Владимир Арро - Вот моя деревня
Зажглись огни уже в нашей Равенке
Зажглись огни уже в нашей Равенке. В Кильково в эту пору тоже огни горят. Самый яркий фонарь у них у магазина, его всю ночь не выключают.
Земля вся в темноте, крыши темные, кусты на реке темные, а небо над нашей деревней еще голубое. Река между кустами поблескивает, а на реке лягушки кричат.
Только смотрю я, что же это за белый дымок там вдали из береговых ракит поднимается?.. Стойте, стойте, думаю… Вот так та-ак!
Коля Семихин тоже тот дымок заметил.
— Вот те номер, — говорит. — Да это ж они!
— Ага-а, вот вы где, килечки… — шепчет Федяра.
Я говорю:
— Значит, побоялись они уходить далеко от дома, решили на бережке устроиться…
Побежали мы берегом, впереди я, сзади Коля Семихин, а за нами все наши ребята, слышно мне, как они там за спиной у меня пыхтят.
Подкрались к кустам, слушаем. Сидят, голубчики, костер у них тлеет, видно, картошку пекут. Разговор у них тихий идет. Я себе думаю: ах вы! Нащупал в траве деревяшку, из-за куста высунулся и — швырк! Искры из костра вверх ударили, разговор сразу же и затих. Ага, боитесь, думаю, только первым никто свою трусость показать не решается. Тут Коля Семихин консервную банку запустил.
Они вскочили, и чей-то голос, вроде Шуркиного, спросил:
— Эй, кто там кидается, ты, Ломтик?
А другой ответил:
— Ломтик уже спать лег.
— Ну, Куканов, значит…
Какой еще, думаю, тебе Куканов. И метнул я по ним веник.
А тот же голос сказал:
— Вот паразит!..
Тут и Федяра что-то бросил, и Санька с Ванькой, от костра аж искры летят. А девчонка какая-то, наверное, Надька, говорит:
— Какой бессовестный!
Вдруг слышу, рядом запыхтело что-то, и Федярин плаксивый голос крикнул:
— Ну, чего ты!.. Отцепись!
Бросился я туда, навалился сразу на двоих и тут уж кричу во всю мочь:
— Бей их, круши!.. Колька! Налетай!..
Только меня сразу же оттолкнули, в кусты откинули и сверху прижали. Слышу — голоса кругом, орут. Много голосов! Да вдруг какой-то женский, сердитый:
— Что тут за переполох?
— А мы сами не знаем, Полина Марковна, на нас тут какие-то придурки напали!..
— Палками кидались!
— И вениками!
— Мы думали, это Куканов…
— Опять Куканов!.. Все на Куканова, а я в палатке спал.
— Вот мы тут одного держим, — сказали надо мной. — Вырывается, какой-то бесноватый!..
— И мы двоих поймали!..
Ну, думаю, плохо дело, ошибка вышла. Какие-то городские туристы, теперь греха не оберешься.
Подняли меня на ноги, подвели к костру. Гляжу, а тут уже и Колька стоит. И Саньку кто-то за руку держит. Разгромили весь наш наличный состав. А кругом-то все чужие, ни одной знакомой рожи нет. Уж пусть бы лучше Сенька Морозов…
Санька кричит:
— Ванька, ты где?..
А из-за кустов Ванькин голос:
— Здесь я!.. Я свободный!..
— Выходи сюда, — говорит Санька, — вместе ответ держать будем!..
Тут и Ванька подошел, встал рядом с братом. Только одного Федяры нет, вырвался-таки.
Окружили нас, подбросили хворосту в костер, чтобы виднее им было, значит, нас допрашивать. Один лопоухий и говорит:
— Вы что, ненормальные, да? Вы почему кидались?
Я говорю:
— Мы килек искали. Мы и не знали, что вы здесь.
— Кого они искали? — спрашивает девчонка с челкой.
Тот, которого назвали Кукановым, говорит:
— Дать им банок, да и все.
Я говорю:
— Килек мы искали, кильковских! Шурка у них есть Шаров, потом Тришка… Из деревни Кильково, вон там за мостом!..
— А сами-то вы откуда?
— Мы из Равенки.
— Что это за Равенка? У нас на карте такой нет.
— Равенки-то нет? — удивился я. — Что ж это у вас за карта?
— Нормальная. Государственная. А вот вы почему кидались? Ведь вы в голову кому-нибудь могли попасть.
Куканов говорит:
— Дать им банок, да и все.
Я возмутился:
— В голову? Да мы в голову и не метились! Колька, правда мы не метились в голову?
Колька говорит:
— Я в костер кидал!
Я говорю:
— Да если даже попадешь по голове веником, это что, больно? Больно, да?..
Колька кричит:
— Что, нельзя обознаться, да? Ведь уже темно!
Я кричу:
— А вы руки сразу крутить! Ведь вас вон сколько, а нас только четверо, да один убежал!..
