Редьярд Киплинг - Старая Англия. Сказания
— Это твоя вина! — закричала леди Элива, бросилась к брату, наклонилась над ним и велела подать вина и полотняных бинтов.
— Если бы я знал, что он ранен, — ответил я, — он ехал бы на лошади, а я шел бы пешком. Но Гуг посадил меня на мою Ласточку и, не жалуясь, все время весело разговаривал со мной. Молю Бога, чтобы я не повредил ему.
— Молись, молись, — сказала она, закусывая губу. — Если он умрет, тебя повесят.
Гуга унесли в его комнату; трое рослых служителей связали меня и поставили под балкой в большом зале, надев на мою шею веревочную петлю. Конец веревки они перекинули через балку, а сами сели подле очага, ожидая, чтобы им сказали, остался ли Гуг жив или умер. Сидя, они разбивали орехи эфесами своих ножей.
— А что вы чувствовали? — спросил Ден.
— Я был очень утомлен и все-таки от души молился о сохранении жизни моего школьного товарища, Гуга. Около полудня из долины донесся топот лошадиных копыт, служители развязали меня и убежали из замка, а во двор въехали солдаты де Аквила. С ними явился Жильбер Орлиный, ведь он всегда говорил, что, «подобно своему отцу», никогда не покидает никого из «своих».
Жильбер был мал ростом, как и его отец, с носом, крючковатым, точно орлиный клюв, и с глазами, желтыми, тоже как у орла. Он всегда ездил на крупных чалых боевых конях, которых воспитывал сам, и не терпел, чтобы ему помогали садиться в седло. Войдя в комнату, Жильбер увидел, что с верхней балки свешивается веревка, и засмеялся; захохотали и его спутники, я не мог подняться с пола — весь онемел.
— Жалкий прием для рыцаря-норманна, — сказал он, — но все равно будем и за то благодарны. Скажи, мальчик, кто так обошелся с тобой? Мы хорошо расплатимся с твоим обидчиком.
— Что он хотел сказать? Он решил убить их? — спросил Ден.
— Конечно. Но я посмотрел на леди Эливу, стоявшую среди своих служанок, и на ее брата, державшегося подле нее. Воины Жильбера пригнали всех в переднюю залу.
— А она была хорошенькая? — спросила Уна.
— За всю мою долгую жизнь я никогда не видал женщины, достойной расстилать сухие тростники перед ногами леди Эливы, — совершенно просто и спокойно ответил рыцарь. — Глядя на нее, я думал, что шуткой могу спасти ее и ее замок.
— Я явился сюда неожиданно, просто-напросто вбежал в этот дом, — сказал я Жильберу, — а потому не могу упрекнуть саксонцев за недостаток любезности. — Но мой голос дрожал, с этим маленьким человеком не следует… не следовало шутить.
Все молчали, наконец, де Аквила засмеялся.
— Смотрите, мои молодцы, вот так чудо, — проговорил он. — Бой едва окончен, мой отец еще не погребен, а наш самый младший рыцарь уже обосновался в своем замке; побежденные им саксонцы покорились и предложили ему свои услуги. (Я вижу это по их толстым лицам!) Клянусь всеми святыми, — прибавил он, потирая свой орлиный нос, — я никогда не думал, что можно так быстро завоевать Англию. Ну, что же? Я могу только отдать юноше то, что он успел забрать в свои руки. Этот замок твой, мальчик, — обратился он ко мне, — владей им до моего возвращения или пока тебя не убьют. Теперь же — на коней, и вперед! Мы отправимся за нашим герцогом в Кент и сделаем его королем Англии.
Он протащил меня за собой к двери; ему подвели его худого чалого коня, который был выше моей Ласточки, но не так хорошо ухожен.
— Слушай, — сказал он, возясь со своими большими военными перчатками. — Я дал тебе этот замок, но он — саксонское осиное гнездо, и я думаю, тебя убьют через месяц, как убили моего отца. Но, если ты сумеешь сохранить крышу над главной залой, солому над овином и плуг в борозде поля до моего возвращения, ты получишь этот замок от меня, потому что наш герцог обещал графу Мортену все земли около Певнсея, а Мортен даст мне из них ту часть, которую он отдал бы моему отцу. Один Бог знает, доживем ли мы с тобой до покорения Англии, только помни, мальчик, здесь в настоящее время борьба — безумие, а, — он протянул руку за поводьями, — хитрость и ловкость — все.
— К сожалению, я не хитер, — сказал я.
— Пока еще нет, — ответил он, поставив ногу в стремя и толкая лошадь в живот каблуком сапога. — Пока еще нет, но, мне кажется, тебя скоро научат хитрить. Прощай. Владей замком и живи. Потеряй замок и будешь висеть. — Он пришпорил чалого и поскакал; ремни от его щита взвизгнули и закачались.
Итак, дети, я, немного старше, чем мальчик, остался в замке; со мной был только мой отряд в тридцать человек, меня окружала незнакомая местность с населением, языка которого я не знал, и мне предстояло удержать в своих руках землю, отнятую мною.
— И это было здесь? — спросила Уна.
— Да, здесь. Смотри. От верхнего брода, брода Виланда, до нижнего брода по Прекрасной Аллее на запад и на восток было около половины мили. От маяка на юг и на север — по целой миле; в лесах ютились саксонские воры, грабители норманны, разбойники, браконьеры. Действительно, сущее осиное гнездо!
Де Аквила уехал. Гуг стал было благодарить меня за то, что я спас их, но леди Элива сказала, что я сделал это только с целью получить замок.
