Астрид Линдгрен - Приключения Эмиля из Леннеберги
Эмиль уже видел ее бороду, но не хотел быть невежливым. Он вошел в палатку со своим кепариком на голове и ружариком в руке и долго-долго глядел на бороду дамы — примерно на двадцать пять эре.
— Как отрастить такую красивую бороду? — спросил он.
Но бородатая дама ему не ответила, потому что в этот момент кто-то произнес глухим голосом:
— Отдавай деньги, не то я срежу тебе бороду!
Это был Ворон. Они не заметили, как он прокрался в палатку.
Бородатая дама побледнела как полотно — конечно, побледнела только та часть лица, где не было бороды. Бедняжка уже протянула было всю выручку Ворону, но тут Эмиль сунул ей в руки свой ружарик.
— Защищайся! — крикнул он.
И бородатая дама схватила ружье. В полутьме палатки было трудно что-либо разглядеть, и дама решила, что Эмиль дал ей настоящее ружье, такое, которое стреляет. И что самое удивительное… Ворон тоже так подумал!
— Руки вверх, не то стрелять буду! — крикнула бородатая дама.
И тут уж настал черед Ворона побледнеть как полотно, и он поднял руки. Он стоял и дрожал, а бородатая дама так громко звала полицию, что голос ее разнесся по всему Хультсфредскому полю.
Полицейские прибежали, и с тех пор Ворона никто никогда не видел, а во всем Смоланде не было больше ни одной кражи. О бородатой даме, поймавшей Ворона, много писали во всех газетах. Но никто ни строчки не написал об Эмиле и о его ружарике. Вот я и думаю, что давно пора рассказать, как все было на самом деле.
— Здорово, что я взял с собой в Хультсфред кепарик и ружарик! — сказал Эмиль, когда полицейские повели Ворона в участок.
— Да, ты смелый мальчик, — сказала бородатая дама. — В награду можешь смотреть на мою бороду сколько твоей душе угодно.
Но Эмиль устал. Он больше не хотел ни смотреть на бороду, ни развлекаться. Он хотел только спать. К тому же начало темнеть. Подумать только, как быстро прошел целый длинный день… А он так и не увидел Альфреда!
Папа и мама Эмиля и Лина тоже устали. Они так долго искали друг друга и Эмиля, а Лина так долго искала Альфреда, что теперь никто из них не мог больше никого искать.
— Ой, как ноги болят! — сказала мама Эмиля, и папа сочувственно кивнул.
— Да, забавно побывать на таком празднике, — сказал он. — А теперь лучшее, что мы можем сделать, — это поехать домой.
И они поплелись на опушку леса, чтобы запрячь лошадь и поскорее вернуться на хутор. Подойдя поближе, они увидели, что к тому дереву, к которому они привязали Маркуса, привязана и их старая кобыла. Обе лошади мирно жевали сено.
Мама Эмиля заплакала.
— Где же ты, мой малыш! — причитала она. — Где же ты, мой Эмиль!
Но Лина покачала головой.
— Этот мальчик не пропадет… — заявила она. — Озорник он, и все тут! Только и делает, что шалит.
Вдруг они услышали, что к ним кто-то бежит. Это оказался Альфред.
— Где Эмиль? — спросил он, с трудом переводя дух. — Я все обегал. Весь день его ищу.
— А я и знать не хочу, где он, — обиженно сказала Лина и полезла в бричку, чтобы ехать домой.
И представь себе, она чуть не наступила на Эмиля. В бричке лежало сено и, зарывшись в него, спал Эмиль. Но он тут же проснулся и увидел, кто стоит у брички в красивой синей форме, все еще не отдышавшись от быстрого бега. Эмиль протянул руку и обнял Альфреда за шею.
— Это ты, Альфред! — радостно проговорил он и тут же снова заснул.
А потом все жители хутора поехали домой, в Катхульт. Маркус бодро бежал рысью, а Юлан поспевала как могла — ее привязали сзади к коляске. Эмиль снова проснулся и увидел темный лес и светлое летнее небо, он вдохнул запах сена и лошади и услышал топот копыт и скрип колес. Но почти всю дорогу он проспал, и ему приснилось, что Альфред скоро вернется домой, в Катхульт, к Эмилю. Так оно и случилось.
Итак, Эмиль веселился на Хультсфредском поле 8 июля. Догадайся, искал ли еще кто-нибудь Эмиля весь этот день? А если не догадался, то спроси Крюсе-Майю! Впрочем, нет, лучше не спрашивай, потому что она покрывается красными пятнами, когда с ней об этом заговаривают.
Теперь ты знаешь, что натворил Эмиль 7 марта, и 22 мая, и 10 июня, и 8 июля. Но для тех, кому охота проказничать, есть и другие дни в календаре, а Эмилю всегда охота проказничать. Он шалит почти каждый день весь год напролет, но особенно надо отметить 9 августа, 11 октября и 3 ноября.
Ха-ха-ха, не могу удержаться от смеха, когда подумаю о том, что он выкинул 3 ноября, но рассказывать не стану, потому что обещала маме Эмиля молчать. Хотя именно после этого в Леннеберге стали собирать деньги. Все жители деревни до того жалели Свенсонов с хутора Катхульт из-за их озорника-мальчишки, что никто из них не отказался дать по пятьдесят эре. Собранные деньги завязали в узелок и принесли маме Эмиля со словами: "Может, тут хватит денег, чтобы отправить вашего Эмиля в Америку?"
