Елена Соковенина - Волшебная палочка госпожи Тендер, или Приключения дорогой редакции
Это такое косметическое сдирание кожи, чтобы выросла новая. Некоторые стареющие тётеньки очень хвалят.
Я говорю:
— Земфира! Что это? Что это такое?
— Нужно думать и о взрослой аудитории тоже! — заявляет госпожа Тендер.
— Но у нас журнал для школьников, а не отделение геронтологии!
— Я сказала! — кричит начальство, стремительно исчезая за одной из дверей. — Это привлечёт рекламодателей!
Я в ужасе смотрю на закрывшуюся дверь и иду жаловаться Техническому.
— …Запомните, коллега: когда журналист приходит в редакцию, первый человек, с которым он должен подружиться — это верстак. Верстальщик. То есть, это я.
И Медведь скромно пьёт кофе.
— Не учи, — говорю, — учёного.
Верстальщик (или верстак) — самый вредный человек в редакции. Это тот самый тип, который кричит: «Больше трёх слов дать не могу!» про заголовок, над которым вы мучились всю ночь после того, как статья давно готова, а из редакции уже пишут гневные письма, где, мол, материал. Это — тот самый вредитель, что выбрасывает из статьи важные дополнения, без которых ничего не понятно. Это тот невидимый Голос, который велит «Отрезать!» или, наоборот: «Добавить!», когда ни отрезать, ни добавить уже решительно нечего. И все его слушаются. Потому что слово верстальщика — последнее: это он вставляет текст в макет журнала. Дальше — типография.
— Отрезать, — произносит верстак, и сверяется со списком правок, которые мы (уже вдвоём, без всякого редактора) сделали в утверждённой редактором статье.
— Отрезать, — я слежу за движениями её руки. — К чертям. Вон. Чтобы духу не было!
Никаких «спасибо», которые могла бы сказать спина, поправшая законы физики и анатомии человека, в журнале, конечно, не будет. Ещё чего.
Наконец, Медведь останавливается.
— Проклятая мезотерапия, — мрачно констатирует она.
— Ч-чёрт, — с досадой говорю я.
Мы ничего не можем сделать со статьёй о мезотерапии. Статья огромна и пространна. Медведь едва не заболевает, подбирая к ней наименее шокирующие фотографии — а фотографий требуют много. Школьникам, прямо скажем, рановато читать такие вещи, а что касается родителей, то для подобных тем существуют другие, специальные журналы.
Но здесь бессилен даже верстак.
Медведь как будто занят чем-то своим, как будто не слушает, но внезапно захлопывает ноутбук.
— Просись в редакторы.
Если бы она выдрала у меня из-за пояса пистолет и выстрелила мне прямо в сердце, если бы она, вдобавок, стукнула меня по черепу моим же абордажным крюком, мне было бы легче.
— Оля, — говорю. — Ольга Владимировна. Пойми меня как человек человека. Посмотри.
Я беру со стола толстенную пачку распечатанных материалов. Эти материалы прислали родители, сотрудники Центра, какие-то новые авторы. Мы распечатали всё, чтобы удобнее было исправлять. Полдня смеялись над ошибками. «Факты на лицо» («Или на ж…», — комментирует Медведь). «Он стоял с лево». «Началось чертичто». «Вообщем-то можно сказать…» И так далее. До сих пор мы считали, что так писать может разве что неграмотная Эдуардовна из глухой деревеньки Подмышкино, которая покупает себе полюс в полуклинике, куда ездит на тактобусе. Но нам пишут педагоги. Руководители детских мероприятий. Экскурсоводы. Школьная администрация. Короче говоря, люди, которые по роду занятий обязаны быть грамотными.
И это — наша реальность. Другой нет. Как нет и корректора. Или, вернее, он есть, но он днём работает учительницей русского языка, ночью проверяет тетрадки, и просто не в состоянии осилить такую прорву текстов, хотя после нас эта прорва и ложится на его стол.
— Медведь, — говорю, — я полдня исправляла это. У меня ум за разум заходит. Мне нужно писать две своих статьи, но я не могу этого сделать, потому оставшиеся полдня потрачу на нашего голодающего.
Наш голодающий — это один йог. Он решил доскональнейшим образом ознакомить школьников и их родителей с чудом укрощения плоти. Своим нелёгким делом он занят в горах Тибета и, судя по тексту, находится в очень плохом настроении. Он клеймит позором тех, кто остался внизу поедать вкусные завтраки, обеды и ужины. Страшным проклятиям подвергаются те, кто ест мясо. От голода нашего йога пробрало так, что он оставляет душераздирающие подробности собственного пищеварения, начинает говорить о судьбе нашей планеты, потом всей Вселенной, потом, похоже, вышел в открытый космос, и стремительно переходит к изложению своего мнения о человечестве вообще. Короче говоря, статью нужно безжалостно резать. И не только резать, но и переписывать заново. И не только переписывать, но и делать это таким образом, чтобы голодающий йог остался в полной уверенности, что весь материал он сам и написал.
