Клара Фехер - Я совсем не получаю писем
— Смотри, я нарисовал машину! — Миклошка протянул Жоли свой рисунок.
— Очень красиво, — дружелюбно сказал Жоли. — Нарисуй еще одну.
В эту минуту в калитку постучали. На улице стояла мама.
— Добрый вечер, — поздоровалась она.
— Добрый вечер. Проходите, пожалуйста, — ответила тетя Сабо.
— Благодарю вас. Я пришла за Жоли. Он тут у вас не шалил?
— Жолик?! — удивилась тетя Сабо. — Он так хорошо себя вел, так хорошо, что даже слов не нахожу. Присматривал за Миклошкой. Они гуляли, рисовали. Замечательный мальчик ваш Жоли!
— Идем, «замечательный мальчик», — смеясь, проговорила мама и взяла его за руку.
Жоли не отдернул руки, а чинно и послушно последовал за мамой. Левую руку он держал в кармане, чтобы как-нибудь не выронить черновик письма, конверт, почтовую бумагу и ручку.
«Скорее забирайте мое письмо!»
На следующий день Жоли не надо было будить на рассвете. Только заиграл первый солнечный луч на занавесках и раздалось «кукареку», приветствующее наступление нового дня, Жоли соскочил с кровати. Взглянул, спят ли мама и сестры, и тихонько выскользнул в сад. Оделся на веранде, ну а умываться, откровенно говоря, не стал… только слегка ополоснул лицо и руки в тазике.
— Буду купаться в Балатоне, тогда и умоюсь, — успокоил он сам себя. — Да и как я сейчас достану воду из колодца, ведь колесо скрипит.
Стол и скамейка под орешником были сырыми от росы, раннее утро дышало прохладой. Но Жоли не обращал на это внимания. Он достал почтовую бумагу и начал, аккуратно переписывать вчерашний черновик. Иногда задумывался, вспоминая, когда пишется «с» и когда «з».
Писал он, писал, стараясь вовсю, и вот письмо почти готово. Вдруг в доме послышался шорох. Жоли быстро положил письмо в конверт, заклеил его и налепил 60-филлеровую марку. Но тут он вспомнил, что надо указать адрес. А как?
«Жолту Ковачу, ученику 2-го класса», — торопливо написал он на конверте. И еще: «Будапешт».
Закончив свой нелегкий труд, Жоли на цыпочках подошел к окну, вскарабкался на подоконник и заглянул в комнату. Мама и обе сестренки спали.
Теперь остается бросить конверт в почтовый ящик. Это дело нескольких минут. Но письмо нужно отправить немедленно, пока никто не видит, а то вдруг его найдут и будут смеяться. Тогда прощай, тайна! Все пойдет прахом. Ничего! Он вернется раньше, чем они проснутся! В доме было по-прежнему тихо, а вот Дружок проснулся. Жоли направился к калитке, а пес с веселым лаем вприпрыжку мчался за ним.
— Ну ладно, можешь идти со мной, только веди себя тихо, — кивнул ему Жоли.
И вот они отправились к почтовому ящику. Шли, шли, и Жоли даже показалось, что они идут очень долго. Наконец у магазина Жоли увидел почтовый ящик, взглянул на конверт и, убедившись, что все в полном порядке, опустил письмо. Да еще постучал кулачком по ящику, как бы говоря: «Скорей, скорей забирайте мое письмо!» Жоли возвращался домой и думал, что будет дальше с его письмом. Придет дядя почтальон, Балинт Киш-старший, с большой-пребольшой сумкой, вынет из ящика письма, снесет на почту, там их проштемпелюют и отправят на поезд. На поезде — он уже это видел — письма, упакованные большими пачками, повезут до самого Пешта. Там дядя Байус, старый почтальон, который ежедневно носит им почту, возьмет это письмо и бросит в их почтовый ящик. Кончатся летние каникулы, и семья переедет в Пешт. Жоли откроет почтовый ящик — и что же он там найдет? Настоящее письмо. Письмо, адресованное ему…
Вот они с Дружком снова на даче. К счастью, все спят. Жоли осторожно шмыгнул в калитку, тихо закрыл задвижку и приказал Дружку отправляться на место, а сам быстро юркнул в комнату, тихонько прокрался к своей кровати и, как был в сандалиях и костюмчике, — раз! — прямо под одеяло.
…Час спустя, когда мама и обе девочки проснулись, уставший Жоли спал глубоким сном.
— Жоли, — позвала мама, — Жоли, мальчик, ты что же не встаешь?
— Жоли, уже вовсю светит солнце! — крикнула Ютка.
— Жоли, пойдешь на пляж? Ты что, собираешься проспать все каникулы? — поинтересовалась Кати.
— Да ведь он в одежде! — приподняв одеяло, сказала мама, — И в сандалиях. В грязных сандалиях. Гадкий мальчишка! Где это ты разгуливал? А я-то думала, что ты исправился!..
«У меня есть тайна!»