Чувствую я, как растет во мне возмущение.
— Еще надо проверить, — кричу, — что это у нас тут на берегу разлеглись на ночь! Есть у вас на то разрешение или нет? А ну документы!
Это я вспомнил, как брат Паша у одних туристов, которые зашли в Равенку, тоже документы проверял.
— Ишь вы какие проверяльщики! — закричал лопоухий. — Думаете, если вы местные, то это ваша река!
А Куканов говорит:
— Дать им банок, да и все!
Тут и тетка вмешалась.
— Вы, мальчики, неправильно поступили. И напрасно вы так агрессивно настроены…
Что-то она еще говорила. Вдруг на реке раздался истошный крик:
— Тону-у!..
Я сразу догадался, что это Федяра, он один может так кричать. Только неуж он взаправду тонет?..
Бросились мы к реке. Прибежали, я кричу:
— Федяра, ты, что ли?..
А Федяра с того берега спокойненько отвечает:
— Конечно, я. А вы чего же не убежали? Я нарочно панику устроил, чтобы вам убежать.
Тут все закричали:
— Ах вот что!.. Какие бессовестные! Это ж надо так напугать. Да с вами после этого знаете что надо сделать?..
Тут мы и припустили! Сначала я, за мной Коля, а сзади Санька с Ванькой. А по другому берегу Федяра.
Погнался было за нами Куканов, но Полина Марковна ему закричала:
— Куканов, вернись сейчас же!
Вот так мы и спаслись.
Выскочили мы на дорогу
Выскочили мы на дорогу, с Федярой соединились, только хотели домой двигать, вдруг слышим, кто-то нам навстречу шагает и песню поет. А это идет Люба в белом сарафане. Как увидела нас, так и замолчала. И говорит с презреньем:
— Ишь, идут бандиты с большой дороги… Это кто мне напустил муравьев? В лечебное-то учрежденье!..
Мы стоим, головы потупили. Потому что ведь это мы!
— А я, беспонятная, сколько витамина им, скормила, а они вон что!
И пошла Люба в белом сарафане, на нас даже не оглянулась. Свернула на кильковскую дорогу.
Мы постояли, поглядели ей вслед. Я Федяре говорю:
— Вон чего наделал.
А Федяра отвечает:
— Ничего, одумается еще.
Тут я понял, что Люба-то пошла в кино. Я и говорю:
— Давайте, пока кильковских нет, в кино сходим.
Федяра говорит:
— И за Любой будем следить!
И мы повернули в Кильково.
Сразу видно, что кильковские в лес ушли
Сразу видно, что кильковские в лес ушли — народу возле клуба толчется немало, а сутолоки никакой. Все ждут, когда киномеханик Слава начнет впускать.
Раньше-то мы проходили в кино с Любой, Слава с нас никаких денег не спрашивал. А теперь как пройдешь? Что-то придумывать надо. Я говорю Федяре:
— Давай, Федяра, что-то придумывать надо.
И он убежал. А мы тем временем за Любой присматривали.
Сидит Люба на лавке под вязом с кильковскими девушками, посмеивается, а напротив них трактористы стоят, курят, Сенька Морозов у них на побегушках, окурки собирает и все еще за иностранца себя выдает. Девчонки кильковские в догонялки между взрослыми бегают, а возле крыльца Куварин стоит, держит наготове десять копеек.
Я говорю:
— Куварин, никак лучшее место себе занять хочешь?
А он отвечает:
— А чего ж мне не хотеть? Я первым пришел. Вот потому и хочу.
Но вот Слава встал у двери и начал всем продавать билеты. Куварин прошел первым. Прошли и девушки, и трактористы двинулись вслед за ними, а Федяры все нет.
Прошла Люба, а на нас даже не оглянулась. Вот и остались мы одни у порога. Слава спрашивает:
— Ну, все?
Я говорю:
— Все, да вот мы еще…
— А вам, — говорит Слава, — к чему это? Картина про любовь, так что вам это без пользы дела.
Коля говорит:
— Слава, пропусти!..
— А свистеть не будете при демонстрации?
Я говорю:
— Это кильковские всегда свистят, мы не будем!
— А ну карманы выворачивай!.. Жуков нет?
Я говорю:
— Нет жуков, какие жуки, мы всех отпустили…
— А кто скамейки всегда раскачивает? Я уже три раза ремонтировал инвентарь.
— Мы инвентарь не раскачиваем! — кричит Коля. — Мы всегда сидим на полу!
— Ну, подите, — говорит Слава. — Да садитесь культурно, на скамейку, зачем же на полу.
И мы вошли.
Куварин сидел на первом ряду
Куварин сидел на первом ряду, а между скамейками, на полу прятался Федяра.
Он сказал:
— Я ведь на задней двери крючок откинул, чего же вы не шли?
Я говорю:
— Надо было сигнал дать, откуда мы знали.
