Константин Сергиенко - Дни поздней осени
12 июня. Вторник
Аня совсем затосковала. Лежит на «еловой» террасе, читает книжку, на вопросы почти не отвечает. Страдает по Костычеву. Что же мне делать с сестричкой?
На обед был вкусный пирог с луком. Тетя Туся приехала из Москвы с новой приятельницей. Они все на нее похожи, все бывшие педагоги и все говорят: «Это педагогично, а это непедагогично». Смешно.
Наелась и отправилась в свою «резиденцию» на Черную дачу. Сегодня решила прибраться, навести уют. Дома не слишком этим занимаюсь, хотя бы потому, что заставляют. А тут сама себе хозяйка. Открыла ставни и окна, сразу стало свежее. Намочила тряпку в колодце и вытерла пыль. Благо здесь пыли не слишком много, да и откуда ей взяться, кругом зелень.
Вокруг дачи растут кусты дельфиниума, но цветов еще нет. Наломала веток, поставила в вазу. Ваза, между прочим, хрустальная. Удивляюсь, как ее не стащили.
Книги вокруг разложила, стало довольно красиво. Села в кресло, нога на ногу, и принялась мечтать. Неисправимая! Вот дверь открывается, входит некто. Он удивлен, застав меня здесь. Но он воспитан и потому снимает шляпу. Какая шляпа в начале лета? Ха! Так вот, он снимает шляпу: «Добрый день, сударыня. Я вам не помешал?» — «Нисколько». — «Я, видите ли, хозяин дачи». — «Ах, так? Прекрасно. Что же она в таком запустении?» — «О, если бы я знал, что вы меня посетите...» И так далее.
Поговорила с господином Блютнером. Не слишком он многословен, но очень воспитан. Вообразить, сколько рук касалось его клавиш! Между прочим, под крышкой рояля я обнаружила слайды в темном пакете. Извлекла и стала разглядывать. Им, вероятно, немало лет, но краски еще сохранились. Будь под рукой сильная лампа, я бы все рассмотрела, а так мало света. На многих слайдах молодая пара, то в парке, то на фоне какого-то замка. Сидят на вкопанном в землю пушечном стволе. Интересно, где это? Что стало с теми людьми? Как сложилась их жизнь?
И жив ли тот, и та жива ли?
И нынче где их уголок?
Или они уже увяли,
Как сей неведомый цветок?*
Ночью бегали в местную больницу за врачом. Тете Тусе было нехорошо.
13 июня. Среда
Читала дневник за прошлый год. «Антон не звонил... Антон не приехал... Набралась храбрости, сама позвонила Антону... Что-то по Антону скучаю... Куда же Антон подевался?» Это все об Альховском. Просто ужас! Сейчас о нем едва вспоминаю, а зимой была нешуточно влюблена. Ну что такое? Еще есть пассажи о Саше Кузовлеве и Сереже Прокофьеве. Тоже мне нравились, тоже слегка страдала или воображала страдание.
Так. Пойдем дальше. «Дедушка подарил розовую итальянскую блузку. С малиновым шарфиком на шее и черной сумкой через плечо получилось очень красиво... Задумала платье из белого репса с карманами и погончиками. Есть чешские джинсовые пуговицы «клаб»... Сегодня купили с мамой на Новом Арбате английские туфли. Отлично! В школу на вечер пойду...» И так далее и тому подобное.
Я тряпичница, это совершенно ясно. Плюс бесконечные размышления о мальчишках. Что получается? А ничего хорошего. Я недостойна того, о чем мечтаю. Много ли в моем дневнике записей о прочитанных книгах, интересных мыслей? Я ужасное, никчемное, бесхарактерное создание! Слишком много благ на меня свалилось с неба. Я равнодушно их принимаю, хотя однажды могу лишиться всего. Читаю мало, музыку забросила, а играть могла не хуже других. Лень-матушка вперед меня родилась.
Смотрю в зеркало. Безвольный подбородок, лицо унылое. Кому я понравлюсь? Один господин «Блютнер», пожалуй, ко мне благоволит. Очень воспитанный. Все молчит да молчит, а я глупости болтаю. Ох, Господи! Что-то совсем расстроилась. Скорее спать.
14 июня. Четверг
Дима все-таки прелесть! Оказывается, он пишет стихи, и уж куда до него Атарову.
Получилось так. Я пошла в булочную за хлебом. Магазинчик этот почему-то называется «картонный», он и вправду похож на картонную коробку. В «картонном» стояла очередь, хлеба не привезли, и все ругались. Здесь это частое явление. То привезут один черный, то белый, а иной раз целый день на полках лежат доисторические булыжники, не угрызешь.
А тут уже Дима стоял и пустил меня в очередь. Мы поболтали. Впрочем, это сказано сильно. Просто обменялись несколькими фразами. Хлеб привезли. Я предложила Диме вернуться дальней дорогой, через станцию. Он согласился.
В руках у него был томик стихов, о стихах и говорили.
— А сам стихи сочиняешь? — спросила я.
