Лидия Чарская - Том 22. На всю жизнь
— Нет, нет. Не смейте его бить. Никакой расправы я не допускаю, — говорит отец строго и хмурит брови.
— Ну, уж это наше дело. Мы позора на себя брать не хотим, — обрывает рыжий человек.
— А, голубчик, попался! — свирепо накидывается он на кого-то, рванувшись вперед.
Толпа раздается на обе стороны, и я вижу: четверо мужчин ведут воришку. Двое тащат его за руки, двое подталкивают в спину. Я вижу ужас, разлитый в зрачках мальчугана. Его помертвевшее от страха лицо, его спутанные кудри, нависшие по самые брови, и огромные черные сверкающие глаза, налитые животным ужасом. Он знает, какая жестокая расправа ждет его в казарме.
Кто-то вырывает из его рук кошелек и передает мне.
Мой отец взволнован.
— Послушайте, — обращается он к толпе, — не смейте бать мальчика. Отведите его к исправнику. Он разберет, в чем дело. Но я запрещаю вам самим расправляться с ним.
В голосе моего «Солнышка» звучат властные ноты. В глазах приказание. Обычного детского выражения я не вижу в них сейчас.
Но возмущенная толпа уже не слышит ничего.
— Ты, ваше высокородие, препятствовать нам не моги. У нас свои уставы, — коротко бросает Наумский и затем отрывисто приказывает толпе: — Ведите в казарму мальчишку и там ждите меня и моего приказа.
У меня холодеет сердце и дрожь пробегает по спине. Предо мною жалкое, маленькое лицо, исковерканное страхом. Я чувствую сама, что бледнею. Холодные капли пота выступают у меня на лбу.
— Они забьют до смерти этого ребенка, а вырвать его у них нет возможности и сил.
— Послушайте, — кричит мой отец, повышая голос. — Если вы тронете его хоть пальцем, двери моего дома навсегда закрыты для вас, и субботние получки вы…
Он не доканчивает своей фразы. Высокий человек с крошечной головой, смело расталкивая толпу, пробирается к маленькому бродяжке. Вот он перед ним.
Мое сердце наполняется огромным порывом счастья. Теперь я знаю, я чувствую ясно: Левка спасен.
Сильными толчками Большой Джон отстраняет мужчин, державших мальчугана, и кладет руку на кудрявую голову оборванца.
— Ты пойдешь со мною, — говорит он голосом, не допускающим возражений. — Я беру тебя на поруки в свой дом.
Потом, окинув толпу ястребиным взглядом, добавляет властными нотами:
— И кто тронет его пальцем, тот будет считаться со мной. А теперь расходитесь вы, живо! До свиданья, полковник! — минутою позднее обращается он к «Солнышку» и пожимает его руку (другою рукою он цепко держит Левку за плечо). — Совсем забыл; через неделю день рождения сестры моей Алисы — ее совершеннолетие, и мой отец просит вас пожаловать с супругой и дочерью к нам. У нас праздник и бал. Маленькая русалочка, вы не откажете подарить мне котильон? Не правда ли?
— О, конечно! — тороплюсь я ответить, а глаза мои по-прежнему впиваются в Левку.
Меня поражает это хищное и в то же время запуганное выражение лица с цыганскими глазами.
Толпа оборванных людей медленно расходится тихо ропща и негодуя. Но открыто протестовать она не может. Большой Джон — крупная личность в городке. Многих из этих ссыльных он определяет на фабрику своего отца. Многим дает заработать кусок хлеба.
Левка, попав под его защиту, теперь является недосягаемым для толпы. Он это чувствует и доверчиво льнет к своему благодетелю. На губах его появляется довольная улыбка, а черные глаза коварно усмехаются, глядя на толпу.
* * *
Лето мы проводим не в самом городе Ш., а в предместье его, в прелестной маленькой мызе «Конкордия», сбегающей дорожками к реке. Две извозчичьи пролетки везут нас туда. Я еду в переднем экипаже с мамой-Нэлли. Позади — папа с братишкой.
— Как хорошо, что тебе сразу представляется случай встретить на вечере у Вильканг все здешнее общество, — говорит моя спутница. — Войдешь в него сразу, познакомишься со всеми.
Я киваю, но на уме у меня другое. Я не люблю общества. Лес, поле, красавица-река, лодка, природа — вот желанное общество. Я еще полна печали по подругам. Симу, Зину Бухарину, Черкешенку, Рант, Веру Дебицкую, — всех их мне никто не заменит.
Мама-Нэлли точно читает в моих мыслях.
— У тебя не будет недостатка в сверстницах, — говорит она. — У нас живет молоденькая швейцарка Эльза, рекомендованная Джоном Вилькангом. Она будет всюду сопровождать тебя. И потом, Варя еще у нас. И хотя она тебе не пара, но все-таки в молодом обществе тебе будет веселей.
Варя? Да. А я-то и забыла о ней.