Пробило девять часов, когда Жоли проснулся. Девочки уже давно играли в саду. И конечно, снова писали письма подругам.
«Если бы вы только знали, вы, зазнайки!» — думал Жоли, и опять его мысли обратились к письму. По правде говоря, хорошо было бы кому-нибудь рассказать, что рано утром он бросил письмо в красный ящик и что он сам его получит. Может быть, следовало бы рассказать об этом маме, но с таким условием, чтобы она никому ни словечком не обмолвилась. А может быть, Кати, если она пообещает не сказать Ютке, или Ютке, но чтобы та не говорила Кати. Лучше всего, конечно, было бы рассказать какому-нибудь мальчику. А может быть, дяде-соседу и Якабу. Но Якаб наверняка уже давно прошагал к источнику. Или… «Придумал!»
Жоли подпрыгнул и бросился на улицу.
— Жоли, ты куда? Иди завтракать!
— Потом, потом… Я только подожду почтальона!
— Зачем тебе он? Уж не ждешь ли письма? — поддразнивала Кати.
Но Жоли ничего не ответил: он был уже за воротами. Сел на камень за оградой и стал с нетерпением дожидаться, когда появится Балинт Киш-младший.
Ждать пришлось недолго. С лесной дороги свернул велосипед. Балинт спрыгнул и прислонил его к забору.
— Балинт! Балинт! — крикнул Жоли.
— Сервус, друг! Что нового?
— Сервус! Большая новость: у меня есть тайна!
— Ну что ж, хорошо!
— Знаешь какая?
— Если тайна, молчи, — посоветовал молодой почтальон. — Отнесешь письма домой?
— Домой… — повторил Жоли. — Да, но я хочу рассказать тебе мою тайну.
— Ну расскажи!
— Только поклянись, что никому ее не выдашь.
— Раз ты мне не веришь, не говори.
— Не скажу!
— Ну и не говори!
— Я написал письмо!
— Очень хорошо!
— И ты не спрашиваешь кому?
— Ты сам скажешь.
— Себе!
— Кому?
— Самому себе. Послал его домой. На конверте написал: «Жолту Ковачу, ученику 2-го класса. Будапешт».
— Это зачем?
— Я тоже хочу получить письмо. Никогда еще не получал писем.
— Понимаю. А ты указал точный адрес?
— Что?
— Адрес точный? Ты назвал улицу и номер дома?
— Я написал только «Будапешт».
— А улицу, на которой вы живете?
— Нет.
— Тогда твое письмо не дойдет.
Жоли растерялся.
— Я же написал: «Жолту Ковачу. Будапешт».
— Ты что, не понимаешь, что этого мало? В Будапеште очень много ребят и много улиц и домов. Почтальон просто не сможет тебя найти.
— Найдет! Он меня знает.
— Кто тебя знает?
— Дядя почтальон. Шандор Байус.
— Ах ты маленький проказник! В Будапеште сотни и сотни почтальонов. И твое письмо может и не попасть к дяде Байусу.
— А к кому же оно попадет?
— На Центральный почтамт. Там смотрят адреса. Нет на конверте названия улицы, номера дома, значит, письмо некому вручать. Его отправят обратно.
— Куда отправят?
— Сюда. По адресу отправителя.
— Что это значит — адрес отправителя?
— А тот, что пишется на обратной стороне конверта[5]. Например: «Жолт Ковач, Балатонкедвеш. Дом, построенный на сбережения».
— А я ничего не написал на обратной стороне…
— Тогда твое письмо уничтожат. Его некому вручать.
— Как это уничтожат?
— Разорвут и выбросят.
Жоли готов был вот-вот разрыдаться.
— Мое письмо?
Балинт Киш-младший пожалел мальчика:
— Подожди-ка! Ты когда опустил письмо?
— Рано утром. Мама еще спала, Ютка и Кати тоже.
— Жаль! Оно уже пошло с восьмичасовым пештским поездом. Подожди, подожди… Я спрошу, что все-таки можно сделать. Не хнычь! Догоним твое письмо! Хочешь кусочек сахара?
— Нет.
— Два кусочка?
— Тоже нет.
— Понимаю. А фото футболиста? Выбирай.
Жоли покачал головой:
— Не надо.
Потом, немного подумав, он все-таки выбрал фотографию нападающего.
«Жолта Ковача просят подойти к входу на пляж!»
В последующие дни не произошло ничего интересного. По-прежнему стояло лето и плескался Балатон. Только немного раньше наступал вечер, и Ютка и Кати все чаще подсчитывали: «Осталось двенадцать дней каникул… одиннадцать дней…» Жоли, однако, все время думал о письме, которое уничтожат на почте в Будапеште, хотя он так красиво написал его, да еще наклеил на конверт 60-филлеровую марку…
На пляже он не переставал думать о письме, пока носил воду в маленьком ведерке и в рваном мячике, чтобы смочить песок для постройки крепости.
Вдруг ему показалось, что его имя и фамилию объявили по местному радио:
