Татьяна Мельникова - 13 историй из жизни Конькова. Рассказы
— Конечно, поедем, еще бы! — побыстрей ответил я, пока мама не начала вспоминать, какие хозяйственные дела она отложила на воскресенье.
— Хотелось в выходной как следует убрать квартиру, — в самом деле сказала мама.
Но мы стали ее уговаривать.
— Подышим свежим воздухом, наберемся впечатлений. И все дела после этого смахнем за один час, — заявил папа.
— Конечно, смахнем, — подтвердил я.
Мама засмеялась, но еще немного покапризничала:
— Слово какое-то неприветливое — «вылазка». Как будто мы вредители или диверсанты какие-нибудь. Вылезаем, где нас не ждут.
— Ну, называй «экскурсией» или «однодневным турпоходом», — опять засмеялся папа. — Главное, завтра на автобус не опоздать. К семи утра.
Мы пришли к автобусу без десяти минут семь. Я думал, мы самые первые будем. Но оказалось, что природу все любят. В автобусе народу было уже полно. И все с сумками, авоськами, полными всякой еды. Я даже удивился немного — зачем столько на один день. Потом решил, что многие, наверное, просто еще не успели позавтракать в такую рань.
…Природа началась сразу, как только мы выехали из города. Я не подозревал раньше, что самые обыкновенные деревья и трава могут выглядеть такими необыкновенными, новыми, красивыми и чуть-чуть загадочными.
Я стал представлять, как сниму сандалии и буду бегать по траве босиком. Она, наверное, мягкая-мягкая и прохладненькая.
А лес, мимо которого мы проезжали, казался издали не зеленым, а голубым. И белый туман поднимался от земли, словно кто-то невидимый зажег в траве множество маленьких костров.
Я хотел спросить папу, отчего это так. Но какой-то толстый дяденька крепко держал папу за пуговицу пиджака и все говорил, говорил ему про всякие заводские дела. И мама показала мне глазами, чтобы я подождал.
Я стал ждать, хотя это было очень трудно. Просто ждать и молчать, потому что природа развертывалась за окном автобуса прямо как в кино. Мы уже проехали озеро, в котором, наверное, водилось множество рыбы. И проехали деревеньку, в которой окошки домов были украшены такими интересными узорами.
А толстый дяденька все говорил и говорил с папой. А маме одна женщина с большим клубком ниток в руках показывала, как надо накидывать при вязании двойные петли, и маме тоже было некогда смотреть на природу.
Вообще все в автобусе занимались почему-то обыкновенными делами: закусывали, дремали и даже играли в домино.
Когда же наш автобус перегнал лошадь, за которой бежал маленький, коричневый, прямо шоколадный жеребенок, я не мог удержаться и закричал что было силы:
— Папа, да смотри же, папа!
И нечаянно разбудил тетеньку, которая впереди нас дремала.
Тетенька разволновалась, называется, говорит, отдыхать поехали. И никакого тебе покоя.
Пришлось папе за меня извиняться. И мама строго на меня поглядела. Но я все равно был рад, что папа, наконец, отошел от толстого дяденьки и подсел ко мне.
Вскоре наш автобус свернул с асфальта, проехал недолго и остановился у щита, на котором был нарисован большой лось. Лось прыгал через красное пламя, а внизу было написано: «Берегите лес от пожара». «Уж мы-то сбережем! — подумал я. — Нам бы только увидеть в лесу этого лося».
И я стал торопить папу выйти из автобуса, потому что толстый дяденька опять начал к нему пробираться, наверное, не договорил про свои заводские дела.
— Ух, хорошо, — глубоко вдохнул папа, спрыгнув с подножки. — Воздух какой чистый! Лежи себе под елкой и пей его. Гляди, многие уже приземлились под деревьями.
И правда, почти под каждым деревом на поляне уже сидел кто-нибудь из автобуса, расстелили одеяла и газеты, опять закусывали, а доминошники с заднего сиденья начали новую партию.
Наша мама тоже села рядом с тетенькой, которая вязала.
— Немножко осталось, — показала она нам клубок ниток, — посижу, пока вы разведаете окрестности.
Разведать — это можно! Пусть сидят, кому нравится. А мы углубимся в чащу леса и, быть может, первыми встретим лося.
Только мы прошли немного, в лесу что-то загудело, затрещало. Я схватил на всякий случай папу за руку. Но оказалось, что это гудел автобус, только не наш, а другой. И немного поодаль стоял еще один, и вокруг тоже сидело, лежало много народу. Все смеялись над нами, что мы, наверное, любим долго спать, если думаем, что приехали самыми первыми.
— Нет, брат, лосей близко не будет, слишком шумно, — сказал папа. — Давай пока просто под ноги смотреть. Отыщем гриб. Кто первый найдет, тому премия.
И быстро шагнул прямо под куст. Там что-то белело. Оказалось — простая бумажка. А под другим кустом вместо гриба была яичная скорлупа. Под третьим — зеленая бутылка.