— Я не устраиваю скандала по поводу присутствия этого человека на страницах журнала для школьников, — говорю. — Я помню, что он чей-то знакомый, и если отказать ему в публикации, или урезать эту публикацию хотя бы немножко, у нас будут неприятности.
— Замолчи, — злится Медведь. — Что я могу поделать? Это неизбежно! Это реальность! Реальность нашей работы!
— Я ни слова не говорю о языке, которым написана статья, — продолжаю я, хотя знаю, как страдает Технический. — И не спрашиваю, какая муха укусила этого человека, и с чего он вообще решил, что должен писать. Медведь, посмотри на меня: я молчу.
— Оно и слышно.
— Но если я стану редактором, — я встаю и наклоняюсь над Медведем, — я уже никогда не смогу писать. У меня не останется времени. Всё, что я буду делать — это придумывать темы и править вот эти чудеса печатного слова (тут я потрясаю пачкой). Понимаешь?
— Понимаю, — говорит Медведь. — Но ты всё-таки подумай. Подумаешь?
— Подумаю.
— Нет, ты хорошо подумай.
— Я хорошо подумаю.
— Ты как следует подумай.
— Я как следует.
— М-да? — Медведь угрюмо шевелит на меня бровями.
— Давай, дорогая редакция закругляться. Второй час ночи.
* * *Думать мне особенно некогда. У нас три дня до выпуска второго номера. И у нас новость: редактор более не редактор нам. И ещё госпожа Тендер велела мне съесть лимон. Потому что это мы редактора, можно сказать, убили и съели. В смысле, мы с Медведем отослали госпоже Тендер полный перечень ошибок из одной единственной статьи. Статью выбрали наугад — просто вынули из пачки первую попавшуюся. Статья написана редактором. Называется «Плыви, плыви, спина спасибо скажет!» Написано там, например, вот это: «…каждые полчаса плавания прибавляют вашему позвоночнику два с половиной сантиметра длины». Я думаю, что госпожа Тендер всего и не читала. Просто посчитала, какого роста станет после своего обычного двухчасового посещения бассейна.
Есть, правда, одно «но»: редактор нам не редактор, но номер, сделанный под её руководством, готов. Завтра он отправляется в типографию. Менять что-либо уже нет времени.
* * *Если вы зайдёте ко мне в квартиру, то, скорее всего, подумаете, что что-то проспали и сегодня не двадцатое октября, а какое-нибудь двадцать второе декабря, не меньше. На полу громоздятся коробки. Из коробок свисает мишура и торчат перья. Сверху навалены книги типа «Рукоделие в начальных классах». Повсюду мотки шерсти, лоскутки, катушки ниток с воткнутой иголкой и прочие полезные штуки.
В центре комнаты возвышается игрушечный автотрек — сооружение как раз нужных размеров, чтобы заставить всех спотыкаться. Это гонорар сыну. Саша никак не хотел фотографироваться для статьи: «Надень шапку!» и несчастная мать пошла на подкуп. Потому на съёмку срочно был нужен мальчик. Мы к этой шапке, то есть, к этой статье, как раз рекламу нашли: магазин детских шапок.
Сама я шью — кого? — конечно, медведя: мастер-класс для новогоднего номера. Нормальный медведь шьётся из меха, но бегать за мехом нет времени, и я шью его из тряпочек. Всё, что второпях выйдет плохо, Технический доколдует при помощи фотошопа.
Правду, только правду и ничего, кроме правды? Но не я же виновата, что у нас нет времени! Номера журнала должны быть готовы заранее, срок сдачи новогоднего номера — завтра, а сегодня нужно ещё ехать в типографию.
Кто-то должен помочь госпоже Тендер ругаться: в типографии неудачно получился цвет обложки. Мы хотели один синий, а получается другой. Как раз сегодня Медведь страшно занят, а моё начальство, как выяснилось, неважно различает цвета. Но ни о первом, ни о втором никто не должен знать. Сегодня я изображаю технического редактора. Которого, к счастью, в типографии только слышали по телефону. И вот госпожа Тендер обращается ко мне «Ольга», а я мычу «хмы» и киваю с важным видом.
Медведь знает о типографии всё. Я — ничего. Поэтому я догадываюсь, о чём разговор, как могу, госпожа Тендер делает уместные замечания, чтобы мне было легче догадываться, а я шепчу ей на ухо, какие цвета нам показывают.
