Айвен Саутолл - Пусть шарик летит
Мамины слова, слова всех других долбили его по темени, стучали, как колеса на деревянном мосту.
Этот ужасный телефон, это маленькое зеленое чудовище. Весь день будет он здесь торчать, как большое подслушивающее ухо. Будет следить за ним и наводить тоску. Будет угрожать. А как только Джон отвернется, он подпрыгнет и заскрежещет: «Не смей! Нельзя!» И через час зазвонит снова.
Вот почему мама приберегла эти слова напоследок: чтобы он не мог поспорить. «Позвоню из Мельбурна. Не уходи далеко». Одна из грязных взрослых штучек.
«Нечестно!» — взвыл он и в припадке гнева швырнул камень из-под фруктовых деревьев прямо на дорогу, насмерть перепугав Мейми ван Сенден.
На Мейми были голубые джинсы и желтый свитер, а ее золотистые волосы — как бронзовый шлем. Высоко поднимая ноги, она шагала по дороге, в руках — сумка и список покупок.
— Ой! — взвизгнула она и как вкопанная остановилась под аркой, глядя вверх по дорожке прямо на Джона. Потом завопила еще пронзительнее: — Это ты, Джон Самнер? Зачем ты это сделал? Ты что, полоумный или как?
— Да нет. Просто не видел, что ты идешь.
— Спорю, видел.
— Не видел.
— Это же опасно — бросать камни. Вот скажу маме, что ты камнями бросаешься. А если бы я была верхом, лошадь могла бы на дыбы встать. Она б меня убила, а тебя бы повесили.
— Так тебе и надо, если будешь тут верхом разъезжать. Чего это ты вздумала ездить верхом? Ты еще не взрослая. Еще слишком маленькая.
— Просто тебе завидно, потому что сам не можешь.
— Могу. На любой лошади, даже на дикой, даже на быке.
— Чокнутый ты, вот кто, — провизжала Мейми, хотела еще что-то добавить, по вовремя остановилась. Ей не раз говорили, что Джона нельзя дразнить, нельзя говорить ему, что он чего-то не может. И играть с ним не надо, если можно этого избежать. Он себе что-нибудь повредит, а она будет виновата.
Она только тряхнула головой, покраснела от смущения и побежала прочь по дороге. Джон тоже покраснел. Мейми симпатичная. Жаль, что он ее напугал. Он хотел бы носить ее сумку с книгами, как Перси Маллен носит сумку Элизабет Уинтер, но он этого не делает, ведь Мейми еще маленькая, ей только девять. Когда-нибудь, когда она станет старше, он пригласит ее к себе надень рождения, и Мейми, конечно, придет.
— Мейми! — позвал он, по не очень громко. Она не ответила, даже когда он поспешил к самой арке и позвал снова: — Мейми ван Сенден!
Оиа уже слишком далеко ушла или не хотела откликнуться.
Джон сел на побеленный камень под сводом из фруктовых деревьев. Это знаменитый камень из Скоуна,[6] хотя он никому об этом не говорит. Нельзя, чтобы кто-нибудь узнал, что камень в Вестминстерском аббатстве[7] вовсе не настоящий. Дорого бы им иначе пришлось заплатить. Иногда, сидя на этом камне, он чувствовал себя королем Джоном, а проходившие мимо были подлыми баронами, замышляющими против него заговор. Иногда он был архиепископом Кентерберийским,[8] отдыхающим в перерыве между коронациями, потому что короли так быстро один за другим умирали, что он уставал до изнеможения, водружая им на голову короны.
Появился на велике Гарри Хитчман, выписывая кривые вокруг невидимых препятствий. Это были мины, и Гарри знал, что, коснись он колесом одной из них, произойдет катастрофа. Если взорвется одна, за ней взорвутся и все остальные. Жизнь каждого человека на улице зависела от него.
— Привет, Гарри!
Ловко выписывая загогулины, Гарри со свирепым видом проехал мимо. Ноги у Гарри такие же крепкие и ловкие, как у диких коз. Это заметно, даже когда он на велосипеде. А когда он бьет по мячу, мяч летит до самого забора, за которым играют взрослые. Нелегкое дело для двенадцатилетнего. Но в школе он не блистает.
— Привет, Гарри!
Для своего возраста Гарри высокий. И умеет драться. Как-то после занятий он так отколотил Сисси Парслоу, что того пришлось вести к доктору, чтобы немного подлатать. Жуткая была драка. «Ну прямо убийство», — говорили ребята. Джону потом было очень грустно, и к Гарри он привязался, ведь у Гарри были большие неприятности, потому что всю вину он взял на себя. «Если этот Сисси станет к тебе снова приставать, — сказал Гарри Джону, — я его еще раз отделаю, да еще как».
— Привет, Гарри!
Гарри умчался, продолжая плести узоры. В его обществе Джон всегда стеснялся. Говорил слишком тихо. Не хотелось, чтобы Гарри считал, что он подлизывается.
