза и прыгнул двумя ногами сразу и чуть не упал, потому что они явно не хотели, чтобы я их преодолел, и крутились, и изгибались. Наверное, во время движения поезда вообще нельзя ходить между вагонами, а я об этом не знал, и вот теперь переступал с ноги на ногу и не мог выбрать, на какую опереться. Подумать только — рядом с обычным вагоном, в котором преспокойно едут себе люди, таится такая опасность! Отовсюду, даже снизу, свистел ветер, сквозь щели в полу я видел, как проносится внизу земля, колеса вовсю стучали, железо лязгало, один неверный шаг — упаду вниз, и все, кранты.
В тот момент я вообще утратил способность соображать. От шума я и всегда терялся, а уж такой грохот со всех сторон просто свел меня с ума. С меня словно сняли кожу, и я бросился в этот водоворот шума, даже не осознавая, что кричу. «Дай мне пройти! — заорал я железной двери. — Дай мне пройти!» И заколотил в нее руками и ногами, и даже боднул. В такие моменты я могу удариться головой о железную дверь и не почувствовать боли. В моей школе это называют «взрыв вулкана Файерберг», но в поезде это как раз пришлось кстати: дверь подалась, и щели мне хватило, чтобы протиснуться: тонок я был, тогда, видимо, как и мой голос. Я проскользнул в щель и закрыл за собой дверь в шумящий омут, и слава Богу.
Я стоял в вагоне и переводил дух. Стук колес снова стал привычным и негромким, поезд бежал «по долинам и по взгорьям», хотя теперь я слегка изменил свое о нем мнение.
И вот теперь —
Кто я? — пробормотал я для тренировки.
Кто я. Кто я.
Мимо первого купе я пробежал, даже не удостоив его взглядом. На второе все-таки оглянулся. Перед третьим остановился и задумался.
И понял, что не так все просто.
Допустим, я войду в купе. Допустим, место под номером три действительно окажется свободно, как обещала Габи. Допустим даже, я узнаю того, кто меня ждет. Как набраться смелости, чтобы обратиться к нему с вопросом? И что подумают остальные пассажиры? Я тут же представил, какими глазами они на меня воззрятся.
Типичная идея Габи, сухо отметил я. Отец не поставил бы меня в такое дурацкое положение. Он-то знает, как у меня с этим обстоят дела.
Кто я.
Пожалуй, действительно настал момент рассказать, что я за человек.
Двадцать семь лет назад, когда произошла вся эта история, мне было без нескольких дней тринадцать лет. По-моему, я был самым обычным мальчишкой, впрочем, по этому поводу существовали и другие мнения. Поэтому здесь я изложу лишь факты, не вызывающие сомнений.
Итак.
Имя: Нуну Файерберг. Место рождения: Иерусалим. Семейное положение: холост (понятное дело). Состав семьи: отец (один) и Габи (одна). Лучший друг: Миха Дубовски. Особые приметы: шрам на правом плече. На шее — пуля на цепочке. Интересные факты: хобби.
Мое хобби — все, что связано с полицией. В свои тринадцать я знаю наизусть все личные номера офицеров полиции в Иерусалиме и к югу от него. Знаю все виды полицейского оружия и техники. Дома у меня хранятся сведения обо всех преступниках, бывших в розыске в последние пять лет. И еще сведения обо всех потерявшихся с пометкой «Полиция просит помощи» — у меня, наверное, самое крупное досье во всей стране. Плюс ко всему этому мне удалось — какими путями, об этом лучше молчать — получить доступ к самым тайным рапортам, которые печатала Габи; в моей коллекции есть результаты вскрытия жертв, и описания мест убийства, и копии отчетов отдела криминалистики. И еще я дважды лично беседовал с генеральным инспектором полиции: один раз на ступеньках окружного штаба, а второй — на свадьбе одного из майоров. На свадьбе он сказал во всеуслышание, что я талисман их округа.
Кто я. Кто я.
А если я ошибусь?
Хватит ли у меня смелости обратиться еще к кому-то в том же купе?
Подумать. Остыть.
