Лидия Чарская - Тасино горе
Тася с опущенной головой и сильно бьющимся сердцем последовала позади всех. Она видела, как выбежала на террасу мама, как она с легкостью девочки спрыгнула с крыльца и, подбежав к Марье Васильевне, несшей Леночку, выхватила из её рук девочку и, громко рыдая, понесла ее в дом. В один миг появились простыней. Мама свернула одну из них на подобие гамака, положила в нее безжизненную Леночку и при помощи трех гувернанток стала качать ее изо всех сил в обе стороны.
— Это чтобы воду изнутри выгнать у неё, голубушки, — пояснила появившаяся на шум няня.
Старушка вся дрожала от страха за свою питомицу и крупные слезы текли по её морщинистым щекам. Леночка была любимицей няни.
Тася видела из своего угла, как сосредоточены и суровы были лица у взрослых, как недоумевающее испуганы у детей, столпившихся в кучу, точно стадо на смерть испуганных барашков.
И вдруг какой-то слабый звук, не то рыданье, не то стон, послышался под простыней и тотчас же целая струя воды хлынула из ушей, носа и горла Леночки. В туже минуту мертвенно-бледные щечки больной зажглись чуть заметным румянцем и Леночка открыла глаза.
— Жива! Слава Тебе, Господи! — вскричала радостным, счастливым голосом Нина Владимировна. — Теперь доктора, доктора скорее! Ради Бога, пошлите за доктором, — рыдала она.
— Дитя вне опасности! — подтвердила мисс Мабель и помогла Марье Васильевне и хозяйке дома перенести Леночку в спальню Стогунцевой.
Тася медленно последовала за ними и незаметно приютилась в ногах постели.
Когда мисс Мабель вышла снова к детям, она велела им собираться как можно скорее домой, потому что больной Леночке был необходим полный покой и тишина. Дети Извольцевы бесшумно оделись и сели в экипаж; Раевы последовали их примеру. С ними вместе уехал и Павлик, посланный вместе с конюхом Андроном верхом за ближайшим врачом.
Леночка по-прежнему неподвижно лежала на маминой постели, бледная и осунувшаяся, похожая скорее на какой-то хрупкий нежный цветок, чем на живую маленькую девочку.
Марья Васильевна вышла на кухню готовить горячее питье для больной, и мама теперь осталась одна у постели девочки.
Тася только и ждала, казалось, этой минуты. Она быстро подошла к матери и, с трудом сдерживая слезы, прошептала:
— Мамочка, прости… Прости, мамочка! Я не хотела. Ей Богу не хотела… Я думала напугать Тарочку. Я пошутила только, и вдруг Лена — бух! Ах, Господи! Никогда не буду! Если б я знала. Я дурная, гадкая… Я Виктору нос разбила… Я Алешу побить хотела… Я землянику съела… Все я, я, я!.. Только Леночку я не хотела! Право! Я русалкой нарядилась не для неё… A вышло, что она из-за меня чуть не утонула…
Тася захлебывалась слезами. Сначала она говорила тихо, а потом все громче и громче. Потом для большей убедительности стала кричать на всю комнату.
Леночка испуганно вздрогнула, забилась и заметалась в постели.
— Русалка! Русалка! — в ужасе расширяя неестественно горящие глаза шептала она, задыхаясь.
Мама бросилась к ней, обвила руками её белокурую головку и стала нашептывать ей на ушко:
— Успокойся, мое золото, успокойся, моя радость. С тобой твоя мама! Ленушечка моя!
И как только девочка стихла под влиянием ласкового шепота, Нина Владимировна снова села на прежнее место и, сухо взглянув на Тасю, произнесла таким строгим, холодным тоном, каким еще никогда не говорила с ней:
— Уйди. Я не хочу тебя видеть до тех пор, пока ты не исправишься. Твоя злая выходка чуть не стоила жизни сестре. Ступай. Я не хочу тебя видеть, недобрая, нехорошая девочка! Марья Васильевна была права — тебя надо отдать в строгие руки, пока ты окончательно не испортилась дома.
Тася взглянула на маму, как бы спрашивая, не шутит ли она? Но нет. Лицо мамы строго, почти гневно. Таким она никогда его не видела.
Что же это? Или она разлюбила Тасю?
Девочка, однако, не смела ослушаться и, низко опустив голову, тихо поплелась из маминой спальни.
Глава IX
Неожиданная новость. — Отъезд
Доктор только что уехал. Из своего любимого уголка — небольшой беседки из дикого винограда, находившейся в дальнем конце цветника — Тася видела, как ему подали тройку, и мама проводила его до крыльца.
Вот уже три недели, как больна Лена. Серьезно больна. После её злополучного падения в пруд у неё сделалась нервная горячка, и она была на волоске от смерти. Тася все это время проводила одна. Все были заняты больной. Только по утрам Марья Васильевна давала уроки девочке и, окончив их, спешила в спальню — помогать Нине Владимировне ухаживать за больной.