— Как я мог знать, что де Аквила подарит мне дом и земли? — возразил я. — Если бы я сказал ему, что провел ночь у вас взаперти, к этой минуте замок был бы дважды сожжен.
— Если бы какой-нибудь человек надел веревку на мою шею, — проговорила она, — я пожелала бы, чтобы его дом был сожжен трижды, раньше чем заключила бы с ним какое-нибудь соглашение.
— Но на мою шею веревку надела женщина, — ответил я и засмеялся; тогда она заплакала и сказала, что я насмехаюсь над ней, беспомощной пленницей.
— Леди, — произнес я, — в этой долине нет пленников, кроме одного человека, но он не саксонец.
Услышав это, она закричала, что я норманнский вор, что я явился с фальшивыми сладкими речами и с самого начала задумал выгнать ее в поля просить милостыню. В поля! Она никогда не видела лица войны!
Я рассердился и ответил: «Это-то, по крайней мере, я могу опровергнуть, так как клянусь, — и на эфесе меча я поклялся, — я клянусь, что моя нога не переступит порога большого зала, пока леди Элива сама не позовет меня в дом».
Ничего не сказав, она ушла из комнаты; я отправился во двор; Гуг проковылял вслед за мной, печально посвистывая (это в обычае англичан), и мы увидели трех саксонцев, которые недавно связали меня. Теперь они сами были связаны, и около них стояло человек пятнадцать сильных, мрачных служителей замка в ожидании дальнейших событий. Из лесов, которые тянулись по направлению к Кенту, донесся слабый звук труб Жильбера Орлиного.
— Прикажите их повесить? — спросили мои солдаты.
— В таком случае мои люди будут драться, — прошептал Гуг, но я попросил его спросить троих саксонцев, на что они надеются.
— Ни на что хорошее, — в один голос ответили они. — Она приказала нам тебя повесить, если наш господин умрет. И мы повесили бы тебя. Вот и все.
Я стоял и раздумывал; вдруг из дубового леса на Королевском Холме выбежала женщина и закричала, что какие-то норманны угоняют свиней.
— Норманны там или саксонцы, — сказал я, — мы должны заставить их уйти, не то они ежедневно будут грабить нас. Бегите за ними, каждый с тем оружием, какое у него найдется…
Итак, я освободил трех слуг-саксонцев, и мы все вместе побежали к лесу, мои воины вперемешку с саксонцами, кто с луком, кто с копьем; это оружие было спрятано в соломенных крышах их хижин. Гуг вел саксонцев Королевского Холма. Мы увидели малого из Пикардии, он был разносчик и продавал вино в лагере герцога, а теперь мошенник надел на свою руку щит убитого рыцаря и ехал на украденной лошади; с ним было человек двенадцать бездельников. Все они гнали, колотили и кололи копьями наших свиней. Мы прогнали их и спасли стадо. Сто семьдесят свиней сохранили мы после этой великой битвы! — со смехом прибавил сэр Ричард.
Это была наша первая совместная работа с Гугом, и я попросил его сказать своим подчиненным, что буду поступать так с каждым — рыцарем ли, рабом ли, норманном или саксонцем, кто украдет хоть одно яйцо в долине. Когда мы ехали домой, Гуг сказал мне: «Сегодня ты сделал многое для завоевания Англии».
А я ответил: «В таком случае Англия должна быть моей и твоей. Помогай мне, Гуг, действовать правильно относительно этих людей. Растолкуй им, что если они меня убьют, де Аквила, конечно, пришлет сюда отряд, который уничтожит их всех, и вместо меня посадит в замке гораздо худшего человека».
— Может быть, ты и прав, — сказал Гуг и подал мне руку. — Лучше знакомый дьявол, чем дьявол неизвестный, значит, пусть все остается как есть, пока мы не отправим вас, норманнов, восвояси.
То же говорили и его саксонцы. Когда мы гнали свиней с холма, они смеялись, и, мне кажется, уже тогда некоторые из них перестали ненавидеть меня.
— Мне нравится брат Гуг, — мягко сказала Уна.
— Он, бесспорно, был самый совершенный, вежливый, отважный, нежный и мудрый рыцарь, когда-либо живший на земле, — сказал сэр Ричард, поглаживая свой меч. — Он повесил свой меч — вот этот — на стене большого зала, говоря, что это оружие по праву мое, и не снимал его до возвращения де Аквила, как вы сейчас увидите. Три месяца его и мои люди охраняли долину, наконец, все разбойники и ночные бродяги поняли, что от нас они добьются только побоев да виселицы. Мы рука об руку дрались со всеми являвшимися в долину (иногда по три раза за неделю), дрались и с ворами, и с безземельными рыцарями, которые искали хорошие замки. Потом наступило мирное время, и с помощью Гуга я попробовал управлять долиной — ведь вся эта ваша долина была моим имением. Я старался действовать, как подобает рыцарю. Я сохранил крышу над залом и солому над овином, но… смелый народ англичане. Саксонцы смеялись и шутили с Гугом, и Гуг смеялся с ними, и (это удивляло меня), если кто-нибудь из них, хотя бы самый незначительный, говорил, что то или другое — местный обычай, Гуг и старые служители замка, случайно оказавшиеся поблизости, забывали все остальное и начинали обсуждать вопрос (я видел, как однажды в подобном случае они остановили мельницу с полусмолотым зерном). Когда оказывалось, что то или другое действительно старинный обычай, — конец; поступали согласно установленному порядку, даже если это противоречило интересам Гута, его желанию и приказаниям. Изумительно!