Прежде всего — велел я себе отцовским голосом — надо узнать о противнике как можно больше. Собрать информацию. Так он всегда говорил мне: «Знание — сила!» Тысячу раз повторял: «Знание — сила!» и стучал кулаком по раскрытой ладони, так что я никак не мог понять, что именно, знание или силу, он ставит выше.
Кто я.
Вот оно, третье купе. Как же быстро едет поезд.
В первый раз я пронесся мимо него, как молния, и побоялся даже бросить взгляд. На дрожащих ногах развернулся, прошел мимо во второй раз и заставил себя заглянуть внутрь. Успел разглядеть там пятерых пассажиров и одно пустое место посередине. И на нем красную ленточку с надписью «Зарезервировано».
Ого.
Я прошел мимо третьего купе в третий раз. На этот раз помедленнее. Успел заметить, что внутри трое мужчин и две женщины. Один из мужчин в очках и с газетой. Женщины худые: пожилая, седые волосы собраны в пучок, и помоложе, с хвостиком. Поди разбери, кто есть кто. Я прошел снова. Пожилая ткнула своего соседа локтем и показала на меня взглядом. Взгляд у нее был неприятный, немножко как у моей бабушки Цитки. У одного из мужчин на голове странная шляпа, высокая и черная. Из-за этой шляпы он похож на дипломата какой-то далекой страны. Или на палача. Палач едет на поезде в Хайфу? Вот жуть-то.
Я остановился. Покрутился на месте. Нужно придумать какую-то историю, объяснение, чего ради я бегаю туда-сюда. Главный секрет удачной слежки — учил меня сами понимаете кто, — чтобы сыщик сам верил в свою «отмазку»: прикидываешься нищим — будь нищим до глубины души, презирай тех, кто не бросает тебе милостыни, благословляй щедрых. «Играешь» женщину — стань женщиной во всем: в походке, в жестах, в выборе витрин, у которых останавливаешься или которые оставляешь без внимания. Одно неверное движение — и человек, за которым ты следишь, начнет подозревать: что-то не так. На этом месте отец грозно прищуривался, и морщины у глаз становились темнее и глубже: «И вот теперь послушай меня как следует, Нуну: если актер в театре плохо сыграет роль, его раскритикуют в газетах, и на этом все. А полицейский, провалив свою роль, может получить пулю в лоб!» Отец машинально дотрагивался до плеча, а я — до пули, висевшей у меня на шее, и мы обменивались понимающими взглядами. Он никогда не рассказывал мне, кто стрелял в него и почему. Есть вещи, о которых лучше молчать.
Я прошел мимо уже, кажется, в пятый раз, напряженно наморщив лоб, скрестив на груди руки. Может, я чем-то встревожен. Может, погружен в размышления. Может, я молодой ученый, который с минуты на минуту готовится изобрести маятник.
Но несмотря на такую отличную «отмазку», головы всех сидящих в купе вдруг повернулись ко мне. Меня внимательно рассматривали. Из-за такого повышенного внимания к моей персоне на этот раз я не сумел как следует рассмотреть своего главного подозреваемого — «палача». Кажется, на нем был красный галстук-бабочка. Я остановился. Похоже, моя «отмазка» им не очень понравилась. Может, для молодого ученого я выгляжу слишком молодо? Или они знают, что маятник уже изобрели до меня?
А время идет, мы уже вот-вот приедем в Хайфу! Я решил сменить роль, покрутился на месте, ругнулся про себя на Габи и снова пронесся мимо, теперь уже в роли измученного шарика для пинг-понга, и на этот раз все обитатели купе — даже «палач» — приникли к окошечку и о чем-то перешептывались. Может, даже смеялись или ругались, но из-за стекла ничего не было слышно.
Очень плохо. Сколько раз еще мне удастся пройти мимо? Скоро я им так надоем, что они набросятся на меня, втащат внутрь и замучают там до смерти! Я в страхе остановился возле двери. Все пятеро впились в меня нехорошими взглядами. Я зажмурил глаза, чтобы было не так страшно, и шагнул вперед, и чуть не упал внутрь, на них, на всех сразу, и обступал им все ноги, пока наконец не пробрался к пустому месту с красной ленточкой и надписью «Зарезервировано», и упал на него, и застыл, и только уши мои пылали и горели.