Молодая, полуинтеллигентная, из школы ученых нянь-фребеличек, Варя давно уже живет в нашем доме. Она нянчила моего брата Павлика, а теперь на ее руках Саша и Нина — младшая детвора. Во время моих летних вакаций я подружилась с Варей и даже тайком от всех перешла с нею на «ты». Моим родителям не особенно нравится эта дружба, так как обладающая далеко не легким характером Варя не умеет держать себя в границах. Она деспотична и резка, но ко мне питает привязанность. При всех мы на «вы»; наедине — на «ты» и считаем себя подругами.
Пока я расспрашиваю маму про Варю, мы минуем город с его рынком и бульваром, с его белой фабрикой, сосновым лесом и кладбищем на горе. Вон казармы в предместье. Вон рыбацкая слобода, куда мы когда-то ходили пить парное молоко с моей гувернанткой-француженкой. Вон уже потянулись поля, роща, показалась высокая дача с бельведером. Вдали лес, темный и молчаливый. А по другую сторону дороги — белые столбы ворот мызы "Конкордия".
Мы подъезжаем.
Пестрая группа виднеется у входа на мызу. Кто-то машет платком, кто-то маленький, толстенький, потешный крутит шляпой над головой.
— Стой! Стой! — кричу я извозчику, соскакиваю с пролетки и, небрежно подхватив шлейф моего белого платья, бегу со съехавшей на бок шляпой навстречу собравшимся.
Вот они все передо мною.
Насколько мой первый братишка строен и хорош, настолько второй — толстенький и неуклюжий шестилетний Сашук — кажется медвежонком. Но в серых глазах его столько добродушия, что так и тянет расцеловать его.
Четырехлетняя Ниночка прелестна грацией крошечной женщины. И глаза у нее — как голубые незабудки в лесу. Черные реснички длинны.
— Лида приехала! Лида! — визжат они и прыгают на месте, хлопая в ладоши.
Я обнимаю всех, целую.
— Ты будешь рассказывать нам сказки?
— Да, милые! Да!
— А мыльные пузыри пускать будешь? — осведомляется Саша.
— Ну, конечно! Конечно!
— А у меня есть жук в коробке! — посапывая носиком и высвобождаясь из моих объятий, присовокупляет он.
— А ты такая же шалунья, как прежде? — спрашивает Павлик. И вдруг вспоминает: — Ах! Слушайте… У пристани какой-то бродяжка у Лиды из кармана портмоне вытащил. Его все ссыльные бить хотели. Но папочка не позволил, а Большой Джон вдруг как выскочит, как растолкает их всех, и к себе мальчика взял. Он — черный, как цыган. И злой. А глаза как яйцо. Во!
— Лида Алексеевна! Милая! Поздравляю! — слышу я резкий голос.
— Варя, дорогая!
Карие глаза ее горят, а по скуластому молодому лицу разлился румянец. Она некрасива: маленькие глазки, поджатые узкие губы, скуластое лицо, волосы, густые и непокорные, какого-то линючего цвета. Но зато у нее крупные сильные зубы и насмешливое, умное лицо.
Я оборачиваюсь к ней, целую. Ее преданность и любовь так радуют меня.
— Ах, Варя, какая у нас будет дивная жизнь! — шепчу я ей.
— Наконец приехала, родная! А у нас тут новость — взята швейцарка. Ну и сокровище! Увидишь! — шепчет она пренебрежительно.
Я сразу понимаю все. Варя ненавидит «чужеземку». Она ревнует ее ко мне, к детям, к своему положению у нас в доме.
— M-lle Эльза уже здесь? — срывается у меня.
— Bonjour, m-lle Lydie! — слышу я тоненький голосок.
Передо мною низенького роста девушка, черноглазая, миловидная, свеженькая.
— Эльза, — говорю я по-французски, протягивая ей руку, — мы будем друзьями? Не правда ли?
Она улыбается, и глубокие ямочки играют у нее на щеках.
Варя презрительно поджимает губы. Я беру ее за руку.
— Не сердись, — шепчу я ей мимоходом. — Ведь и нужно было обласкать. Но тебя я не променяю ни на кого.
— Барышня золотая наша приехала, — слышу я громкий голос, и веселое, жизнерадостное существо, девушка двадцати семи лет, горничная мамы-Нэлли, служившая у нее еще в годы девичества, бросается меня целовать: — Наконец-то! Шесть лет этого ждали! — кричит она и от избытка чувств подхватывает на руки мою младшую сестренку.
— Ура! Кричите «ура», мальчики! — подталкивает она братьев.
Саша раскрывает рот. Павлик машет ручонкой.
— Не надо кричать. Мы не солдаты. Лучше пойдем, покажем Лиде все, что мы приготовили для нее, — говорит Павлик.
— Конечно, конечно.
"Солнышко" и мама-Нэлли примыкают к нашей юной толпе.
У входа в дом флаги. Балкон обвит зеленью и полевыми цветами. Из них сплетена искусная надпись "Добро пожаловать, сестрица".
