Владислав Крапивин - Пять скачков до горизонта
Пожалуй, мои чувства не были страхом. Я не боялся смерти. Я знал, что моя старость, и даже просто взрослость еще в таких далеких будущих временах, что о них пока просто не имело смысла думать. Это будут совсем иные времена, когда на всей Земле построят коммунизм (то есть не станет продуктовых карточек и денег, в школах отменят двойки, каждый человек получит электрический автомобиль и отдельную комнату для жилья). Люди тогда станут запросто летать на Луну и на Марс, и ученые – конечно же! – придумают таблетки для бессмертия. Но надгробный камень шевелил во мне мистические ощущения иного мира. К этому миру следовало относиться осторожно и уважительно…
– Смотрите-ка, груздь! – вдруг весело известил нас попутчик. – Да какой большущий, стервец! У самой дороги спрятался. И не червивый… Эй, тимуровец, спрячь-ка его в свой рюкзак. Дарю…
Груздь в самом деле был хорош. Очень крупный, крепкий, с воронкообразным углублением на серо-желтой шляпке. Но я не обрадовался подарку. Буркнул:
– Зачем он, один-то…
– Бери, бери, – распорядился отчим. – Дома пожарим с картошкой, будет грибная приправа.
Мне совсем не хотелось картошки с приправой из гриба, выросшего рядом с чьими-то истлевшими костями. Созвучие слов «гриб» и «гроб» тут же непрошено зашевелилось в голове. Но спорить я не решился. Пришлось снять и развязать вещмешок, положить «подарок» рядом с миской и ложкой.
–Смотри, чтобы не раскрошился, – предупредил отчим. «Раскрошится – туда ему и дорога!» – решил я.
За кладбищем болотистая низина потянулась с двух сторон от дороги. Желтели островки высохшего тростника, а кое-где, среди темно-зеленой осоки, мерцали проблески воды. Над ними носились туда-сюда сизые птицы, размером с галок. Я спросил отчима, как они называются. Тот, видимо, не расслышал, а попутчик живо откликнулся:
– Когда я был пацаном, вроде тебя, мы их звали «морские голуби». Потому как они все у воды норовят…
Мне это понравилось. Конечно, до моря были тыщи километров, но необычное птичье имя придавало местности некую романтическую окраску.
А еще такую же окраску придавали облака. Они постепенно возникали в синеве словно бы из ничего, обретали пышные, как у старинных парусов, формы, наливались солнечным светом. Вообще-то я знал, что кучевые облака могут превратиться в грозовые, но пока что опасности не было заметно, в желто-белой облачной окраске не таилось и намека на сумрачные тени.
Летали коричневые бабочки-крапивницы, попискивали пичуги. День становился жарким. Я поглотал из фляжки нагревшуюся воду. Не то, чтобы очень хотелось пить, а так, для разнообразия. Потому что дорога теперь казалась скучноватой. Впереди была все та же низина с редкими островками кустов и телеграфными столбами вдоль обочины. Вдали она сливалась с бледным небом, и сизая черта этого слияния была теперь, конечно, настоящим горизонтом. Но где они наконец, эти поля с картошкой? Неужели все еще за чертой? Я оглянулся назад. Там еле виднелись низкие крыши Новых Юрт, карандашиком торчал минарет с неразличимым месяцем, чуть ближе, но тоже далеко уже зеленело кладбище. А г о рода я не различилил. За Юртами стояло солнечное марево.
«Если смотреть с городского берега, то нас тоже не было бы видно, – рассудил я. – Значит мы уже за горизонтом. За тем, который виден оттуда…» Однако эта мысль не слишком взволновала меня. В ногах уже постанывала усталость. Поскорее бы кончился этот путь.
5
…Путь кончился неожиданно. Оказалось, что болотистая местность сменилась ровным травянистым пространством с кучками низкорослых кустов. За кустами обнаружились мужчины и женщины (человек пятнадцать), которые, сгибаясь, бродили вдоль рыхлых земляных полос. Как тут же выяснилось, это и есть работники конторы «Заготживсырье». Они собирали с гряд уже выкопанную картошку и укладывали в ящики с длинными приколоченными палками. Ящиками были носилки, работники перетаскивали их за собой. А потом самые крепкие относили ящики к дороге и высыпали картошку в приготовленные у обочины мешки. Представительная дама по имени Роза Яковлевна Грузновато (чья должность называлась «предзавкома») сухо выговорила отчиму и нашему попутчику за опоздание. Мол, их сотрудники давно уже работают, а они… Попутчик вроде бы застеснялся, а отчим не смутился. Ответил в том смысле, что в его распоряжении не было потребсоюзовской «эмки», которая доставила бы его на поле, как ее, Розу Яковлевну. А что касается других «картофельных энтузиастов», то они помоложе, потому и явились, как «ранние пташки». Роза Яковлевна поджала губки.
