Жаклин Уилсон - Плохие девчонки
Таня метнулась с кровати прямо в эти пушистые объятия и уселась на колени Гертруде, как в кресло.
— Он щекотный, — сказала она.
Я решила не говорить, что Гертруда — «она», а не «он». У меня кружилась голова от того, как Таня носилась по комнате. Я скромно присела на краешек кровати, словно я была здесь гостьей.
Таня не выпускала из руки Оливию.
— Все-таки эта лучше всех, — сказала она.
— Я тоже так считаю, — обрадовалась я. — Ее зовут Оливия. — Я покраснела — вдруг Таня решит, что только дурочки дают имена куклам.
— Приятно познакомиться, Оливия. Судя по имени, вы у нас аристократка, — сказала Таня. Покивала головой Оливии. — Так и есть, милочка, — манерно произнесла она за Оливию.
Я воображала себе голос любимицы совершенно иначе, но не стала спорить.
— У нас с ней одинаковый цвет волос! — сказала Таня и скорчила смешную мартышечью гримасу. — Тебе нравится, Мэнди?
— Замечательный цвет, — сказала я.
— Конечно, на самом деле у меня не такие волосы. От природы они темно-русые. Но так веселее, правда?
— Конечно.
— Я хочу как-нибудь покраситься в черный. Как готы. И ведьмы. Как считаешь, мне пойдет?
Я не знала, что ответить. Таня спрашивает мое мнение! Я до сих пор не могла поверить, что она сидит в моей спальне и запросто болтает со мной.
— Или стану светленькой, как ты, — продолжала Таня. — У тебя чудесные волосы.
— У меня? — пораженно переспросила я.
— У моей сестренки точно такие же. Светлые и длинные. Вы очень похожи. На секунду я приняла тебя за нее, когда увидела в окне. Я чокнутая, да?
Я неуверенно улыбнулась.
— Я расчесывала Кармель волосы каждый день. Я здорово расчесываю длинные волосы. Если хочешь, я сделаю тебе прическу.
— Правда-правда?
— Ну конечно.
Она усадила меня перед зеркалом и расплела мои дурацкие косички. Затем бережно расчесала волосы, нисколечки не больно, лучше даже, чем мама.
— Здорово я навострилась, правда? — спросила Таня. — Это потому, что Кармель вопит как резаная, если потянуть слишком сильно. Иногда она извивается и крутит головой. С тобой гораздо проще.
— А Кармель тоже живет у миссис Уильямс? — спросила я.
Таня замерла. Ее лицо застыло в гримасе. Я испугалась. Через миг она уже расчесывала мне волосы, не говоря ни слова. Я не осмелилась повторить вопрос.
Она зачесала мне волосы наверх, накрутила на пальцы и одним ловким движением уложила в высокий пучок. Закрепила ленточками из косичек.
— Нравится?
— Еще бы!
— Спереди мы чуть-чуть выпустим, — сказала Таня, укладывая завиток на лоб и скручивая симпатичные колечки перед ушами. — Так?
— Так! — откликнулась я, подражая ее тону.
Я стала совсем иной. Взрослой. Почти Мирандой Радугой.
— У тебя есть лак? — спросила Таня.
Я покачала головой.
— Обязательно купи лак, без него не будет держаться. А еще заколок и резинок. У Кармель были горы заколок.
Таня помолчала.
— Я и младшим братьям делала прическу, стригла их раз в месяц и все такое. Они становились такими лапочками. У меня их двое, Шон и Мэтти. И еще Кармель. Я была им вместо мамы. Потому-то Пэт и взяла меня к себе. Я классно лажу с детьми. Только я думала, у нее будут девочки. Если бы! У нее Саймон, потом этот бестолковый Чарли, да еще и Рикки. Они вечно кричат, всюду разводят грязь, везде им надо залезть, все потрогать. Терпеть не могу мальчишек! И маленьких, и больших. Я рассталась со своим парнем три недели назад — и, скажу тебе, очень этому рада. Он был порядочной свиньей.
Вообще-то она сказала не «свиньей». Она завернула такое словцо, что мои щеки запылали. Я надеялась, что она не заметит моего смущения. А еще обрадовалась, что мама не может услышать ни звука из-за закрытой двери.
— Короче говоря, меня тошнит от мальчишек, — заключила Таня. — Вот я и решила, найду-ка я себе маленькую девочку, с которой можно играть по-настоящему. — Она ласково улыбнулась мне. Я улыбнулась в ответ, но поспешила откреститься от «маленькой девочки».
— Не такая уж я и маленькая, — сказала я. — Мне уже десять.
Таня захлопала глазами.
— Да ты что! Я думала, тебе лет восемь. Ты такая маленькая с виду!
Я покраснела еще пуще.
— Ну и ладно. Я тоже маленькая. Когда без каблуков, — сказала Таня. Она видела, как восхищенно я разглядываю ее туфли. — Хочешь, примерь.
— А можно?
Я скинула тапочки и осторожно продела ноги в мягкую черную замшу. Какая красота!
