Люси Монтгомери - Энн из Зелёных Крыш
Но было утро, а за окном цвела вишня. Энн выпрыгнула из кровати и подбежала к окну. Она толкнула створку – она поддалась со скрипом, как будто не открывалась очень долго, что, впрочем, так и было; она застряла так крепко, что нужно было приложить усилия, чтобы открыть ее.
Энн упала на колени, вглядываясь в июньское утро, глаза её блестели от восторга. О, разве тут не красиво? Разве это не прекрасное место? Пусть даже она не останется здесь, она представит, что останется. Тут есть возможность помечтать.
Большая вишня росла за окном, так близко, что ветви её касались дома, и она была так плотно усыпана цветами, что даже листьев не было видно. С обеих сторон от дома был большой фруктовый сад, где росли и яблони и вишневые деревья, все в цветах; а трава под ними была усыпана одуванчиками. В саду на склоне росла сирень, вся в гроздьях фиолетовых цветов, и их головокружительно сладкий аромат доносился с утренним ветром из окна.
За садом виднелось зеленое поле, покрытое пышным клевером. Оно простиралось к долине, где бежал ручей и множество белых берез беззаботно росло в подлеске, наводящем на мысль о восхитительном отдыхе среди папоротников, мхов и лесных растений. За долиной был холм, зеленый и пушистый от елей и пихт; а дальше виднелся просвет, в который выглядывала серая крыша домика, который Энн раньше заметила на другой стороне Озера Мерцающих Вод.
Слева были большие амбары и за ними спускались вниз к игристому синему сверкающему морю зеленые поля.
Глаза Энн, чувствительные ко всему прекрасному, задержались на этой красоте, жадно впитывая всё, что было перед ней. Она видела много неприятных мест в своей жизни, бедняжка. Но это прекрасное место превосходило самые смелые её мечты.
Она стояла на коленях, забыв обо всем, кроме очарования, окружавшего её, пока не почувствовала чью-то руку на своём плече. Марилла прервала её мечтания.
– Пора бы одеться, – коротко сказала она.
Марилла действительно не знала, как разговаривать с ребенком, и неудобное ей самой незнание делало ее строгой и решительной помимо её воли.
Энн встала и глубоко вздохнула.
– О, разве это не замечательно? – сказала она, указывая рукой на чудесную картину за окном.
– Это большое дерево, – сказал Марилла, и оно красиво цветёт, но даёт плохие плоды – маленькие и червивые.
– О, я имею в виду не только дерево; конечно, оно прекрасно – чарующе прекрасно – оно цветет так, как будто это самое важное занятие на свете – но я имела в виду все: и сад, и деревья, и ручей, и лес, – весь этот прекрасный мир. Вы не чувствуете в такое утро, что любите весь мир? И я могу услышать, как ручей смеется неподалеку. Вы когда-нибудь замечали, что ручьи очень веселые существа? Они всегда смеются. Даже в зимнее время я слышала их смех подо льдом. Я так рада, что в Зеленых крышах есть ручей. Возможно, вы думаете, что это не имеет значения для меня, раз вы не собираетесь оставлять меня, но это не так. Я всегда буду вспоминать, что есть ручей возле Зеленых крыш, даже если никогда не увижу его снова. Если бы здесь не было ручья, меня бы преследовало неприятное чувство, что он там должен быть. Я не в полном отчаянии сегодня утром. Я никогда не отчаиваюсь по утрам. Разве это не прекрасно, что есть утро? Но мне очень грустно. Я просто воображала, что вы действительно хотели именно меня и я останусь здесь навсегда. Было большим утешением это представлять. Но хуже всего, что приходит время, когда нужно остановиться в своих мечтах и это больнее всего.
– Ты бы лучше оделась, спустилась по лестнице, и прекратила мечтать, – сказала Марилла, как только смогла вставить слово. – Завтрак ждет. Умойся и расчеши волосы. Оставь окно открытым и застели свою постель. И побыстрее.
Энн, очевидно, могла быть быстрой, когда необходимо, поэтому она спустилась по лестнице через десять минут, аккуратно одетая, с причёсанными и заплетёнными волосами и умытым лицом, при этом душу её наполняло приятное сознание, что она выполнила все требования Мариллы. Единственное, что она забыла – это застелить постель.
– Я довольно голодна сегодня утром, – объявила она, как только проскользнула на стул, приготовленный для нее Мариллой. – Мир не кажется такой ужасной пустыней, как это было прошлой ночью. Я так рада, что сегодня солнечное утро. Но я люблю и дождливые утра тоже. Любое утро интересно по-своему, правда? Вы не знаете, что случится через день, и поэтому так много возможностей для воображения. Но я рада, что сегодня утро не дождливое, потому что легче быть веселым и не унывать в солнечный день. Я чувствую, что мне сегодня многое предстоит перенести. Хорошо читать о чужих горестях и представлять, что ты можешь героически их преодолеть, но это не так приятно, когда случается на самом деле, не так ли?
