Андрей Ефремов - Я успею, ребята!
Дверца хлопнула.
Даже странно, как Юрин отец в своей машине помещается. Такой здоровенный. Он машину обошел, другую дверцу подергал и медленно так идет по тротуару. Идет и ключи на пальце крутит.
Форточка открыта была, мы стояли и слушали музыку. Здорово это: никого на улице и музыка из пустой машины.
— Видал? У него уж если вещь, так экстра. Другого не держит.
Его окликнули, наверное. Он быстро обернулся и пошел назад. Девушка стояла возле передней дверцы. Она постукивала ногой по асфальту, и говорила что-то, пока он возился с ключами, и заглядывала сбоку, а Юра все двигал меня к стеклу, двигал… И вдруг спросил:
— Налюбовался?
— Пусти, — сказал я, — окно выдавишь.
Юра убрал руку.
— Извини.
Мы стояли у окна совсем рядом. Юра задернул портьеру.
— Это из-за нее мне вчера… А, ладно, не первый раз! Пошли чай пить.
Мы пили чай вдвоем, и Юра молчал. Потом заговорил, не глядя на меня:
— Знаешь, я с ним что-нибудь сделаю когда-нибудь.
Наверное, он подумал, что я испугался.
— Да нет, ничего мне не сделать. Часа на два запрусь в комнате, отсижусь и все. Мать жалко, ей тут и его представлений хватает. Уйти нам от него надо, слышишь, Витька! Уйти! Я, думаешь, в техникум почему пошел? Мне с этой учебой почему развязаться надо быстрей? У матери специальности никакой: со мной сидела, да и сердце у нее барахлит, но вместе-то проживем, когда работать буду. Нам бы только квартиру выстроить.
Он через стол ко мне повернулся, чашки локтем сдвинул.
— Деньги надо, понимаешь, деньги. Тут к отцу черт знает кто шляется, перехватить можно, они меня знают, дадут. Только не хочу я у них брать, до смерти потом не рассчитаешься. — Он вздохнул. — И матери обещал.
Кто-то с включенным приемником прошел под окном. Юра мотнул головой в сторону улицы:
— Слыхал? Оно самое. Сами дадут, только помощь нужна.
Наверное, у меня вид совсем дурацкий был.
Юра чашки по местам расставил.
— Ты думаешь, зачем я к твоему отцу ходил? Сейчас у людей импорта до фига. Больше, конечно, туфта всякая, но бывает и фирма. А как у кого фирменная аппаратура завелась, так ему фирменные диски надо. Зря, думаешь, в гараже работали? Хозяин для своей клиентуры любую аппаратуру достать может. И диски. Мы вот у него проводку делали, а он теперь с клиентами договорится, диски на кассеты бесплатно перепишем. И вперед. На эти кассеты знаешь желающих сколько будет. Тут главное, чтобы аппаратура в норме была, когда пишешь, и диск чтоб не хрипел, а то теперь все разбираются. А одному долго мне, понимаешь? Долго. Продавать я сам буду. Ты бы писал только. Ну, разик, может, попрошу кассеты отвезти. Как?
Я говорю, что во всем этом не разбираюсь.
— Эх, Витек, да зря я к Дмитрию Алексеевичу ходил, что ли? Все тебе у отца на аппаратуре покажу. Сможешь.
Когда мы напились чаю и я уже одевался, Юра спросил:
— А чего это ты вчера в гараж зашел?
— Так, — говорю, — просто. Повидаться.
Ничего я ему не сказал. Какая тут дискотека?
На улице Юра догнал меня. Он был в тапках и с помойным ведром.
— Ваньчику своему, — сказал он, — не говори.
Он хлопнул меня по спине и пошел к дому. Отошел немного, обернулся:
— Отцу, слышишь? Отцу тоже не надо.
У нас в среду биология последняя. Выходим из кабинета — Борис Николаевич ждет.
— Вы что думали — поговорили и все? А ну пошли.
В лаборантскую заходим, а там и повернуться нельзя. Одних осциллографов две штуки, ещё приборы какие-то и коробки, коробки.
Физик говорит:
— Вы сюда посмотрите.
И открывает узенькую такую дверь. Я думал — она наглухо заделана, а там маленькая мастерская оказалась. С токарным станком даже.
— Шефы дали, — говорит Борис Николаевич. — Сначала думали — в большие мастерские пойдет, да только я тут из отпуска пришел, и вот — пожалуйста. Ну так что, начнем?
И тут загремело. Ваньчик говорит:
— Ой, я нечаянно.
А у самого глобус в руках. Ободранный такой, пол-Европы нету. Борис Николаевич глобус взял, перед собой поднял.
— Номер первый! Только у нас! Шаровая люстра — цветомузыка под потолком!
Потряс он этот глобус, а там гремит внутри, катается что-то.
— Это же надо, латунную ось сломали.
И вытаскивает оттуда две половинки.
— Так что делать будем? Новую искать или как?
Ваньчик говорит:
— Да ну ее, склеивать ее, что ли? Точно, Витька?
Я эту ось взял, посмотрел.
— Если горелкой, намертво можно спаять.
Физик половинки в карман засунул.
— Мнения ученых разошлись. Будем считать, что работа началась?
