Аделаида Котовщикова - Пять плюс три
Досадуя на себя, директор всё-таки не вернулся. Но, если бы и вернулся и заговорил с Матвеем, тот ни за что не признался бы, что так поразило его в директоре.
Когда Сергей Петрович сказал «ничего», а потом усмехнулся, Матвей вздрогнул. Ему вдруг послышался голос отца.
Отец был выше ростом, худощавее, и лицо у него, конечно, было совсем другое. Но что-то в манере говорить и усмехаться было очень-очень похожее. Как Матвей прежде не замечал? Ведь он уже не раз видел директора.
И так вдруг Матвею захотелось, чтобы оказался возле него папа, что Матвей даже ногой топнул о землю и сжал кулаки. Потом глубоко вздохнул, презрительно оглянулся на Тоню, которая о чём-то разговаривала с девочками, и решительно стал пробиваться сквозь кусты в сторону спортплощадки.
Как удачно вышло, что он крепко зацепился рукавом за сучок! Пока отцеплялся, услышал радостные возгласы ребят и чей-то голос, показавшийся ему знакомым:
— Отойдите! Вы его испугаете!
Любопытство заставило Матвея вылезти из кустов обратно на то место, где сторожила второклассников шестиклассница Тоня.
Чикот
Кто стоял посреди площадки в толпе ребят? Стеша! Она держала в руках клетку с какой-то птицей.
— Расступитесь пошире! — приказала Стеша.
Ребята расступились, образовав широкий круг. Над всеми возвышалась Тоня, очень довольная, что никто не убегает. Лихов и тот живенько спустился с ореха. Матвей протиснулся вперёд.
— Вообще незачем его тут прогуливать, — проворчала Стеша, — ну, да уж ладно. Полюбуйтесь на Чикотушку.
Она поставила клетку на землю, нагнулась, открыла дверцу и отошла в сторону:
— Выходи, разомни свои ножки, побегай!
Птица высунула из клетки голову, повертела ею в разные стороны, протрещала тревожно:
— Чкт! Чкт! Чкт! Тр-р-цип!
Ребята рассмеялись.
— Тише! — сказала Стеша.
Выпрыгнув из клетки, птица ещё осмотрелась и забегала по земле.
Была она ростом с небольшую галку, вся чёрная, как уголь, только клюв жёлто-белый и вокруг глаз бурые ободки. Одно крыло у птицы было прижато к боку, другое опущено и слегка волочилось. На этом опущенном крыле белел бинтик.
— Тр-р-чк-чк-чок! — прокричала птица.
— Сердится, — промолвила Стеша, — зачем народу много.
Она порылась в кармане платья, присела на корточки, раскрыла ладонь. Бочком-бочком птица подскочила и стала клевать крошки со Стешиной руки.
— Это какая птица? — спросила Тоня. — Галка?
— Дрозд! — ответила Стеша. — Неужели ты дроздов не знаешь? Их здесь полно. Постоянные жители. И на зиму не улетают. Чикот — чёрный дрозд. А бывают всякие: серый, белозобый, певчий, каменный, даже синий и голубой, только те в Африке живут. А Чикот — простой чёрный дрозд.
Матвей рассматривал птицу с интересом, но и с разочарованием. Конечно, он не думал, как Воронков, что Чикот — слон. Но всё-таки был уверен: это что-то необыкновенное, А, оказывается, — простой чёрный дрозд. Правда, презанятный.
Чикот опять сновал по земле. Не разглядеть, как он ножками перебирает. И не скачет, как воробей, а бегает. Быстро-быстро. Точно по льду скользит.
— Девочка, что у него с крылышком? — спросила Томка.
— Надломлено было, — сказала Стеша. — Наверно, сойка напала. Сейчас почти срослось.
— Ты его нашла, этого дрозда? — спросила Клава Гущина.
— Нашла, конечно. Не сам же прибежал, попросил: «Перевяжи мне крыло». Смотрю, на земле трепыхается, взлететь не может, и поймала. Дрозды вообще невеликие летуны. Низко летают. Это бегающие птицы.
— Дай подержать твоего… — попросил Лихов, — как ты его называешь?
— Чикота, — подсказал Матвей.
И все стали просить:
— Можно поглажу? Позволь потрогать!
Но Стеша замотала головой:
— Ни-ни-ни! И не думайте! Птиц вообще гладить не надо. Это не кошка и не собака. Дрозды ведь пугливые. Говорят, дрозды когда-то совсем были дикие, жили только в лесах, не подпускали близко человека. Но уже давно они стали селиться в садах, в парках, привыкли к людям и сильно одомашнились. Я не замечаю в Чикоте особенной дикости, он ко мне скоро привык.
Лихов подмигнул Тоне:
— А ты знала, что дрозды одомашнились? Мотай на ус, член учкома!
Тоня покраснела:
— Нахал! Как ты смеешь всё время дразниться? Я…
— Член учкома — знаем! — ухмыльнулся Лихов.
