Юзеф Принцев - Скачу за радугой
— В конце смены получишь. Будете костры от солнца разжигать, пожар устроите. Давай сюда!
Шурик коротко вздохнул, положил лупу в протянутую руку Людмилы и, ни на кого не глядя, отошел в сторону.
— Он костры не разжигал никогда, — мрачно сказал Генка.
— Давай без адвокатов, Орешкин, — Людмила сунула лупу на дно папки, застегнула молнию. — О себе думай, на волоске висишь!
И, чувствуя себя особенно ловко в городском костюме, легко пошла по тропинке.
— Красивая Людмила Петровна, правда? — заглядывая в глаза вожатому, спросила Ползикова.
Будто не расслышав, Вениамин хмуро сказал:
— Пошли в овраг, что ли? Там, наверно, этих ландышей навалом!
И, чуть прихрамывая, зашагал к лесу. Отряд лениво потянулся за ним. Оставшиеся на поляне «ковбои» выжидающе смотрели на Генку. Он сидел, обхватив руками коленки, и молчал.
— Летим мы на Марс, или я купаться пойду? — не выдержал Пахомчик.
— Лагерь надоел? — усмехнулся Генка.
— Так и так выгонят! — махнул рукой Пахомчик.
— Витамин-то молчит! — успокоил его Тяпа. — Труханул, видать!
— Ничего он не труханул! — возразил Шурик. — Понимаешь ты много…
— Профессор! — прищурился Тяпа. — Лупа-то отцовская небось? Дадут тебе дома звону!
— Хватит! — оборвал его Генка. — Дуйте в овраг, помаячьте там немного и обратно. Давай за мешком, Конь!
Генка остался один. Две большие стрекозы гонялись друг за другом кругами, как самолеты в воздушном бою. Одна из них опустилась рядом с Генкой. Он осторожно протянул руку, но, спугнутая тенью, стрекоза метнулась вверх, сразу же откуда-то появилась вторая, и, блестя слюдяными крыльями, они понеслись к лесу. Генка улегся навзничь в высокую траву. И зачем он брякнул про этот Марс? Их «семерке» хватит дел на Земле. Надо только придумать такое, чтобы все ахнули! Генка устроился поудобней и закрыл глаза.
…Трещали выстрелы, скакали и падали лошади, он бежал по крышам вагонов мчащегося поезда, отцеплял паровоз, прыгал с моста в бурлящий водопад. Но в окнах вагонов, в паровозном дыму, в брызгах ревущего водопада видел он печальное девичье лицо за прозрачной оболочкой скафандра…
Генка потряс головой и стукнул кулаком по траве.
— Комар в ухо залетел? — спросил Конь и присел рядом, осторожно опустив мешок. — Вот, принес!
— Что принес? — думая о своем, переспросил Генка.
— Да ты чего, Ген? — уставился на него Конь. — Эти… Скафандры!
— А-а!
Генка уныло кивнул. На Марс, видно, придется слегать. Не отвяжутся. Но зато потом!.. Что будет потом, Генка не знал. Он понимал только, что неотразимый, бесстрашный, блистательный Крис уходит от него все дальше и дальше. И не в масках вовсе было дело. Жили ведь они раньше без масок. Как еще жили! А теперь все стало другим.
Генка вздохнул и поднялся с травы.
— Свистни, Конь!
Конь вложил два пальца в рот и пронзительно свистнул. Вороны с карканьем закружились над старой березой, перелетели на сосну у опушки и, нахохлившись, расселись на ветках. Послышался ответный свист, зашевелились кусты орешника, на поляну выскочили Тяпа, Пахомчик, Игорь и Шурик. Последней подошла Оля. Стараясь не смотреть на нее, Генка спросил:
— Книжку прочитали?
— За день-то? — присвистнул Тяпа. — Мы что, больные?
— Шурик рассказал, — разулыбался Пахомчик. — Законная книжка!
— Ладно, — кивнул Генка. — Значит, так… Я — инженер Лось, Пахомчик — Гусев, Оля — Аэлита…
— Вот, вот! — засопел Тяпа.
— Что «вот, вот»? — нахмурился Генка.
— Ты — Лось, она — Аэлита.
— Ну и что?
— Ничего!
Генка увидел, как залилось краской Олино лицо. Она подошла к Тяпе и очень тихо сказала:
— Не смей! Слышишь? Не смей!
— А чего? — попятился от нее Тяпа. — Подумаешь!
— Это подло! — все так же быстро и тихо говорила Оля. — Подло! Подло! Как ты можешь?
Генка тяжело шагнул к Тяпе, но на его руке повис Шурик.
— Плюнь, Ген! Не связывайся!
— Брось! — угрюмо басил Пахомчик, оттирая плечом Тяпу. — Чего дурака слушать!
— Умные какие! — огрызался из-за спины Пахомчика Тяпа. — Все на одного, да?
— Нужен ты нам! — опустил руки Генка и, помолчав, повторил: — Я — Лось, Оля — Аэлита, Пахомчик — Гусев, Тяпа — Тускуб…
— Вот! — вскинулся Тяпа. — Слыхали?