Сегодня третий день, что Лене лучше. Она уже разумно отвечает на вопросы и вчера выпила целую чашку бульону. Няня сказала об этом Тасе и не удержалась, чтобы не прибавить:
— Вот, что ты наделала, сударыня, — и не стыдно тебе!
Тася показала язык няньке, в знак того, что ей не стыдно, и, подпрыгивая, побежала в сад.
Теперь, когда опасность миновала и Леночка через неделю-другую поправится и встанет с постели, Тася сразу успокоилась и даже как бы почувствовала себя обиженной всеми.
— Лена выздоровеет, — говорила мысленно девочка, — все прошло — и страхи, и волнения. Почему же все недовольны мной, не разговаривают со мной и почти не смотрят на меня? Ну, пусть эта гадкая Маришка (так называла Тася Марью Васильевну), пусть эта выжившая из ума нянька и задира Павлик, ну, a мама? Неужели же мама все еще сердится на Тасю? Или разлюбила Тасю? За что? Или Тасю никто никогда не любил, — продолжала размышлять девочка, — и если бы утонула Тася, никто бы не ухаживал за ней, никто бы не сидел у её постельки? И Тася умерла бы одна в своей комнате, позабытая всеми… Бедная Тася! Бедная Тася!
И Тася, упав на мягкий дерн, составлявший пол беседки, залилась горькими слезами. Она считала себя несчастной жертвой, обиженной всеми, совершенно забывая о том, как она постоянно мучила и обижала других.
Наплакавшись вволю, она медленно подняла отягощенную от слез голову — и вдруг легкий крик неожиданно вырвался из её груди. Около неё стоял высокий, очень худощавый господин в модном пальто и шляпе, опираясь на трость с дорогим набалдашником.
— Здравствуйте, милая барышня! — произнес незнакомец с любезной улыбкой.
— Зачем вы здесь и что вам надо? — вместо всякого ответа грубо отрезала девочка.
— О, мне надо весьма немногого! — так же любезно и ничуть, по-видимому, не обижаясь грубостью Таси, произнес высокий господин. — Я пришел познакомиться с одной маленькой барышней, Тасей Стогунцевой. Надеюсь, я не ошибся: Тася — это вы?
— Надеюсь, вы не ошиблись: Тася — это я! — передразнивая длинного господина произнесла девочка.
Ее уже начинало забавлять это новое знакомство и так и тянуло выкинуть одну из своих шаловливых выходок. Не отдавая себе отчета в том, хорошо она делает или нет, Тася быстро окинула бойкими, шаловливыми глазами фигуру незнакомца и спросила, едва удерживаясь от смеха:
— Отчего вы такой худой? Можно подумать, что вы привыкли обедать только по воскресеньям.
Высокий господин рассмеялся. Он хохотал так громко и притом так сгибал в три погибели свою сухую, длинную, как жердь, фигуру, что Тася начинала опасаться, как бы он не переломился пополам.
Наконец, незнакомец с трудом удержался от обуявшего его смеха и снова заговорил, обращаясь к девочке:
— Итак, вас зовут Тасей, a меня — Орликом. Господин Орлик — содержатель пансиона для благородных девиц. Моя кузина Marie писала мне по приказанию вашей мамаши, чтобы я приехал сюда за вами и увез вас в мой пансион.
— Как? Что такое?
Глаза у Таси расширились от изумления.
— Меня в пансион? Меня? Но вы ошиблись! Уверяю вас, вы не туда попали, — произнесла Тася дрожащим голосом, — уверяю вас!
— О, нет, милая барышня! Я не ошибся! Я уже успел побывать в доме, повидать вашу мамашу и кузину Marie, и они указали мне, где я могу найти вас, чтобы познакомиться с вами.
— Так вот оно что! — произнесла злым голосом Тася и вдруг залилась громкими, неистовыми слезами.
В припадке неудержимого злого отчаяния она кинулась на пол, била ногами и руками землю и кричала громко и отчаянно на весь сад:
— Не хочу в пансион! Не хочу! Не хочу! Не хочу! Гадкий пансион! Гадкий! Гадкий! Гадкий! Я умру там, непременно умру от тоски и горя. Мамаша, милая мамаша, не отдавайте в пансион Тасю! Гадкий, мерзкий пансион! Я его ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!
Господин Орлик с терпением выслушивал все эти стоны и крики и только смотрел на бившуюся в припадке злого, капризного отчаяния маленькую девочку спокойным, проницательным взглядом. Видя, что никто не спешит из дома на её крики, Тася стала успокаиваться мало-помалу и вскоре окончательно притихла. Изредка всхлипывая и вздыхая, она уставилась в лицо господина Орлика злыми, враждебными глазами.
