Николай Федоров - Напиши мне ответ
И все же большинство ребят на нашей стороне было.
Когда стало немного потише, Генка сказал:
— Хочу предупредить: вырвать лошадь из автопарка будет трудно. Мы туда с Серегой уже ходили, но нас и слушать не стали. И даже если мы всем классом пойдем, все равно ничего не выйдет. Поэтому есть идея: напишем во все школы нашего города письма и соберем подписи в защиту лошади. Пускай каждый напишет по двадцать писем.
Все закричали: «Правильно! Напишем!» А Женька Капустин со своими дружками демонстративно из класса вышел и крикнул напоследок: «Ослы!»
А потом мы ходили к нашему директору Юрию Николаевичу. И вот тут-то чуть все не сорвалось.
Юрий Николаевич нас внимательно выслушал и очень хвалил, что мы за такое благородное дело взялись. Но потом он сказал:
— А теперь давайте все трезво взвесим.
И он стал говорить. Он говорил о том, что гараж у нас — одно название, а на самом деле — это плохонький сарай; он говорил о морозах, которые до тридцати бывают, о том, что у нас три месяца каникулы, не считая зимних и весенних… И с каждым его словом мы все яснее понимали, что не будет у нас своей лошади.
— Но только не вешайте носы, — сказал Юрий Николаевич. — Мы что-нибудь придумаем. Есть у меня давнишний приятель. Он тоже директором школы работает в одном колхозе недалеко от нашего города. Я попробую с ним поговорить. Вот там устроить вашу Зорьку более реально. Как вы на это смотрите?
— А что. Не плохо бы, — сказал я. — Ведь самое главное — мы ее спасем.
— Мы бы к ней приезжать смогли, — сказал Генка. — Гостинцев бы ей привозили. Ну, и катались бы немножко. Чтоб она форму не потеряла. Правда?
Через неделю в адрес нашего класса посыпались письма. Столько писем сразу я еще никогда не видел. И все без исключения на нашей стороне были. Каких только предложений там не было!
Юрий Николаевич договорился со своим знакомым директором и сказал, что ребята этой школы с удовольствием берут под свою опеку нашу лошадь.
Потом мы ходили в четвертый автопарк. И когда мы высыпали на стол начальнику все письма, он сразу сдался. «Сдаюсь, — говорит. — Забирайте вашего Росинанта». Мы говорим: «Не Росинант, а Зорька». Но он только засмеялся.
А через месяц мы отвозили Зорьку в колхозную школу. Четвертый автопарк нам даже грузовик выделил.
Мы ехали по широкому асфальтовому шоссе, и навстречу нам мчались тяжелые самосвалы, автокраны, бензовозы; стремительно проносились легковушки; на полях виднелись трактора и комбайны; огромные катки и бульдозеры ремонтировали дорогу. И я почему-то подумал: «А везем-то мы нашу лошадь все-таки на машине».
Пуговица
Сначала Генка стал собирать старинные монеты. Показывал кому-нибудь свою коллекцию и с гордостью говорил: «Я теперь нумизмат». Ну, нумизмат так нумизмат, плохого в этом ничего нет. Только монетами он не ограничился, а начал еще и пуговицы собирать. Конечно, не те пуговицы, что к рубашкам и штанам пришивают, а металлические, с гербами разными, якорями. И так он втянулся в это занятие, что совсем голову потерял и чуть было до беды себя не довел.
Как-то раз в воскресенье затащил он меня в музей. И, конечно, в тот зал, где монеты выставлены. Ходит он вдоль стендов и облизывается как кот на сметану. И вдруг незаметно исчез.
Я покрутил головой туда-сюда — нет Генки. Хотел уж было уходить, смотрю — выскакивает мой нумизмат из какой-то двери в углу зала. Волосы взъерошены, глаза квадратные и рот открыт.
Тут я сразу неладное почувствовал.
— Ты чего? — спрашиваю.
— Понимаешь, там комната с пуговицей… Я туда случайно, а тут она входит… — забормотал он.
— Какая еще комната с пуговицей?
— Видишь, — говорит, — там дверь. Я подумал, что это еще зал, и вошел. Оказалось, не зал, а служебное помещение. И в нем всякие невыставленные экспонаты. Я хотел уйти, смотрю — шкаф открытый. А из него торчит рукав не то вицмундира, не то шинели. А на рукаве пуговица. Блестит, прямо сверкает. Схватил я эту пуговицу — р-р-раз… А тут какая-то женщина входит. Я испугался до смерти. А она мне: «Ты что, мальчик, тут делаешь? Тут нельзя». И выпроводила…
— Ты что же, — говорю, — украл, значит? Музейную ценность?!
Хотел я его треснуть, но очень у него в тот момент вид был жалкий.
— Вот что, — говорю. — Сейчас же иди извинись и отдай пуговицу. Скажешь: так, мол, и так, временное помутнение разума.
— Не могу, — говорит.
— То есть как это не можешь?!