– Ради Бога, помолчи хоть немного, – сказала Марилла. – Ты говоришь слишком много для маленькой девочки.
После этого Энн прикусила язык так послушно и тщательно, что наступившая тишина заставила Мариллу нервничать, как что-то не совсем естественное. Мэтью также молчал, – но это было естественно, так что завтрак проходил в полном молчании.
Чем дольше это длилось, тем больше Энн становилась все более и более рассеянной, ела механически, а её большие глаза неуклонно, невидящим взглядом смотрели на небо за окном. Это заставило Мариллу ещё больше нервничать; у неё было неприятное чувство, что в то время, как тело этого странного ребенка сидит за столом, его душа находится на крыльях воображения где-то далеко в воздушном мире грез. Кто хотел бы иметь в доме такого ребенка?
Тем не менее, Мэтью хотел оставить её, вот что необъяснимо! Марилла чувствовала, что он хочет этого сегодня утром так же сильно, как и накануне вечером, и собирается и дальше хотеть этого. Это было в стиле Мэтью – вбить себе в голову какую-то прихоть, и цепляться за неё с удивительной тихой настойчивостью – настойчивостью в десять раз более мощной и действенной из-за его молчания, чем если бы он говорил об этом постоянно.
Когда завтрак закончился, Энн вышла из задумчивости и предложила вымыть посуду.
– Ты можешь помыть посуду, как надо? – спросила Марилла недоверчиво.
– Думаю, да. Хотя я лучше присматриваю за детьми. У меня большой опыт в этом деле. Жалко, что у вас нет детей, за которыми надо смотреть.
– А я бы не хотела, чтобы тут было больше детей, чем сейчас. Если честно, с тобой одной достаточно проблем. И что с тобой делать, я даже не знаю. Мэтью такой чудак.
– А я думаю, что он прекрасный человек, – сказала Энн укоризненно. – Он очень приветливый. И не возражал, что я так много говорила – ему, казалось, даже нравилось это. Я поняла, что мы с ним родственные души, как только увидела его.
– Вы оба достаточно странные, если это то, что ты имела в виду, говоря о родственных душах, – ворчливо сказала Марилла. – Хорошо, можешь помыть посуду. Возьми много горячей воды, и убедись затем, что ты хорошо высушила её. У меня и так достаточно работы с утра, а потом мне придется съездить в Уайт-Сэндс во второй половине дня и навестить миссис Спенсер. Ты поедешь со мной, и мы решим, что с тобой делать. После того, как закончишь мыть посуду, поднимись в свою комнату и застели кровать.
Энн вымыла посуду достаточно ловко, что не осталось незамеченным Мариллой. Позже она застелила кровать, правда, менее успешно, потому что никогда не училась искусству борьбы с периной. Но это тоже было сделано; а затем Марилла, чтобы избавиться от девочки, сказала ей, что она может выйти на улицу и поиграть до обеда.
Энн бросилась к двери, с радостным лицом и горящими глазами. На самом пороге она остановилась, резко повернулась и села у стола, радостное выражение исчезло с её лица, как будто кто-то стёр его ластиком.
– Что еще? – спросила Марилла.
– Я не смею выйти, – сказала Энн тоном мученика, отказавшегося от всех земных радостей. – Если я не могу остаться здесь, мне нет смысла привязываться к Зеленым крышам. А если я пойду туда и познакомлюсь со всеми этими деревьями, цветами, садом и ручьём – я не смогу не полюбить это место. Мне и так тяжело, поэтому я не буду делать ещё тяжелее. Мне так хочется выйти – все, кажется, зовет меня: «Энн, приходи к нам, Энн, мы хотим подружиться с тобой!» – но лучше не надо. Какой смысл влюбляться в то, что должны быть оторвано навсегда? И это так трудно – удержаться от любви к чему-либо, правда? Вот почему я была так рада, когда думала, что буду жить здесь. Я думала, здесь так много всего, что можно любить и ничто не помешает мне. Но эта сказка быстро закончилась. Я примирилась со своей судьбой, поэтому не хочу выходить, а то боюсь, что мне опять не хватит смирения. Как называется это растение в горшке на подоконнике, скажите, пожалуйста?
– Это герань.
– О, я не имею в виду название, я имею в виду имя, которое вы ему дали. Разве вы не дали ему имя? Тогда могу ли я сделать это? Можно назвать его… дайте мне подумать – Симпатяшка подходит – можно, я буду называть его Симпатяшкой, пока я здесь? Вы мне разрешите?!
