Галина Демыкина - Ч. Ю.
Он потащил телефон на длинном шнуре к маме в комнату.
— Да. Добрый день, — сказала мама в трубку усталым голосом. А потом даже чуть раздраженно: — Я же просила!
Но тот, на проводе, не обиделся. Бубнил, бубнил, так что трубка гудела, заполненная его басом.
— Да что ты говоришь! — воскликнула вдруг мама и просияла, точно вышла из тени на солнышко. — А мы только что с Витькой говорили… Он? В медицинский, конечно. Ну… Не знаю, насколько это удобно. Подумаем!.. Потом он, говоря честно, не находка. Да, да, заходи, конечно. Да в любой день. Позвони только.
Мама положила трубку и кивнула Виктору на дверь: мотай, мол, отсюда, буду вставать.
Виктора распирало любопытство. Кто-то что-то такое сообщил прекрасное. Кто? И что? И при чем здесь его, Викторово, поступление в институт? Ой, как она долго! Виктор топтался у двери.
— Мам, кто звонил?
— Помнишь, был такой доктор Вихроватый.
— А… И что он?
— Подожди. Сейчас выйду.
Мама появляется и неожиданно легкой походкой проскальзывает мимо Виктора. В дверях ванной останавливается. Произносит торжественно:
— Издали папину работу.
Это событие. Человек положил жизнь на свое открытие (странно, но Виктор не знает сути. Надо бы узнать, особенно если он собирается в медицину… Хм, с чего он взял, что собирается?!).
Вода в ванной плещет вовсю. Мама любит купаться. Сегодня воскресенье, ее день. А что же этот Вихроватый? Он, значит, не первый раз разговаривает с мамой, если она не удивилась, услыхав его. Она даже успела попросить его о чем-то, чего он не выполнил: «Я же просила!..» Может, не звонить домой? А куда? На службу, вероятно. Но почему она потеплела потом и даже пригласила его? А, вот что: он продвигал папину работу. Ну конечно. Теперь неловко выталкивать его. Батюшки, а вдруг это и есть «он», о котором тогда Аська… «он»! Вихроватый. Толстый, с одышкой и красными щеками. Герой. «Он», а? Вихроватый. А может, Вихреватый? Нет, вернее, Вороватый — он любил их книжки зачитывать.
— Мам, ты скоро? Мама, он придет к нам?
— Кто?
— Этот… Угреватый.
— Его фамилия Вихроватый, — сухо говорит мама и раскрывает дверь.
Она уже выкупалась, на голове тюрбан из полотенца. Лицо покраснело. Да ведь и она, собственно, не молода. Но после папы… Тьфу! Надо бы хорошенько отбрить этого, как его… Бесноватого. Просто необходимо.
Мама идет в свою комнату. Она что-то напевает (хотя слуха у нее ни вот столечко), она открывает ящик стола, где сложены отцовы рукописи. Рада. Просто рада за отца. При чем здесь этот «он»? Виктору чуть неловко за свою агрессивность.
— Мам, я пойду в библиотеку.
Она оборачивается. Глаза огромные и такие, будто она только вернулась издалека. И вот увидела его, Виктора.
— Хорошо, сынок. Так ты занимаешься? Ты действительно хочешь…
— Да.
— Это, Витька… Это для меня… как подарок.
Она снова отворачивается, Виктор целует тюрбан на ее голове и медленно спускается по ступеням.
Он действительно идет в библиотеку.
***
Библиотека полным-полна. Безликая масса что-то читает и зубрит перед сессией. И только цветастое яркое пятно — праздник: Даша. Как она изогнула шею, склонила голову на узкую руку. Как тяжелы черные, всегда немного растрепанные волосы и как их много! Она здесь будто в темнице, ей нужен свет, солнце, трава, деревья!
— Даша, удерем за город?
Даша легко отрывается от английской книги (Институт иностранных языков), легко поднимается, узенькая, высокая, и, оставив книжки, идет следом за Виктором. Неужели так и не сдаст библиотечное добро? Какая прелесть! Забыла! Увидала Виктора и забыла.
У самого выхода — Лида и ее будущий коллега Алик (Виктор их как-то не заметил).
— Я убегаю, — шепчет Даша в самое Лидино ухо.
— Совсем?
— Ага. — И кивает на бывший свой столик. — Когда будешь уходить…
— Ладно. Сдам.
Они уже возле двери. Но тут их настигает Алик.
— Виктор, послушайте, Виктор! Мне дали на два дня работу одного очень талантливого человека (он называет фамилию). Ммм… вы… однофамильцы?
— Это мой отец, — строго говорит Виктор.
— Он ведь умер, да? Мне сказали.
— Да. Два года назад.
— Виктор, вы не раздумали в медицинский? — Алик заметно волнуется и выглядит это, как все у него, несуразно. — Слушайте, Виктор, справку я уже почти достал. Она непременно будет, это ерунда — справка. Не раздумали?