Хорошенькое дело! Отправить Эмиля в Америку… А кто тогда стал бы у них председателем сельской управы? Конечно, через много лет…
К счастью, мама Эмиля не согласилась на такое глупое предложение. Она очень рассердилась и в гневе швырнула узелок с деньгами в окно, да так, что монетки разлетелись по всей Леннеберге.
— Эмиль прекрасный мальчик, — твердо сказала она. — И мы любим его таким, какой он есть!..
И все же мама была не спокойна за своего Эмиля. Так обычно бывает с мамами, когда люди приходят к ним с жалобами на их ребенка. И вечером, когда Эмиль уже лежал в постели со своим кепариком и ружариком, она села на край его кровати.
— Эмиль, — сказала она, — скоро ты уже пойдешь в школу. Что же с тобой будет? Ведь ты такой озорник, только и делаешь, что проказничаешь…
Эмиль лежал и улыбался, а большие голубые глаза так и сверкали из-под копны светлых волос.
— Тра-ля-ля, тра-ля-ля, — пропел он, потому что такие разговоры он и слушать не хотел.
— Эмиль, — уже строго сказала мама, — как ты будешь себя вести, когда пойдешь в школу?
— Хорошо, — ответил Эмиль. — Думаю, что перестану проказничать… Когда буду в школе.
Мама Эмиля вздохнула.
— Да-да, понадеемся на это, — сказала она и пошла к двери.
Но тут Эмиль поднял голову с подушки, обезоруживающе заулыбался и добавил:
— Но это не наверняка!
Да, я совсем забыла тебе рассказать, что не только мама, но и Лина были решительно против того, чтобы отправить Эмиля в Америку. Но, пожалуйста, не думай, что из любви к нему. Скорее, наоборот. Вот послушай, как дело было.
Когда жители Леннеберги принесли маме Эмиля деньги, собранные, чтобы отправить Эмиля в Америку, мама, как ты помнишь, очень рассердилась.
— Эмиль прекрасный мальчик, — твердо сказала мама. — И мы любим его таким, какой он есть! Он никуда не поедет!
А Лина подтвердила:
— Конечно! Об американцах ведь тоже надо подумать. Они не сделали нам ничего плохого, за что же нам насылать на них Эмиля?
Но тут мама Эмиля строго и укоризненно на нее посмотрела, и Лина поняла, что сморозила глупость. Она добавила, пытаясь исправить положение:
— В газете писали, что в Америке было страшное землетрясение… Я считаю, что после этого нельзя к ним отправлять Эмиля. Это жестоко и несправедливо!
— Иди-ка ты, Лина, лучше коров доить, — сказала мама. Лина взяла подойник, отправилась в хлев и стала доить так усердно, что брызги летели во все стороны. И при этом все бормотала себе под нос:
— Должна же быть на свете справедливость. Нельзя, чтобы все беды разом обрушились на американцев. Но я готова с ними поменяться, я бы с радостью им написала: "Вот вам Эмиль, а землетрясение пришлите нам!"
Но она бесстыдно хвасталась. Куда ей писать в Америку — ведь ее письмо и в Смоланде никто не мог разобрать. Нет уж, если кому писать в Америку, так это маме Эмиля. Она отлично умела писать и записывала все проделки Эмиля в синюю тетрадь, которую хранила в ящике стола.
"Чего ради ты это делаешь? — не раз спрашивал папа. — Только зря наш карандаш испишешь!"
Но маму это нимало не заботило. Она записывала все шалости Эмиля, чтобы он узнал, когда вырастет, что вытворял мальчишкой. И тогда он поймет, почему его мама так рано поседела.
Только ты не подумай, что Эмиль был плохой — нет-нет, его мама говорила чистую правду, когда уверяла, что он прекрасный мальчик.
"Вчера Эмиль был выше всяких похвал, — писала она 27 июля в своей тетради. — За весь день ни разу не нашалил. Наверное, потому, что у него была высокая температура".
Но к вечеру 28 июля температура у Эмиля, видно, упала, потому что описание его проделок за этот день заняло несколько страниц. Эмиль был сильный, как бычок, и стоило ему чуть-чуть поправиться, как он начал проказничать пуще прежнего.
"Сроду не видела такого озорника!" — все твердила Лина. Ты, может, уже догадался, что Лина не очень-то любила Эмиля. Она предпочитала ему Иду, младшую сестренку Эмиля, славную, послушную девочку. Зато Альфред, как ты уже, наверное, понял, очень любил Эмиля, хотя никто не понимал, за что именно. И Эмиль тоже очень любил Альфреда. Им всегда было весело вместе, и когда Альфред бывал свободен, он учил Эмиля всевозможным вещам. Например, запрягать лошадь, или вырезать из дерева разные фигурки, или жевать табак — это, правда, было не очень-то полезное занятие, да Эмиль этому и не научился, только разок попробовал, но все же попробовал, потому что хотел все перенять у Альфреда. Альфред смастерил Эмилю ружье. И ружье это стало, как ты знаешь, любимой вещью Эмиля. А после ружья он больше всего любил — это ты тоже помнишь — свою плохонькую кепочку, которую папа как-то привез ему из города. Потом, кстати, папа не раз об этом жалел.
