Александр Ампелонов - Специальный приз
Кисточкина тем временем снова начала изучать Кольку. Она сбила ему прическу. Теперь Колька стал похож на дикобраза.
— Будешь играть Силкина! — сказала Светка и распустила остальных артистов.
Я понял, что мы влипли.
— А что мы должны делать? — хмуро поинтересовался Колька.
— Ты разве не слушал рассказ? — строго спросила Кисточкина.
Я помнил рассказ и сообщил Кольке, что буду бить его по физиономии. Колька ответил, что в таком случае после спектакля даст мне сдачи.
— У нас не бокс, а спектакль. Пощечина будет театральная! — успокоила его Кисточкина.
…Вечер назначили на пятое марта.
Ночь перед спектаклем я спал плохо. Мне приснилось, что я сижу в огромной клетке и передо мной с длинным бичом стоит Кисточкина и заставляет прыгать через горящий обруч.
Когда открыли занавес, я понял, что на сцене легче всего исполнять роль трусов. Руки у меня тряслись, а у Кольки было такое выражение лица, будто ему только что вырвали зуб.
В первом ряду сидела учительница литературы, а рядом с нею писатель, рассказ которого мы должны были разыграть в лицах. Писатель был очень скромный, без бороды и без очков. Генка Шубин из десятого «Б», который сидел рядом с ним в больших непрозрачных очках, походил на писателя куда больше.
В первой сцене я чинил телевизор и заодно поучал Кольку, как надо жить. Все шло как по нотам до тех пор, пока Кисточкина не показала из-за кулис, что говорить нужно громче. Я разволновался и не заметил, как повернул телевизор задом наперед. В зале засмеялись: телевизор у нас был ненастоящий — обыкновенная коробка без всякой начинки. Валерка, ответственный за технику, высунулся из-за кулис и повертел пальцем у виска. Я исправил ошибку, но зрители не унимались. Писатель сидел с каменным лицом. Никакого юмора в этой сцене предусмотрено не было.
Вторая сцена началась с того, что Кисточкина — она изображала дежурную по столовой — вытирала столы. Малыши очень натурально сделали очередь в буфет. Колян еще натуральнее ее развалил. В этот момент я должен был появиться и восстановить порядок.
Может, оно так бы и случилось, если бы перед самым выходом я не захотел причесаться. Пока я стоял перед зеркалом в темноте, в самом углу сцены кто-то чиркнул спичкой. Я присел на корточки и разинул рот от удивления. За черной драпировкой стоял Витька Смирнов из восьмого «Б». Он собирался бросить на сцену дымовуху — моток свернутой кинопленки. В прошлом году он прославился на всю школу тем, что принес на физкультуру лягушку. Одним словом, человек без тормозов.
Тем временем на сцене началась паника. Колян окончательно разогнал очередь и теперь метался по сцене в поисках того, кто должен призвать его к порядку.
Но в это время я уже сцепился с Витькой. Он, конечно, такого не ожидал. На линейке его голова выше всех, и никто в школе с ним не связывается.
— Артист, тебя зовут! — отбивался Витька. От неожиданности он явно струхнул.
— Отдай дымовуху! — шипел я.
А на сцене такое пошло! Кисточкина, спасая положение, сама отправилась наводить порядок в буфете. Колян не знал, что делать. По рассказу здесь завязывается моя с ним потасовка, а теперь драться ему было не с кем.
Пытаясь вырвать дымовуху, я повис у Витьки на руке. Он резко толкнул меня, и мы оба вылетели на сцену.
В зале началось что-то невообразимое. Громко визжали малыши, со всех сторон к сцене бежали болельщики. Кто-то догадался дать занавес. Последнее, что я успел заметить, было удивленное лицо писателя. Он, должно быть, вспоминал, где все это у него написано.
Меня разбирали на совете отряда. Защищала меня только Кисточкина. Она сказала, что я, конечно, немного нарушил течение пьесы, но это произошло только потому, что во время репетиций я сильно вошел в положительный образ и поэтому не мог спокойно пройти мимо замеченного безобразия.
Молоток
На физике я поспорил с Гариком и схватил «банан». Двойке я ни капельки не удивился: вчера во дворе девчонки из 5-го «Б» нагадали мне по руке неприятность. Но спорить было просто глупо. Кому не известно, что переспорить Гарика нисколько не легче, чем слетать на луну.
Спор вышел из-за трубы. Она торчит за забором у наших соседей — на заводе, где работает мой отец.
Когда Наташку Клюеву вызвали к доске отвечать инерцию, Гарик показал пальцем в окно:
— Как думаешь, сколько в трубе метров?
— Не знаю, — сказал я. — Метров тридцать.
— Э! Не угадал, семьдесят пять, — заявил Гарик.
