Жаклин Уилсон - Моя сестра Джоди
Мама не слышала меня. Она просто плакала и плакала.
Папа пытался меня понять, но только качал головой:
– Я не могу позволить тебе этого, родная. Это слишком тяжело, видеть сейчас нашу бедную Джоди. Тебе потом будут сниться кошмары. Да и не разрешат тебе этого все равно.
И папа заплакал, и я не могла больше с ним спорить.
Потом было много слез и много разговоров. Нам не разрешили сразу же похоронить Джоди, сначала начались расспросы и споры. Некоторые думали, что Джоди намеренно убила себя. Это было настолько дико, что я снова принялась плакать. Ну разумеется, моя сестра не совершала самоубийства. Она просто хотела успокоить Дэна и других малышей. Джоди высунулась из окна, чтобы показать им, что это не привидение печальной белой шепчущей женщины, а всего лишь она, Джоди, с ее фиолетовыми волосами и красными туфлями. На этих туфлях она и поскользнулась, не удержала равновесие и полетела вниз. Это был несчастный случай.
Я сказала, что это был несчастный случай. Мама и папа сказали, что это был несчастный случай. Мистер Уилберфорс тоже сказал, что это был несчастный случай, но газеты написали о моей сестре кучу лжи. Намекали на то, что Джоди оказалась изгоем в престижной закрытой школе, что с ней жестоко обращались учителя и преследовали ученики, и это было так невыносимо, что Джоди покончила с собой.
Впрочем, никаких доказательств этого не было. Я была единственной, кто знал о Джоди все, потому что она была моей сестрой и любила меня больше, чем кого-нибудь еще на всем свете. Как можно подумать, что она могла себя убить и оставить меня одну!
Когда наконец нам разрешили похоронить Джоди, мама с папой решили, что не оставят ее на кладбище возле мельчестерской церкви. Они даже думать не могли о том, чтобы Джоди лежала здесь, в одинокой могиле, к которой никто не придет. Мы же сразу после похорон решили уехать как можно дальше от этого ужасного места, и Джоди избавить от него тоже.
Вот почему похороны прошли в ближайшем крематории, в двадцати милях от школы, в Гэлфорде. Предполагалось, что на церемонии прощания будут присутствовать только родственники, но пришла практически вся школа.
– Я не хочу, чтобы они были здесь! – с горечью говорила мама. – Они просто хотят представить свою школу в самом выгодном свете, им это нужно после того скандала, который раздули газеты.
– Возможно. Но может быть, кто-то действительно хочет попрощаться с нашей Джоди, – пытался успокоить ее папа.
Все ученики пришли в отутюженной школьной форме. Маленькие девочки были в белоснежных носочках, у маленьких мальчиков вихры были приглажены и тщательно расчесаны на пробор. На всех младшеклассниках были аккуратно завязанные форменные галстуки, рубашки аккуратно заправлены за пояс. У каждого старшеклассника в руках были лилии, и они клали эти цветы на крышку гроба.
На мистере Уилберфорсе был темный костюм и черный галстук. Он привез и миссис Уилберфорс в ее инвалидной коляске. Ее длинные седые волосы покрывала черная сетчатая вуаль, ноги были прикрыты черным бархатным пледом. Позади Уилберфорсов робко пристроилась мисс Френч в блестящем темно-синем костюме, который был ей тесноват. Учителя выстроились в скорбный ряд, держа в руках сборники псалмов.
Джед тоже пришел, стоял в своей старой рабочей куртке – очевидно, другой темной одежды у него просто не было. Голова у него была опущена, лицо бледное, глаза покрасневшие. Возможно, он действительно горевал по Джоди, а может быть, просто мучился с похмелья.
В первом ряду сидели мама, папа и я. К нам подвезли Джоди в заваленном цветами закрытом гробу из красного дерева. Мне представилось, что сейчас, лежа на спине, Джоди морщится, глядя на постные лица, зевает, когда священник говорит об «ушедшей от нас прелестной, полной жизни юной девушке», делает вид, что ее тошнит, когда Анна – вы только подумайте, Анна! – поднялась и запела реквием Форе[13].
На протяжении всей службы я шепталась с Джоди, и она отвечала мне, что с ней все хорошо и что это самый замечательный момент в ее жизни – момент, когда все только хвалят ее саму и ее жизнь и никто не ругается и не кричит на нее. Малыши плакали, Дэн и Сакура просто захлебывались слезами, даже Зеф и тот шмыгал носом.
– Скажи им, пусть поостерегутся, – пошутила Джоди. – Если будут слишком сильно плакать, я начну приходить к ним. Я же теперь стала настоящей печальной белой шепчущей женщиной, значит, имею полное право подкрасться и прогудеть им прямо в уши: «Уууу!»
Джоди хихикнула, я тоже рассмеялась. Папа крепко обнял меня, наверное решил, что я тронулась умом. Лицо у него покраснело, он с трудом сдерживал слезы. Мама сидела рядом с ним, опустив голову и закрыв руками лицо. Плечи у нее дрожали – она плакала.
– Ах, мама, мама, – сказала Джоди. – Ее убивает то, что я на собственные похороны явилась с фиолетовыми волосами.
– Ее убивает то, что ты умерла, Джоди. Она очень тебя любит. Мы все очень тебя любим. Посмотри на бедного папу.