— Нет у меня пуговицы. Проглотил я ее. Когда та женщина вошла, то я ее в рот засунул и от страха проглотил.
Тут и я растерялся. И вдруг вижу: по залу милиционер идет.
— Все, — говорю. — Уже тревогу объявили.
Генка аж позеленел. А милиционер проходит мимо нас и идет прямо в ту злополучную комнату.
— Ну точно, — говорю. — Иди сдавайся сам. Пока не поздно.
И Генка на трясущихся ногах поплелся туда. Я — за ним. Входим. Милиционер стоит около шкафа и рукав рассматривает.
— Вам чего, ребята? — спрашивает, а сам достает из шкафа шинель и… надевает на себя!
Тут я все понял. И так захохотал, что еле на ногах удержался. Понял и Генка, и милиционеру мы все рассказали.
Теперь, когда я хочу над Генкой подшутить, говорю ему: «Ну, сэр, какие нам пуговицы подавали сегодня на завтрак?»
Прогульщики
Обычно по дороге в школу я захожу за Генкой. Генкины родители уходят рано, и, если за ним не зайти, он обязательно опоздает.
— Сейчас, я быстро, — сказал Генка и сел на табуретку. — Значит, говоришь, тепло. А сколько градусов, не слышал?
— Холодно на улице? — спросил Генка, открывая мне дверь.
— Тепло, — сказал я. — А ты что, так без штанов в школу и пойдешь? Скорей давай, а то уже без пятнадцати.
— Сто градусов, — начал я злиться. — Оденешься ты наконец или нет!
Генка встал, просунул одну ногу в штанину и снова сел.
— Слушай, Серега, давай сегодня прогуляем, а? Мне брат говорил: плох тот студент, который не прогуливает.
— Так мы же не студенты?
— Тем более. Ну, ты сам посуди: сколько можно учиться? По субботам и то учимся. А ведь взрослые отдыхают. Справедливо? А сейчас дома никого, мама только в пять придет, папа — еще позже. Эх, повеселимся! Кидай портфель в угол!
— Вот еще. Зачем же портфелем кидаться, — сказал я и аккуратно поставил его на тумбочку.
Так мы начали прогуливать.
— Чаю хочешь? — спросил Генка. — С пирогом.
— Не, спасибо, — сказал я. — Я только позавтракал.
— А квасу? Из холодильничка.
— Квасу можно.
Мы выпили по большой кружке, и Генка сказал:
— Гляди, девять уже натикало. Русский начался. А мы сидим тут себе и квасок попиваем. Хорошо, верно?
— Верно. Только я вчера, как назло, все упражнения по русскому сделал. И правила выучил.
— Я тоже, — вздохнул Генка. — Ну, ничего. Мы ж не знали, что прогуливать будем. Давай лучше телевизор смотреть. Глянь в программку, чего там показывают.
— «АСУ» в действии», — прочитал я.
— Что-то интересное, — сказал Генка. — Про Японию, наверное.
Но передача оказалась совсем не про Японию, а про всякие заводы и автоматы.
— Хорошая штука — телевизор, — сказал Генка. — Хочешь — смотри, не нравится — выключи. А сидели бы сейчас на русском — не выключишь. Вот было бы здорово, если б в школе можно было уроки выключать. Или переключать на другие. Сидишь, к примеру, на математике. Вера Львовна говорит чего-то, на доске пишет. А ты сидишь и ничего не понимаешь. Дай-ка, думаешь, на историю переключусь. А то и совсем выключусь и в столовку пойду…
— Размечтался, — сказал я. — Как бы нас с тобой в самом деле… того… не выключили.
— Да не бойся, Серега. Выкрутимся. Хочешь еще квасу?
— Нет, больше не хочется. Пойдем лучше на улицу, погуляем.
— Ты что, нельзя! Нас сразу кто-нибудь увидит. Давай-ка лучше я тебя вареньем угощу. Клубничным. Такая вкуснятина.
И только Генка встал, чтобы варенье принести, как зазвонил телефон. Я рядом сидел и хотел уже трубку снять, но Генка как бросится на меня — за руку схватил и на диван повалил.
— Ты что, с ума сошел! Ведь дома никого нет!
Проклятый телефон звонил долго. А мы, как загипнотизированные, сидели и молча слушали. Наконец телефон замолчал.
— И чего звонят? — сказал Генка. — Знают ведь, что дома никого нет.
— Ошиблись, может, — сказал я.
— Ну конечно, — обрадовался Генка. — Наверняка ошиблись. Вот ведь люди бестолковые. Не могут номер правильно набрать. Раззвонились тут, понимаешь.
Генка пошел на кухню и принес варенье.
— Ты только понюхай, — открыл он банку. — Чувствуешь, как пахнет?!
Я понюхал — и только собрался ложку в банку запустить, как снова грянул звонок. Теперь уже в дверь. Я так и застыл с открытым ртом. Генка вытаращил глаза.