Можно подумать, что он вчера измерил трубу линейкой.
— Таких труб не бывает, — сказал я.
Физичка засекла наш шепот и теперь водила глазами по партам, чтобы определить, кто болтал. Когда она отвернулась, Гарик прицепился вновь:
— А зачем тогда на ней лампочка горит?
— Захотела и горит, — обозлился я.
— Эх, ты! — сказал Гарик. — Это для самолетов. Два — ноль в мою пользу.
— Много ты знаешь. Самолеты так низко не летают.
— Еще как летают, — утверждал Гарик. — У меня сосед — летчик. Он вокруг этой трубы на посадку поворачивает. Три — ноль.
Я не удержался и прыснул со смеху. Гарик в ужасе спрятался под парту.
— Кораблев! Что ты заметил смешного?.. — спросила физичка. — А ну-ка помоги Клюевой.
Я поплелся к доске и через пять минут вернулся обратно с двойкой в дневнике.
На переменке я показал Гарику кулак:
— Еще раз поспоришь — получишь. Понял?
— Сам спорил, а я виноват, — пожал плечами Гарик.
— Ладно, проспорил, и молчи.
— Кто проспорил? Ты сказал — в трубе тридцать метров, а там семьдесят пять.
— Ты ее измерял? — спросил я.
— Может, и измерял!
Я схватился за живот. Кому не известно, что Гарик боится темноты, а залезть на трубу…
— Чего смеешься? Скажешь, ты туда залезешь?
— Может, и залезу, — с достоинством сказал я, — быстрее, чем ты.
— На что поспорим — не залезешь? — выпалил Гарик.
Одним словом, мы снова поспорили, на этот раз на мороженое.
Прозвенел звонок. Вернувшись в класс, я посмотрел в окно и почувствовал, как по спине побежали мурашки. Труба упиралась в облака и казалась в два раза выше, чем на прошлом уроке.
Три дня трубу мы не вспоминали. Во-первых, за это время я успел три раза поспорить с Гариком на другие темы, а во-вторых, труба была на территории завода за высоким забором.
Когда Гарик напомнил про спор, я сказал:
— Полезу. Хоть сейчас. Как только пропуск достанешь.
— Зачем пропуск? — удивился Гарик. — Через забор перелезем.
— Не-а, — сказал я. — Без пропуска я не полезу. Или передвинь трубу за забор.
Гарик растерянно моргал глазами: передвинуть трубу ему было явно не по силам.
Одним словом, я наверняка бы вышел сухим из воды, но через три дня, когда обсуждали план работы на вторую четверть, кто-то предложил экскурсию. Здесь поднялся шум как на футболе.
— На судостроительный! — крикнул Васька Филимонов.
— Лучше на кондитерскую фабрику, — возражали девчонки. Они были убеждены, что на фабрике им позволят полакомиться шоколадными конфетами.
Тут, как и следовало ожидать, вылез Гарик. Он подмигнул мне и сказал:
— Давайте сперва к соседям сходим.
Филимонов хотел спорить дальше, но Гарик что-то шепнул ему на ухо, и Васька сразу заявил, что он всю жизнь мечтал увидеть, как делают турбины.
Большинство голосовало за соседей. Гарик ухмылялся. Он знал, что выхода у меня теперь нет.
Вечером я вылез на балкон посмотреть на трубу. На макушке ее и в самом деле горели лампочки. Но не одна, как сказал Гарик, а две или три.
— Пап, — спросил я за ужином, — как у вас лампочку на трубе меняют, если перегорит?
— Верхолаз поднимается, там скобы есть, — сказал отец.
— А это страшно? — спросил я.
— У него страховка. Пояс с крюком. Если сорвется — повиснет на ремне.
— Ты, никак, на трубу собрался? — удивленно спросила мама.
— Что я — сумасшедший? — не очень натурально возмутился я и замолк. Продолжать расспросы было опасно.
На экскурсию мы пошли в четверг после пятого урока.
У проходной Гарик предупредил:
— Как войдем — сразу смоемся.
Тут я понял, что он успел разболтать про наш спор всему классу. Девчонки подозрительно шушукались, а Наташка смотрела на меня, как на космонавта.
Скрылись мы без всякого труда. По просьбе Гарика, проходя мимо вахтера, Филимонов поскользнулся и шлепнулся на пол. Пока движение восстановилось, мы были уже далеко.
Добежав до трубы, я с облегчением вздохнул: скобы начинались в пяти метрах от земли.
— Лезь! Пока никого нет, — торопил Гарик.
— Что я — дядя Степа? — спокойно сказал я.
— Я подсажу, — не совсем уверенно предложил Гарик.
Он осмотрел окрестности и вдруг обнаружил лестницу. Она валялась за трубой. Я вздохнул: мне опять не везло.