Папа смущенно посмотрел на меня. И велел мне пока снова обуть сандалии.
— Мы, похоже, слишком скоро захотели девственной природы, — вздохнул папа. — За ней, я вижу, придется побегать. Давай предупредим маму и не пожалеем ног.
Я и не собирался их жалеть, ноги. Только спросил папу, что такое девственная природа. И он сказал, что, в общем, это такая природа, где не ступала нога человека.
«Только лося, хозяина этого леса», — решил я про себя. Мы пошли быстро-быстро, не жалея ног. И папа все-таки нашел, что искал. Целых три гриба. Мне они очень понравились. Сверху беленькие, снизу розовые и с такой кружевной оборочкой на ножке.
Но папа почему-то сказал, что за такими вовсе можно было и не ездить в лес. Просто отправиться на околицу ближайшего села.
— Это же шампиньоны, — сказал папа про грибы. — Они за человеком ходят по земле, как воробей по воздуху. Где оставляет человек всякий мусор, там и они. А я тебе, Юрка, хотел показать настоящий лесной гриб — подберезовик. Давай еще немножко пройдем. Ищи березу, ее в любом лесу заметишь, красавицу в белом сарафане.
Мы еще прошли. Почти весь лес. И на опушке, наконец, заметили березу. Только сарафан у нее был не совсем белый, весь в царапинах.
Может быть, это лось точил о березу свои рога?
Но лоси не знают букв. А на березе было их много. И целые слова. Даже предложения: «Витя и Надя», «Мы здесь были», «Москва — Волга», и еще много рисунков. Мне было интересно их читать. А папа, наоборот, стал сердитым-сердитым. И мрачным. Он показал мне одну, совсем свежую царапину, из которой бежал сок, как настоящие прозрачные слезы.
— Не растут, Юрка, веселые подберезовики под грустными березами. Давай половим лучше рыбу. Я приметил, когда мы ехали, недалеко от нашего автобуса — маленькая речка.
Только мы повернули обратно, как сразу увидели — в той стороне, где остались автобус и наша мама, поднимается густой черный дым. Выше самых высоких деревьев.
Папа быстро побежал на дым, прямо поволок меня за собой.
Я догадался, что это лесной пожар, и вспомнил картинку, как огромный лось прорывается через красное пламя и у него такие испуганные глаза.
Мы бежали навстречу дыму, а он делался все гуще и черней. Сухие ветки хрустели у нас под ногами, как будто уже корчились в огне. А земля, мне показалось, стала горячей-горячей, я даже через сандалии это чувствовал. И по папиному лицу катился пот, как березовые слезы по белой коре.
Еще издалека мы услышали, как кричат и суетятся люди на нашей поляне. Но то, что мы увидели, был не пожар. Просто большой костер. Только пахло от него не как на даче, когда жгут сухие листья, а отвратительно, прямо нечем было дышать. Женщины зажимали носы, а мужчины суетились и старались вытащить из костра что-то круглое, черное, от которого шел этот черный, вонючий дым.
— Черт его знал, — подбежал к папе дяденька, который, когда мы уходили, звал папу играть в домино. — Увлеклись мы партией, засиделись, а земля холодная. Хворост собирать долго, кинули вот старое колесо от автобуса, чтоб подольше горело. Ну, а получилось…
В это время другие мужчины все-таки вытащили кое-как палками колесо из костра и стали топтать его ногами. Но оно и не собиралось тухнуть, стреляло искрами, на земле образовался еще один горелый круг, всякие травинки и былинки прямо корчились вокруг от жара, а чернота ползла по поляне дальше и дальше.
Хорошо, шофер, который стал беспокоиться за свой автобус, вспомнил, что у него в багажнике есть лопата. И мужчины торопливо закидали это упрямое обгорелое колесо землей.
Только полянка, когда, наконец, дым рассеялся, была уже такая некрасивая, пожженная и перекопанная, как будто по ней прошел ураган или война.
— Голова прямо трещит от этого дыма, — пожаловалась мама. — Пойду с вами на речку.
Папа кивнул, но был весь какой-то вялый-вялый и невеселый. И не помогал мне возиться с удочкой, когда я разматывал ее и закидывал в воду.
Мне очень хотелось поймать побыстрей хотя бы малюсенькую рыбешку, может, папа развеселится. Но рыба не клевала, да и сама речка текла еле-еле, не речка, а настоящее болото. Вся она заросла тиной, зеленый камыш стоял вперемешку со старым и сухим, и торчала отчего-то из воды, почти что прямо в середине речки, старая спинка от кровати. И на крючок мне попалась сначала рваная резиновая галоша, потом ржавая консервная банка с зазубренными краями. Я, как только поглядел на эту банку, сразу почувствовал, что вряд ли мама разрешит мне теперь купаться, побоится за мои ноги. Да и самому лезть в такую тину не очень хотелось.