И увел нас из мастерской.
Мы с Ваньчиком коробки разбирали. Там чего-чего только не было: транзисторы, конденсаторы, катушенции всякие. У физика ящики как соты. Вот мы две коробки разобрали, за третью взялись — слышим, станок гудит.
— О, — говорит Ваньчик, — посмотреть надо.
И в мастерскую пошел. Ну и я за ним.
Нас, вообще-то, на станке учили работать, какую-то ручку даже вытачивать давали, только из наших, я думаю, никто, как Борис Николаевич, не умеет. Я ещё не сообразил, что он делать собрался, а уже стружка во все стороны летит. Станок-то маленький. Из-за Бориса Николаевича и так ничего не видно, да ещё Ваньчик мельтешит.
— Леха, — говорю, — стой смирно.
А Борис Николаевич нам махнул, чтобы шли своим делом заниматься.
Посидели ещё немного. Борис Николаевич станок выключил, из мастерской выходит.
— Шабаш!
На часы посмотрели, два часа прошло. Он к нам подходит, улыбается, а в руке держит что-то.
— Ну как?
И ту самую ось подает. И ведь все же сделал! Изломы резцом убрал, в обеих половинах отверстия высверлил и шпилькой их соединил. Ваньчик эту ось со всех сторон рассмотрел.
— Ну, — говорит, — вещь…
То свинтит, то развинтит, и так ее повернет и этак. Прямо не налюбуется.
— Что, — говорю, — Леха, это тебе не резисторы раскладывать?
Только это ведь Ваньчик. Сияет, как новый пятак, и ось гладит.
— Это работа, это да!
Перед школой задержались, я у Бориса Николаевича спрашиваю:
— А вы где так научились?
Он шляпу на очки сдвинул и говорит замогильным голосом:
— Многое ведомо мне…
Ваньчик вокруг физика так и ходит, так и ходит.
— Борис Николаевич, научите, а? Ну научите, Борис Николаевич. Нам тоже на труде показывали, скажи, Витька.
Сказал я. Жалко, что ли? У Ваньчика ведь вечно так: вынь ему да положь. Только, по правде, там и без станка работы будь здоров сколько. Борис Николаевич прибор какой-то откроет, а там пылища, ламп не хватает. Он зажмурится: «Ах-ах-ах! Глаза боятся!»
И тащит его к себе на стол.
А с Юрой мы почти неделю не виделись. Обиделся он на меня, что ли? Подумал, что не соглашусь, и обиделся? Или опять их куда-нибудь отправили? Прямо хоть у Ленки спрашивай, соседи как-никак.
Ваньчик ко мне в пять часов заявился.
— Ожидаются атмосферные осадки, — говорит, — пошли «ашникам» вкатим, а то скоро коробку зальет.
Мы в хоккейной коробке в футбол играем.
Вкатили. Стукали, пока мяч видно было. Подхожу к парадной — Юра на лавочке сидит.
— Ого, — говорит, — давай лучше постоим, а то скамейка совсем грязная будет. Ну как насчет завтра, один с кассетами съездишь?
Накрылась моя работа.
— Ну и хорошо. Вот тебе адрес, найдешь его там, и договоритесь. Вечером мне позвони. Не забудь.
Хоть бы спросил Ваньчик, почему я к Борису Николаевичу не иду. Надулся и все. Обижается, что я ему про себя не рассказываю, что ли? Ну и ладно, пусть что хочет думает.
На той бумажке адрес комиссионного оказался. Маленький такой магазинчик, а на витрине труба граммофонная. Я к прилавку подошел.
— Леню позовите, пожалуйста.
За прилавком дверь, продавец в нее ногой стукнул.
— Пигузов, на выход!
Внутри магазина что-то упало, потом затопали.
— Ну я, чего надо?
Стоит и дергается, как будто у него руки-ноги на ниточках. Так и хочется остановить его, честное слово.
— Надо-то чего, я на работе, между прочим.
— Я, — говорю, — от Юры.
Он меня за руку схватил — и внутрь. Там какие-то ящики, коробки и дверь во двор.
— Спятил? — шипит мне в ухо. — Тут кадры знаешь какие — жлоб на жлобе. Завидуют, что все достать могу. Вы меня что, под монастырь хотите?
Убивают его, можно подумать.
— Домой ко мне придешь. Через два часа, понял?
И опять ушел в своих коробках разбираться.
Я уж подумал — дороги из этих дворов не найду. Прямо лабиринты какие-то.
К Пигузову я пешком пошел. Топал до него, топал, а все равно ещё час оставался. Ладно, думаю, позвоню кому-нибудь, найду двушку и позвоню. Только ведь и звонить-то, как назло, некому: Ваньчик в лаборантской, а других телефонов наизусть не помню. Думал, думал — Ленкин вспомнил. Она его на своей половине парты написала, так эту половину мне как будто по телевизору показали. Ленка так Ленка! Позвоню, как будто уроки спросить. А там придумается что-нибудь. Я двушки не нашел, гривенник в автомат засунул, так поговорить захотелось. Кручу диск и соображаю: что придумается-то? У меня этот Леня в голове сидит, как четвертная контрольная, я, что ли, про него ей говорить буду? Базылева уже к телефону подошла.