— Опять? — повернулся к нему Генка.
— А по какому такому праву?! — завопил Тяпа. — Ты — Лось, а я этот… Куб какой-то!
— Тускуб! — засмеялся довольный Шурик.
— Один черт! — отмахнулся Тяпа. — Почему?
— Потому! — коротко ответил Генка. — Не хочешь, будешь простой марсианин. Считаю до трех. Раз… Два…
— Ладно, — буркнул Тяпа.
— Простыни притащили? — спросил Генка у Коня.
— Ага! — кивнул Конь. — В мешке.
— Одевайтесь! — приказал Генка. — Все марсиане в белом, на голове стеклянный шар. Мы с Пахомчиком в своем.
— Вот, вот! — заворчал Тяпа. — У нас стеклянные головы, у них свои!
— Так они же земляне! — вмешался Шурик. — Неужели не понятно?
— Мне-то все понятно! — мрачно сказал Тяпа. — Давай сюда мешок!
Когда переодетые «марсиане» вышли из кустов, Пахомчик ахнул, а Генка довольно улыбнулся. Закутанные в простыни, со стеклянными шарами на головах они и впрямь казались существами иной планеты. Да еще где-то в лесу запели ребята, и ветер то относил, то пять приближал мелодию, делая ее таинственной. А кода Оля, прижав худенькие руки к груди, пошла навстречу Генке, он опять вспомнил печальное девичье лицо под прозрачной оболочкой скафандра и, вглядываясь в это приближающееся к нему лицо, вдруг почувствовал себя очень большим и сильным. А она неуверенно, будто вслушиваясь в странные эти слова, говорила:
— Сын Неба! Ты добрый и сильный. Ты пришел из моих снов, но я боюсь за тебя!
Генка повел плечами и широко шагнул ей навстречу.
…Черные мхи пружинили под ногами, красные длинные травы цеплялись за него, но он шел вперед, туда, где в голубоватом тумане виднелась маленькая фигурка с беспомощно протянутыми руками. Словно большая хищная птица рассекла воздух над его головой, заколебался туман, перед ним возник кто-то в длинном хитоне, с хрустальным шаром на голове.
— Уходи! — кричал Тяпа, встав между ним и Олей. — Отваливай на Землю!
— Рано влезаешь, — поморщился Генка.
— Ничего не рано! — поддергивая сползающую простыню, заявил Тяпа. — Она сказала, что боится? Сказала!
Генка пожал плечами и нехотя направился за кусты. Тяпа задрал простыню, пошарил в карманах и вытащил пузырек из-под валерьянки.
— Вот! Дашь ему выпить. Не сделаешь, худо будет!
— За что? — заломила руки Оля.
— Двигай! — распорядился Тяпа.
Оля закрыла лицо ладонями и, спотыкаясь, пошла к орешнику. Довольный Тяпа зашагал за ней.
— Гусев, давай! — скомандовал из-за кустов Генка.
— Сейчас! — отозвался Пахомчик. — Маузер куда-то делся!
И в эту минуту на опушке показалась Ползикова. Она подозрительно оглядела пустую поляну и уже собралась было подойти к кустам, как оттуда выскочил Пахомчик, а за ним кто-то в белом, с блестящей на солнце стеклянной головой. Ползикова ойкнула и присела за ствол березы.
— Что у вас делается, товарищи марсиане? — кричал Пахомчик, размахивая деревянным маузером. — Кто взрывает город?
— Это Тускуб! — сдавленным не то от смеха, не то от ужаса голосом отвечало существо в белом. — А у нас нет оружия!
— А это что? — потряс маузером Пахомчик и прицелился в березу.
— Мама! — закричала Ползикова, закрывая голову руками.
— Ты чего? — попятился Пахомчик.
— Кто это?
— Где?
Ползикова опустила руки и открыла зажмуренные глаза. Странного существа не было.
— Вот здесь стоял! — оглядела она поляну. — Весь белый и голова стеклянная!
— У самой стеклянная! — ухмыльнулся Пахомчик. — Никого тут не было.
— Было!
— Померещилось со страху!
— Все равно вожатому скажу, — поджала губы Ползикова.
— Так он тебе и поверил! — отвернулся от нее Пахомчик. — Жми отсюда!
— Ну, Пахомов! — неопределенно пригрозила Ползикова и, оглядываясь, пошла к лесу. Когда она скрылась за деревьями, из-за кустов вышел Генка.
— Обошлось?
— Вроде… — кивнул Пахомчик. — Только она все равно капнет.
— Кто ее слушать будет! — махнул рукой Генка и вдруг заторопил: — Иди!
Пахомчик оглянулся и увидел Олю. Легко касаясь ногами травы, она медленно шла навстречу Генке, и лицо ее под стеклянным сверкающим шаром было совсем незнакомым, печальным и счастливым одновременно. Пахомчик попятился, но Оля прошла мимо него, даже не взглянув, не дрогнув ресницами, будто это был не он, а пень или дерево. Руки ее беспомощно повисли вдоль тела, она шла, как плыла, и певучим низким голосом, чуть задыхаясь, выговаривала, как заклинание:
