Константин Золотовский - Капитан Лаце
Да, бачок с «Орла», — сказал инструктор… — Значит, искать «Орла» надо у наших берегов, там, где нашёлся бачок.
— Поднимать водолаза! — крикнул он Пыльнову, а сам пошёл докладывать о находке капитану.
Когда Яцько вылез наконец из своего костюма на палубу «Камбалы», ему первым делом показали бачок. Он прочёл надпись, свистнул и спросил:
— А что же тогда я нашёл?
— «Маргариту», — сказал инструктор.
— Не «Маргариту», а «Марго», — поправил его капитан. — Её в девятнадцатом году англичане нагрузили снарядами и взорвали далеко в море, чтобы не оставлять большевикам боеприпасов. Я про неё давно слышал, да только не знал места, где она лежит. А вот теперь знаю.
— Да, не велика радость, — сказал Яцько, — она, товарищ капитан, никуда уж не годится, эта «Марго». От неё одни корочки остались.
III«Камбала» возвращалась полным ходом к тому месту, где в высоких водорослях лежал старый буксир, найденный Пыльновым.
Здесь капитан приказал дать тихий ход и сбросить за корму хвост металлоискателя. Хвост опять потащился по грунту, и скоро на всю палубу прозвучал долгий, резкий звонок.
«Камбала» остановилась.
На этот раз под воду спустились и Пыльнов и Яцько.
Навстречу им попались старые знакомые Пыльнова — полосатая щука, морской кот, который шлёпал себя по глазам покрышками, и морской петух с лазоревыми плавниками.
Водолазы прошли мимо буксира, пробрались через целую рощу водорослей и наконец увидели вдалеке неясные очертания большого судна.
Пыльнов шлёпнул товарища рукавицей по плечу и быстро зашагал по дну. Он был опытнее, чем Яцько, и двигался под водой свободнее.
Вот и судно. Оно стояло среди водорослей, высокое, обомшелое, с крутым креном на правый борт. И мачты, и трубы, и раструбы, и все палубные надстройки были целы.
Пыльнов набрал в костюм воздуху, всплыл повыше, перебирая руками по борту, и уцепился за клюз.
Держась за него одной рукой, Пыльнов счистил с борта морских звёзд, ракушек и зелень. Отрылись две большие медные буквы:
ОР
— Орёл! — крикнул водолаз, повернув лицо к чёрному телефонному кружку в шлеме.
— Поздравляем, Гриша, с находкой, — ответили сверху.
Пыльнов, а за ним Яцько вскарабкались на борт «Орла» и осторожно, чтобы не сорваться, пошли по накренённой палубе среди мохнатых от морской зелени раструбов и шлюпбалок. Они потребовали сверху лампы и спустились в машинный люк по ступенькам крутой и ржавой лестницы. Машины были совсем целы и даже не покрылись зеленцой, потому что их кто-то заботливо смазал слоем масла.
В кочегарке тоже было всё в порядке, котлы не заржавели, их топки были очищены от шлака.
— Ишь ведь какая исправная команда служила на «Орле», — сказал Яцько Пыльнову, прислонившись к нему шлем в шлем. — Хоть поднимай судно да сразу на нём и плавай. Может, здесь и вещи все в таком же порядке окажутся. Пойдём, что ли, поищем боцманский сундучок.
— Пойдём.
И они двинулись вдоль перекосившегося узкого коридора, мимо рундуков, мимо кипятильника, в самый конец отсека.
Вот она — третья дверь по правому борту… Так, кажется, говорил боцман? Дверь полуоткрыта. Пыльнов попытался открыть ее пошире. Она долго не поддавалась: так набухло от воды дерево.
Наконец водолазы проникли внутрь каюты. Подняли лампы. Трудно было поверить, что когда-то здесь помещался человек. Накипь ржавчины на голой железной койке и на стенах. Зелёные волокна водорослей на иллюминаторе, в углах, на потолке.
Стараясь не мутить застоявшуюся в каюте воду, водолазы осмотрели все углы, заглянули под койку, под стол, — нигде сундука не оказалось.
Пыльнов подобрал свой шланг и, махнув рукой товарищу, вышел из каюты, за ним вышел и Яцько.
Теперь они направились к люку, который бледно светился наверху, шагах в десяти от них. Это был выход на верхнюю палубу.
После тесноты, плесени и мути нижних отсеков палуба казалась светлой, хотя солнечные лучи проникали сюда сквозь тридцатиметровую толщу воды. Здесь даже лампы подводного освещения не требовались, и без них было всё отчётливо видно.
Водолазы поднялись по трапу на капитанский мостик и попытались было открыть дубовую, покрытую комковатой зеленью дверь капитанской рубки. Но она была, видно, заперта изнутри. Перед дверью Яцько подобрал заржавевший, весь покрытый коричневой плесенью маузер. Он потёр рукой длинный гранёный ствол, отвёл патронник, потом ударил о дверь рукояткой, чтобы открыть обойму.
— Офицера белогвардейца, должно быть, — сказал Яцько, пересчитывая патроны. — Две штуки ещё в обойме сидят, а полагается восемь. На что же это его благородие остальные потратил, хотел бы я знать…
— Что ты там бормочешь? Говори ясней! — сказал с «Камбалы» инструктор в самое ухо Яцько.
Водолаз даже вздрогнул. Он совсем забыл, что у него в шлеме телефон.
— Да так, ничего… поднимай наверх. Всё осмотрено.
Пыльнов остался на палубе один. Он посмотрел вверх на исчезающие, словно в тумане, ноги Яцько, спустился с мостика и пошёл на камбуз.
Там уцелели только плита да котёл, из которого торчала длинная ручка чумички. Весь пол был усыпан черепками. Среди них валялись кастрюли, ложки, мясорубка.
Пыльнов пошарил среди всего этого хлама и поднял бачок, совсем такой же, какой недавно подобрал возле буксира.
— Надо и этот Бородулину отдать. Пускай у него их пара будет.
С бачком в руках Пыльнов поднялся на борт «Камбалы».
* * *Начались работы по подъёму «Орла». Водолазы промывали под днищем судна тоннели и протаскивали сквозь них стальные полотенца.
Эти полотенца были такие гибкие, словно их выкроили из холста. А на самом деле каждое из них было сделано из прочнейшей стали и весило пудов пятьдесят.
Пока велись подготовительные работы по подъёму судна, несколько водолазов занимались разгрузкой трюмов. Они строили и отправляли наверх бочки, ящики, кули.
Подняли десятка два мешков с мукой. Мука была такая, что хоть сейчас пеки из неё пироги. Внутри каждого мешка оказался будто другой мешок из теста толщиной сантиметров в пять; на солнце это тесто быстро затвердевало, и муку легко пересыпали из этого двойного мешка в мучной ларь на «Камбале».
Бородулин целый день сортировал консервы, выбрасывая вздувшиеся банки, пробовал на вкус масло, сохранившееся под водой, как в погребе, сушил мыло, которое пролежало в воде пятнадцать лет и не растворилось: в солёной воде мыло не мылится.
И всякий раз, когда водолазы после разгрузки поднимались на палубу, Бородулин спрашивал, посмеиваяь:
— Ну что, братцы, сундук с музыкой не нашли? И флакончика египетского тоже нет? И книги нет? Ну, так я и знал. А ещё водолазы называются — искатели жемчуга!
— Подожди, Бородулин, — говорил ему Пыльнов, — всё разыщем.
И в самом деле разыскали. Сначала книгу, а потом и сундук.
Однажды вечером в камбуз вошёл Пыльнов и протянул обеими руками коку что-то похожее на разваренный кочан капусты.
Это была знаменитая рукописная книга повара Жана-Анри Блока. Море размыло её и слизало чернила. И только в самой середине книги уцелела одна короткая запись:
«Взять пятнадцать листиков желатина, стакан портвейна и один фунт миндаля…».
— Ну, ничего, — сказал обрадованный Бородулин, осторожно принимая рассыпающийся подарок. — Тут, конечно, немного сказано, но дальше я и сам придумаю. Чем тебя отблагодарить?
— Ладно, сваришь по этой книге парадный обед, — засмеялся Пыльнов и вышел.
На другой день в трюме «Орла» снова работал Пыльнов. То и дело подавал он наверх сигналы:
— Подымай!
Боцман Груздев стоял у лебёдки и распоряжался подъёмом.
— Вира помалу!
На палубу тяжело опускались заплесневелые бочонки и мокрые тюки.
И вдруг над бортом заплясал на стропе небольшой ящик, коричневый, с железными углами.
— Не твой ли сундучок, Михаил Терентьевич? — спросил кочегар Жуков. — Поспорим, что он.
— Нет, — сказал боцман, вскинув голову.
Тут ящик опустился на палубу, и с него сняли строп.
Боцман наклонился к нему, повернул его с боку на бок и вдруг сказал, разводя руками:
— А ведь, правда, мой. Зря отказался. Только разве он такой был? Обработало его море, — и не узнать даже.
Открыть сундук было нелегко. Проржавели петли, уголки. Музыка тоже заржавела. От зеркальной полировки не осталось и следа.
Как только сундук почувствовал давно забытое солнце, он словно поморщился — все древесные прожилки пошли волнами.
Кочегар Жуков, любитель всякой замысловатой механики, долго разглядывал сундук боцмана.
— Давай, Михаил Терентьевич, я его тебе отремонтирую, — вызвался он, — может, и музыка в нём опять заработает.