– Я знаю. Присмотри за ним за меня, Перл. Чаще обнимай его. Я тоже очень-очень люблю его. Но тебя я люблю больше всех, малышка. Ты моя самая лучшая на свете младшая сестра, и я люблю тебя больше всех, запомни.
– Я всегда буду помнить об этом. Я буду любить тебя всегда-всегда, всю свою жизнь, – сказала я, а орган в это время заиграл последний псалом.
Потом раздались новые звуки, жуткое звяканье. Гроб Джоди дернулся, и на долю секунды мне показалось, что Джоди сейчас откинет крышку гроба, разбрасывая по сторонам цветы, сядет и крикнет: «Шутка! Я вовсе не умерла, плаксы!»
Но крышка гроба осталась на месте, и цветы тоже. И мамины с папой огромные розы, и мой венок в виде сердечка из фрезий, а гроб медленно покатил вперед, к черному занавесу в конце помоста.
– Нет! – крикнула я. – Нет, не надо, Джоди! Не покидай меня!
Я боролась с папой, рвалась к гробу, пыталась добраться до него раньше, чем он исчезнет навсегда. Папа обхватил меня и припечатал к стулу. Джоди уплыла за занавес, даже не сказав мне «Прощай».
Вернувшись в школу, мы устроили поминки для взрослых. Мама настояла на том, что сама приготовит еду. Папа помогал ей, и я тоже – разносила чай, сэндвичи и фруктовый торт. Мне казалось диким, что в такой момент кто-то может есть и пить. Мне разрешили пригласить Харли и Гарриет, ведь они были моими самыми близкими друзьями.
Гарри плакала, глаза у нее были красными, из носа текло. Я обняла ее.
– Ах, Перл, что ты! Это я должна тебя утешать, – всхлипнула она. – Как это все ужасно! Я буду скучать по тебе, когда ты уедешь. Пожалуйста, пожалуйста, давай останемся подругами и будем часто писать друг другу.
– Конечно, Гарри. Ты моя любимая подруга. Я буду часто тебе писать, – сказала я.
Харли не плакал, но голос у него охрип словно при сильной простуде.
– Ты держишься молодцом, Перл, – сказал он. – Мне очень хотелось бы помочь тебе чем-нибудь. У меня никогда еще не было такого друга, как ты. Помнишь, как мы с тобой гуляли, весело играли и вместе наблюдали за барсуками? Я буду ужасно по тебе скучать.
– Я тоже буду ужасно скучать по тебе, Харли.
– И знаешь что? Я буду ужасно скучать и по Джоди тоже, – сказал Харли.
Со своими друзьями я еще могла общаться, но мне совершенно не хотелось разговаривать с учителями, даже с милой миссис Левин. От мистера Уилберфорса я тоже старалась держаться подальше, но меня вдруг потянуло подойти к его жене.
– Можешь ненадолго вывезти меня отсюда, Перл? – спросила миссис Уилберфорс, когда я остановилась рядом с ней.
Я вывезла ее в одну из пустых классных комнат. Она протянула ко мне свою здоровую руку и спросила:
– Как ты, Перл?
– Нормально, – ответила я.
– Нет, неправда, – сказала она. – Иди сюда.
Я неохотно наклонилась, и миссис Уилберфорс притянула меня ближе к себе.
– О чем ты думаешь сейчас, в эту самую секунду? – шепотом спросила она.
– О том, что мне нужна Джоди, – ответила я.
– Разумеется.
– И о том, что все никогда уже не станет как прежде.
– Не станет, я знаю.
– И… И о том, что я виновата в смерти Джоди, – сказала я и заплакала.
Миссис Уилберфорс обняла меня своей здоровой рукой, а я рыдала на груди у старой седой женщины, и мои слезы капали на ее черный бархатный плед.
– Скажи мне, Перл, почему ты думаешь, что это твоя вина? – спросила она, гладя меня по волосам.
– Я должна была остановить ее, не пускать в комнату на вершине башни. Я должна была находиться рядом с ней. Я никогда не должна была говорить о том, что хочу поехать в Мельчестер Колледж. Ведь Джоди согласилась ехать сюда только ради меня.
– Да, Перл, теперь я понимаю, почему ты считаешь себя виноватой, – сказала миссис Уилберфорс. – Но то же самое я могу сказать обо всех нас. Уверена, что твои родители проклинают себя за то, что решились переехать сюда. Я знаю, что мой муж винит себя за то, что так сурово обошелся с Джоди из-за той ее хэллоуинской истории. Возможно, маленький Дэн сейчас тоже плачет и думает, что виноват он, потому что испугался тогда. Думаю, каждый второй в школе чувствует сейчас свою вину за то, что так жестоко обращался с бедной девочкой. Уверена, что даже Джед должен чувствовать себя виноватым, хотя, честно говоря, не знаю, о чем он думает, и думает ли вообще. Но зато я знаю, о чем думаю сама. Ведь я должна была догадаться, что вы доберетесь до комнаты на вершине башни, и знала, насколько это опасно. Но послушай меня, Перл, послушай внимательно. Ужасные вещи происходят случайно. Мы не можем этого предотвратить. С тобой самое ужасное уже произошло, ты никогда не избавишься от этой боли и не перестанешь тосковать о Джоди, но не дай этому несчастью сломать твою жизнь так же, как оно сломало мою. Ты должна жить дальше – ради Джоди и ради себя тоже. Она всегда будет оставаться рядом с тобой, в твоих мыслях и памяти. Ты ведь понимаешь это, правда?