Тоня схватила Лихова за плечо и стала колотить кулаком по спине, приговаривая:
— Получай! Получай! Завтра ваша воспитательница придёт, я ей на тебя нажалуюсь, хулиган! А сегодня получай за свое нахальство!
— Ой, караул! Убивают! — хохотал Лихов. Он вырвался, отбежал в сторону, издали проговорил с некоторым уважением:
— А у тебя кулаки крепкие, ничего!
Во время этой короткой шумной потасовки Чикот почти прижался грудью к земле, замер на секунду, потом заметался, заскользил вокруг клетки. Все — и Стеша тоже — смотрели на Тоню и Митьку Лихова. А Матвей смотрел на Чикота. И поэтому заметил, как Соня Кривинская поспешно шагнула к дрозду, торопливо протянула руку… Но ей не удалось нарушить запрет: Стеша схватила Соню за руку:
— Это что? Сказано — нельзя! Хотела воспользоваться, что все отвлеклись? Так нечестно!
У Сони всё лицо и шея залились алой краской.
— Идиотская птица! — сказала она презрительно. — Кому она интересна?
— Неправда! Неправда! — заговорили ребята. — Ну что ты, Соня! Очень интересно.
Всё-таки Стеша ловко взяла Чикота в руки и посадила его в клетку:
— Ладно… И так у него сердце бьётся.
— Ну подожди! Пусть ещё побегает! Не уходи! — просили ребята.
Однако Стеша с непреклонным видом подхватила клетку с Чикотом и унесла её в интернат.
— А всё Соня! — упрекнул кто-то из мальчиков.
— Недотрога какая — подумаешь! — обиженно заявила Соня. — Уж и не тронь и не взгляни!
Тоня захлопала в ладоши:
— Тихо, тихо! Ну, как вы будете играть? Играйте, детки, играйте!
— Лучше расскажи нам что-нибудь интересное! — попросила Маруся Петрова. — Любовь Андреевна часто нам рассказывает.
— Ещё и рассказывать вам! — недовольно протянула Тоня.
Но раздался гонг. Ударили в кусок рельсы, висевшей на дереве у кухни. Пора было идти ужинать. Сразу приободрившись, Тоня стала строить второклассников в пары.
Дядя Чертополох
— Что ты за мной ходишь?
Стеша обернулась и посмотрела на Матвея.
Матвей молча остановился на дорожке, нагнулся над клумбой, будто разглядывая увядшую растрёпанную астру. Он и сам толком не знал, почему его так тянет к этой девочке, изрядно ворчливой и сердитой.
Ребята из их класса постоянно звали его играть. Часто подступали с разговорами. Особенно девочки. Томка, та вечно на него наседала: «Матвейка, идём играть в мяч, ты будешь водить!», «Матвейка, ешь побольше! Ты в интернате похудел, а мы все поправились». Это надоедало, но было ясно, что Томка хочет ему добра.
И ребята и воспитательница были к нему очень даже хороши, он это понимал. Но убегал от них при первой же возможности.
Стеша не звала его, а, наоборот, прогоняла. И всё-таки он шёл к ней, едва замечал одну, без пятиклассников. Вдруг она прокричит сойкой или дроздом? Вдруг поймает какую-нибудь птицу прямо у него на глазах? Вот он уйдёт прогнанный, а тут как раз и случится самое интересное.
Сердитый тон Стеши не обижал его. Он не верил, что она сердится на него по-настоящему. Просто ей, наверно, тоже скучно в интернате и тоже хочется домой.
Стеша ушла вперёд по дорожке. Вдруг она воскликнула жалобно:
— Дядя Микола! Ну что он за мной ходит и ходит?
Седой загорелый старик поливал цветы из большой лейки. Услышав Стешину жалобу, он поставил лейку на землю:
— Вот тот хлопчик, шо посохшие астры разглядае, за тобой ходит? Нехай ходит! Чи тоби жалко, товарищ орнитолог? Ведь он не какой-нибудь там хулиган или шо. Дюже гарный хлопец! — Старик шагнул к скамейке и опустился на неё. Вытянув из кармана платок, вытер плешь. — Поливка закончена. Треба трохи отдохнуть.
Стеша тоже села на скамейку.
— А что вы сами поливаете, дядя Микола? Где ваши цветоводы-садоводы?
— Куда-то побегли. Мабуть, к морю с воспитательницей подались. А от малышей проку с воробьиный носок, потому и пособлять не прошу. Пока я одну лейку принесу, им надо десять леечек натаскать. Вот на будущий год будут у нас седьмые, а там, глядишь, и восьмые классы. То будут помощники. Мы с ними тут разведём посадки!
Интернат существовал всего второй год. В него приняли младших учеников. Ребят старше шестого класса ещё не было.
— И теперь от ребят помощи много, — рассуждал старик. — Яблоки и груши на плодовом участке сами снимали, землю рыхлили сами. На помощников своих я не жалуюсь… Ходи сюда, орёл! Посиди с нами. Мы не кусаемся, нет! — это было сказано Матвею, который с безразличным видом стоял поодаль на дорожке.