Мимо него в новом автомобиле проехала миссис Парслоу. Направляется в торговый центр на Мейн-стрит — следующая за поворотом, всего в двухстах метрах. Миссис Парслоу воображает себя важной леди. Боковые стенки у машины белые, верх — цвета слоновой кости, а металлические детали — бронзовые. Сисси с самодовольной миной сидит на переднем сиденье. Нос задрал, уставился вперед. Думает, что он красавчик, а сам дрянь пресмыкающаяся. Сзади расселись три его жуткие сестрицы. Принцессами себя воображают, пусть соседи полюбуются.
«Понять не могу, где эти люди берут деньги, — сказала как-то мама. — Фрэд Парслоу их, должно быть, в лотерею выиграл». — «Не будь злой, дорогая, — возразил ей отец. — Если мы можем иметь две машины, позволь им иметь одну». — «Но ты человек с положением. А Фрэд Парслоу — мелкий служащий».
Возле ног Джона остановился маленький черный муравей. Он тащил за собой огромную хлебную крошку. Время от времени останавливался и переводил дыхание. Потом снова вцеплялся в свою ношу и волок ее дальше. За десять минут одолевал несколько сантиметров. Потрясающе! Ему наперерез поспешил другой маленький черный муравей. В сильном волнении он метался вокруг крошки, по первый муравей твердо стоял возле своей добычи, угрожающе подняв лапку. «Только тронь своими грязными лапами мою добычу, — пищал он, — и я тебе так врежу, что будешь помнить до середины следующей недели. Найди себе сам свою крошку!»
— Привет, Перси!
У Перси на поводке тявкающий австралийский терьер. Еще совсем рано, и десяти нет, а у Перси уже такой вид, словно его за волосы через лес протащили. Он всегда так выглядит. Терьер чуть больше кузнечика, а тянет со страшной силой. Рвется в разные стороны и издает ужасные звуки, вот-вот подавится. С таким щенком забот полон рот.
— Да что с тобой, наказание ты мое? — взвыл Перси. — Задохнуться хочешь, что ли?
— Привет, Перси!
— Привет, Джон!
— Ты куда?
— Угадай, — выдохнул Перси и, спотыкаясь, устремился за терьером.
— Я с тобой, Перси.
— Ну, кроха, — кричал Перси терьеру, — уж от старости ты не умрешь!
— Эй, Перси!
Крик его был как малыш на коротеньких ножках, который никого не может догнать.
Улица снова опустела. Ни Перси. Ни Сисси Парслоу. Ни Гарри. Ни Мейми. И муравей исчез.
Проехала машина Гиффордов.
Мистер Гиффорд — член совета графства. Очень важный. В праздничные дни приходит в школу и закатывает речь на полчаса. Сам жирный, волосы седые, щеки багровые, а нос — как кучка красного гравия, красный и шишковатый. На заборе у него висит табличка: «Осторожно. Стреляют». Ребята стараются ходить по противоположной стороне, а то вдруг выстрелят из пушки. Мама говорит, что табличка эта висит уже лет тридцать, во всяком случае, с тех пор, как они поселились на Уилсон-стрит. Мистер Гиффорд, похоже, никого за это время не убил, если только не хоронил тела тайно и не договорился с констеблем Бэрдом, чтобы его не арестовывали.
Мимо проехал бакалейщик.
— При-ири-привет, мистер Нигель!
Мистер Нигель, наверное, подсчитывает свои доходы.
Камень из Скоуна вдруг сделался слишком твердым. Через некоторое время так всегда бывает. Даже короли, когда их короновали, не должны были сидеть на нем часами.
«Э-э-эх! — сказал Джон. — Л-л-лучше уж займусь своей дурацкой моделью». И тогда что-то внутри у него взорвалось — ба-бах! — словно миллионы кусочков разлетелись в разные стороны. «Не пойду я в дом! Ни за что не пойду!» Он не сознавал что судорожно бьет рукой по бедру и заикается. «Буду делать что хочу. Я-я-я п-построю д-домик на д-дереве».
Потрясающая мысль. Она возникла сама собой прямо с неба свалилась.
ГЛАВА 5
Домик на дереве
Джон повернулся, чтобы бежать, но споткнулся и, к своему изумлению, упал на жесткий гравий подъездной дорожки.
Несколько мгновений он лежал не двигаясь. Было не так уж и больно, по очень обидно. Он весь дрожал. «О, Боже», — простонал он и, неловко двигаясь, переполз на травянистую обочину, ниже камня из Скоупа. Дрожащей рукой, после нескольких попыток, стряхнул впившиеся в тело острые камешки. Крови было немного: он ободрал колено и оцарапал локоть. «Нечестно! Другие ребята так не падают».
Мама скажет: «Как это случилось? Как ты умудрился упасть и так себя поцарапать? Разве ты не клеил свою модель? И не делал работу о сырах? И ты не отдыхал? Когда стоят, не падают. Ты упал, потому что бегал».