— Нет, а что?
— Там, в этой работе, есть одна мысль, — я вам покажу, — которую можно развить и продолжить. Вы можете сразу взяться за серьезную тему…
— Алик, — прерывает Виктор еще строже, — я никогда не позволю себе воспользоваться работой отца. Поймите, в этом есть что-то…
— Вы неправы! — почти стонет Алик. Он огорчен, его не так поняли. Он далек от пошлости. Продолжить дело, а не устроиться в жизни предлагает он. Это хорошо, что Виктор так принципиален, но…
— Вот и возьмитесь вы, — говорит Виктор.
— Я… Я ведь хочу стать терапевтом широкого профиля, а здесь нейрохирургия. Совсем другое.
— Но вы, насколько я понял, интересуетесь генетикой, а у отца есть…
Виктор покосился на Дашу, она застыла в уважительной позе: еще бы! Беседа двух молодых ученых…
— Видите ли, Виктор, это, конечно, не коридорный разговор… Но… Мне интересно все в медицине, все! И генетика, и хирургия, и психиатрия… Это, наверное, смешно?
— Нет, что вы!
— Но жизненная программа моя — лечащий врач. Я пока не имею права на другое… ну, что ли… морального права. — Он поморщился от собственного высокого стиля. — Нет, честно… Я не помню, говорил ли вам, я работаю на «неотложке», хотя еще не врач, только фельдшер… И я насмотрелся… В общем, я считаю, что первейшее дело медицины не столько спасать, сколько поддерживать гармонию человеческого организма. — Он опять заволновался, замахал руками. — Ведь что получается: приедешь по вызову — у человека сердечный приступ, — ну, впрыснешь там всякого добра, оживишь — и поминай как звали. А отчего был приступ? Переработал этот тип, не догадался больничный взять, а то и не дали! Или больной зуб у него кровь отравлял. А может, его словом зашибли, он и с катушек долой. Вы не знаете, что делает обидное слово!
— Так что же можете вы?
— На «неотложке» — ничего. А вот окончу институт, попрошусь в какую-нибудь сельскую больницу. Буду на своем участке знать все про всех. Я их налажу, как хорошие часы. С детства! А это — практика. И не знаю, для теории останется ли время! А вы могли бы прямо в науку… простите, может, я вторгаюсь… но мне так кажется… я уверен…
— Спасибо, Алик. — Виктор наклоняет голову, улыбается одной из своих самых простодушных и искренних улыбок. — Спасибо.
У Виктора есть дар посмотреть на себя со стороны. Эта сцена выглядит отлично: двое мужчин, двое людей, увлеченных одним и тем же делом, жмут друг другу руки. В рукопожатии есть нечто прямое, бескорыстное, как невысказанное обещание дружбы и поддержки. Даша зачарована этой картиной, этим кадром из фильма, роскошным мужественным спектаклем.
Виктор первый отнимает руку, резко поворачивается. Даша следует за ним, как по зову волшебной дудочки. Некоторое время он чувствует себя заклинателем змей (почти на протяжении всего коридора), возле уличной двери им овладевает беспокойство, что-то похожее на ощущение неловкости, будто эта дудочка издает фальшивую ноту.
— Над нашей квартирой… — говорит он Даше, выходя в солнечный день на сухой, уже по-летнему горячий асфальт. — Над нашей квартирой живет девочка, которая учится музыке. Удивительно бездарная. Она все время врет в аккомпанементе. Вот так играет:
Раз-два-три,
бряк-два-три,
раз-два-бряк! —
просто сил нет.
— Большая девочка? — спрашивает Даша.
— Лет шестнадцати, — отвечает Виктор, явно прибавляя, — очень хорошенькая, эдакая белокурая бестия. Но бездарна.
— А откуда ты ее знаешь?
— Поднялся на этаж. Не поленился. Постучал, она прервала игру, открыла. «У вас, говорю, свет горит? Да? А у нас нет. Простите».
Даша задумывается. О чем, интересно? Может, она проницательней, чем кажется? Может, она вроде Лиды? Тогда его работа груба.
Даша поднимает к Виктору серьезное лицо:
— У вас отдельная квартира?
Ух, гора с плеч!
— Да. Все уд., Дашенька, включая мусоропровод.
Даша краснеет. Потом смеется:
— Ох, Витька! — И вдруг ее осеняет: — Знаешь, давай не поедем за город? Махнем в кафе!
Виктор жалобно хлопает себя по карманам.
— У меня стипендия, — беспечно говорит Даша.
— Этого я не могу, прости.
— Ну, Витька, не стыдно? Мы же друзья. Потом отдашь.
— Ну, разве что.
Даша достает из сумочки десятку, и вот они уже в прохладном зале, за отдельным столиком. Два бокала, два прибора, две белейшие салфетки и посреди стола — цветок гвоздики. Один. На двоих. Для объединения и интима: «Наш общий цветок».