Дверь внезапно распахнулась. От неожиданности я вылетела из одной туфли.
— Мэнди! Смотри не подверни ногу, — нахмурилась мама. В руках у нее был поднос. — Мерить чужую обувь неприлично.
Я со вздохом сняла вторую туфлю.
— Что ты сделала со своими волосами? — ужаснулась мама.
— Это не я, это Таня. По-моему, здорово, — ответила я.
— Вот как? — отозвалась мама, ставя поднос на прикроватный столик. Посмотрела на Таню. — Я принесла пирожные, чтобы вы подкрепились. Перед тем как Таня пойдет домой, — уточнила она. — Если, конечно, у тебя еще осталось местечко после пирога.
— Осталось, будьте спокойны, я всегда голодна, как волк. И при этом не толстею, — сказала Таня. — Это кока-кола?
— Нет, черничный сок, — ответила мама. — И пряничные человечки. Я их сама пекла.
— Пряничные человечки. Вот это по-нашему! — сказала Таня. — Мы пекли их в приюте, и нам сказали, что нельзя называть их пряничными мальчиками. Это оскорбление прав девочек, потому что девочки тоже носят брюки. — Она взяла пряничного человечка и покрутила его в руках. — Это у нас будет девочка, правда, Мэнди? — Она тщательно обкромсала зубами пухлые ножки человечка. — Вот и девочка в леггинсах!
Таня засмеялась, я тоже хихикнула. Взяла с тарелки человечка, хотя от радостного волнения мне совсем расхотелось есть, и обгрызла его ноги.
— Смотри, у меня тоже девочка! — Крошки полетели у меня изо рта.
— Не говори с набитым ртом, Мэнди, — пожурила мама.
Она подошла к кровати и поправила сбившееся покрывало и подушку. Мне показалось, что она сейчас сядет рядом с нами.
— Мам, дальше мы сами справимся, — поспешила сказать я.
Мама посмотрела на меня удивленно и обиженно, но ничего не сказала.
Она ушла. Мое сердце забилось при мысли о том, что я причинила ей боль, но вскоре успокоилось. Со мной была Таня.
Она шумно потягивала черничный сок.
— Чем не помада, а, Мэнди? — сказала она, причмокивая испачканными губами. — Как раз в тон моим ногтям.
Она догрызла пряничную девочку и притворилась, будто скармливает последний кусочек Оливии и Гертруде, забавляя меня, словно я была малышкой. Но это не имело значения. Ничто в мире больше не имело значения — кроме того, что Таня стала моей подругой.
Она сделала вид, что кормит рок-звезду, изображенную у нее на футболке.
— Угощайся, Курт, — сказала она.
— Как ты его назвала?
— Ты что, не знаешь, кто такой Курт? — Таня закатила глаза и протяжно вздохнула. Молитвенно погладила всклокоченную шевелюру певца. — Величайшая в мире рок-звезда. Я от него без ума.
— Ты же сказала, тебя тошнит от мальчишек, — напомнила я.
Она легонько пихнула меня в бок.
— А ты не такая уж тихоня. Но знаешь ли, умница-занудница, Курт вовсе не мальчишка.
— Ну, мужчина.
— И не мужчина. Он ангел, потому что умер и попал на небеса. Или в ад.
— Он умер? — удивилась я. Мужчина выглядел совсем молодым.
— Покончил с собой, — объяснила Таня. Она слезла с коленей Гертруды и принялась рыться в моем шкафу с игрушками.
Мне было не жалко, пускай смотрит что хочет. Она извлекла из ящика большой набор разноцветных фломастеров.
— Ух ты! Они еще рисуют?
— Конечно.
— Давай тогда рисовать. Обожаю раскрашивать.
Я достала бумагу. Сняла повязку и пошевелила пальцами. Ничего, рисовать смогу. Запястье побаливало, ноя решила не обращать внимания. Обычно я рисую за столом, но Таня растянулась на ковре, подложив под лист бумаги книгу. Я последовала ее примеру.
— Моя мама покончила с собой, — сказала Таня.
Ее голос звучал совсем буднично, и я подумала, что ослышалась. Я уставилась на нее с таким ужасом, что Таня сочла нужным пояснить:
— Убила себя. — Она решила, я не поняла, что она имеет в виду.
— Мне… очень жаль, — пробормотала я.
— Вообще-то она всегда была слегка не в себе, — сказала Таня. — Это случилось давным-давно. Я была еще маленькой. Но я ее до сих пор помню. Хочешь, я ее нарисую?
Она нарисовала привлекательную женщину в длинном фиолетовом платье, с фиолетовыми крыльями, пышными и волнистыми, как кружева, подчеркнув их бирюзовым и зеленовато-голубым.
Я не знала, что рисовать. Не маму же.
— Нарисуй меня, — сказала Таня.
И я нарисовала ее так тщательно, как только могла, стараясь, чтобы получилось красиво. Я не забыла оранжевые волосы, рот до ушей и фиолетовые ногти. Вывела каждый ремешок на ее туфлях. Нарисовала даже маленький портрет Курта у нее на футболке.