Он замялся, и я поняла — сочиняет.
— Почитай что-нибудь.
Но он ответил:
— Нет, я стихов не читаю.
— Ну, пожалуйста.
Стала его упрашивать. Я видела: ему хочется прочитать, но он стесняется.
— Ну хотя бы один.
— Да они плохие, — сказал Дима.
— Пускай плохие. Я ничего не скажу. Ни слова.
— Ладно, — сказал он.
Открыл было рот, но с грохотом налетела электричка. А когда умчалась, зашагал с сумрачным видом. Опять начала упрашивать, и он наконец решился:
— Только ты на меня не смотри.
Я прислонилась щекой к сосне, а он отвернулся и принялся бормотать.
— Дима, я ничего не слышу.
— Не слышишь? — спросил он испуганно.
— Немножко погромче.
Его лицо стало красным от волнения, он покашлял:
— Тогда я сначала.
И он прочитал стихотворение про осень. Хорошее стихотворение! Такое искреннее. Интересные пироги! Может, Дима станет поэтом? А я-то писала, что путного из него не выйдет. Век живи, век учись!
Меня это как-то взбудоражило. Пошла на Черную дачу и все рассказала господину Блютнеру.
— Может, Костычев станет известным поэтом!
— Ммм... — пробормотал господин Блютнер.
— Я, конечно, предпочла бы музыканта. К музыкантам у меня слабость. Поэты ненадежные люди.
— М-да, — согласился мой собеседник.
— И вообще, господин Блютнер, у меня есть замечательный план. Я хочу подлечить ваше здоровье. Приглашу настройщика, он вами займется. Представляете, мы вместе будем играть сонаты Моцарта!
Я всерьез загорелась этой идеей. Что, если в самом деле вызвать настройщика? Но как это сделать тайно? Увы, почти невозможно. Тем не менее я придумала множество вариантов, пока одна трезвая мысль не остановила поток воображения. Как я смогу играть на Черной даче? Ведь звуки тотчас достигнут соседей. Обыватель разинет рот. Кто там играет в заброшенном доме?
Нет, дорогая Маша, сиди уж тихонько, пока не выдворили.
22.15. Диму все вспоминаю. Стихи-то хорошие. Неужто я его недооцениваю? Если влюблюсь, что делать с Аней? Моя сестра человек серьезный.
15 июня. Пятница
Сегодня тетя Туся провела со мной «педагогическую» беседу. Сказала, что я совсем не занимаюсь. До поступления в университет не так уж много, а нужно быть хорошо готовой. Дедушка нервничает, ему хочется, чтобы я сдала отлично.
— Не забывай, что ты внучка профессора Домбровского! — внушала мне тетя Туся.
Испортила все настроение. До обеда сидела в своей комнате, делала вид, что читаю. На самом деле просто смотрела в окно.
После обеда. Сегодня прекрасный денек. Купались и загорали. У меня смугловатая кожа, к сентябрю надеюсь превратиться в негритенка. То-то позавидуют в школе!
На пляже появилась компания, «семеро с ложкой». Каждый подвесил на шею чайную ложку и доволен. Веселые ребята, магнитофон гремит целый день. Вот бы втереться! Там, кажется, есть один симпатичный юноша, года на два постарше.
С Димой, между прочим, не очень повеселишься. Он слишком серьезный. У меня же бывают минуты, когда хочется бегать, дурачиться, танцевать, ни о чем не думать. Хочется-то хочется, а никогда этого не делаю. Хожу с сумрачным видом. Я человек скрытых желаний и неиспользованных возможностей. Вот как!
Ужин был омрачен перепалкой между дедушкой и папой. Спорили из-за какого-то Разуваева. Папа покраснел и пробормотал:
— Я бы ему руки не подал.
— Не суди да не судим будешь, — сказал дедушка. — В наши времена любят рубить сплеча.
— Зато в ваши времена... — начал папа и совсем уж помалиновел.
— Андрей! — испуганно сказала мама.
Папа вскочил и скрылся в своей комнате. Тетя Туся не преминула выступить на стороне дедушки. Она заявила, что папа сорвал все сроки с защитой диссертации, испортил отношения с оппонентами. Причем говорила громко, так, что, разумеется, слышал и папа.
— Спешка ни к чему. Лучше сделать добротно, — примирительно сказал дедушка.
— Но что, если переменится отношение к вопросу? — воскликнула тетя Туся.
Все это грустно. Тетя Туся словно наседка, ей кажется, что дедушку недостаточно обожают. Мама выглядела беспомощной, только смотрела умоляюще.
...22.45. Читала, переводила. Было желание наведаться в «резиденцию», еще не совсем стемнело. Небо похоже на прохладное зеркало, и в нем прокалываются острые звезды. Долго смотрела в раскрытое окно. Одна звезда горит так настойчиво, словно хочет о чем-то поведать. Удивительное это ощущение — представить, что до звезды непостижимо далеко, что она вовсе не яркий камушек, а целая вселенная. Сейчас о смерти подумала. Неужели я тоже умру, как все? Невозможно!