Остальные коллеги отчима претензий не высказывали, а изъявили только радость по поводу появления дополнительной «рабсилы». Длинный дядька по фамилии Никифоров даже предложил отметить этот факт пятиминутным перекуром и «глотком из горлышка». Но товарищ Грузновато пронзила его взглядом и Никифоров стал в два раза ниже.
Мы включились в работу. Да, я тоже включился. Снял вещмешок, монокуляр и фляжку и начал вместе с другими подбирать клубни, отряхивать их от земли и бодро швырять в ящик. Сперва такое дело показалось даже увлекательным. Ну, и ощущение, что участвую в общей важной работе, тоже придавало бодрости. Но где-то через полчаса заныла поясница. А солнце жарило все крепче. Я скинул свитерок, остался в майке.
– Ишь какой неутомимый пионер, – сказал наш попутчик, работавший неподалеку. Я глянул хмуро. Во-первых, я еще не дорос до пионерского звания, во-вторых, уловил в похвале попутчика снисходительное хмыканье.
Наконец объявили долгожданный перекур. Все ушли с гряд на границу поля. Женщины сели в кружок, мужчины стали кучкой, задымили «козьими ножками», запах махорки поплыл над полем. Потом отчим взял меня за руку. Отвел метров на двадцать. Там среди жесткой травы стоял одинокий стожок. От него вкусно пахло сеном.
– Садись, отдохнем, – солидно, как взрослому напарнику, предложил отчим (еще чуть-чуть, и скажет «давай закурим»). Мы сели и спинами завалились в сено. Звенела летняя тишина. Кучевые желтые облака стояли над нами, как солнечные острова. Сидеть бы так до вечера. Но зычный голос «предзавкомши» уже скликал всех на работу. Отчим шепотом назвал начальницу толстой дурой и поднялся. Поднялся и я.
Посиди еще, я сейчас приду, – сказал отчим. И через несколько минут вернулся с пустым мешком. – Давай-ка наберем сена, отвезем домой. Пригодится…
– Зачем пригодится? – удивился я. Ни коровы, ни козы у нас, естественно, не было. Да и у хозяев нашего дома тоже.
– Ну, мало ли… – отозвался отчим. Скорее всего, он и сам не знал, зачем нам это сено. Решил, видать: раз подвернулось под руку добро, с какой стати упускать.
– Оно же, наверно, колхозное, – строго сказал я.
– С чего ты взял, что колхозное! Какой-нибудь жулик-единоличник накосил для своей буренки общественную траву да сметал в сторонке. Не обеднеет, если мы у него позаимствуем чуть-чуть. Всего-то мешочек.
Я представил, как, вернувшись домой, вытряхну сено на дворе и буду кувыркаться в нем вместе с Володькой и Виталиком. И заодно рассказывать о своем путешествии…
Отчим сказал, что мешок – наш собственный, не казенный.
– Я его прихватил из дома на всякий случай. Смотри, легко отличить…
Мешковина была отмечена черной заплатой в виде буквы «г» – на месте вырванного углом лоскута.
Мы набили мешок сеном старательно и туго. Он разбух, но тяжелым не стал. Я легко взвалил его на голову и унес к другим мешкам. Там отчим сказал:
– Ты пока не возись с картошкой, погуляй до обеда. А то наломаешь спину с непривычки-то, она у тебя еще не закаленная… – Казался он в тот день каким-то непривычно заботливым…
Моя трудовая сознательность была не столь высокой, чтобы я снова рвался на «картофельные позиции». Рассудив, что пришел сюда не работать, а просто заодно с отчимом, как бы на прогулку, я прихватил монокуляр и отправился обозревать окрестности.
Обозревать особенно было нечего, даже с помощью оптики. Равнина, кустики, крыши какой-то деревни вдали. Я отошел подальше, оказался в чуть заметной ложбинке и, поскольку спина побаливала, лег в траву. На живот. Уперся подбородком в ладони. И тогда… Тогда я сделал открытие!
Оказалось, что вокруг нет ничего, кроме ближней земли и неба. Меня окружала травянистая поверхность с мелкими желтыми цветами (я не знал, как называются). Края поверхности – с торчащими цветочными головками – неподалеку от меня соединялись прямо с небом, где громоздились желтые аэростаты облаков. Ну, а… раз место соединения земли и неба называется горизонтом, значит, меня окружал именно горизонт. Такой, до которого я мог буквально дотянуться рукой или, по крайней мере, добросить клубком скомканной травы!
Вот это да!
Ведь пространство, окруженное со всех сторон горизонтом – это целый мир! Можно сказать, целая вселенная! Пускай крохотная, но отдельная , моя! И пусть на короткий срок, но она принадлежала именно мне!
