Эдуард Пашнев - Белая ворона
— На костер, да?
Марь Яна скрылась за дверями учительской. Алена постояла и пошла назад. Она поняла, что перед началом урока в классе произошел разговор о вчерашнем. Значит, придется отвечать. Пожалуйста, она готова на костер. Рыба — плохая училка. Об этом все знают. Валера Куманин сказал правду.
Конечно, было бы лучше, если бы эту правду сказал кто-нибудь другой, Жуков, например. Тогда было бы хорошо пострадать и за Сережку и за правду. А так — только за правду.
Алена думала вчера и сегодня. Почему так: в школе учат говорить правду, дома учат… Мама и папа без правды жить не могут. У мамы на работе главный инженер — дуб. Мама давно ждет, когда ему кто-нибудь об этом скажет. А сама не говорит. А у отца в гараже есть какой-то завскладом, даже не начальник, а так — Нечто. Этот Нечто сбывает на сторону запчасти, и никто ничего ему не говорит, все только улыбаются. Все почему-то ждут, чтобы кто-нибудь другой начал говорить правду, а сами молчат.
Алена не жалела, что так поступила. Пусть обсуждают, пусть судят, даже исключают из школы. Жанну д’Арк на костре сожгли. Зато она Францию спасла.
Стоя у окна в коридоре и глядя на заснеженный двор, Алена вообразила себя верхом на лошади, в тяжелых латах, с тяжелым мечом в руках. Вот она въезжает в гараж к отцу, золотые волосы рассыпаются по плечам. Алена скачет прямо к завскладом, товарищу Нечто. А у того уже руки трясутся: «Вам карбюратор? Вам масляную прокладку? Может, Жанна Дарковна, вам масляный насос нужен? Совсем новенький, в упаковочке». «Ты предатель интересов рабочего класса», — говорит ему Алена и заносит над его головой меч.
На перемене Алена вошла в класс. Ее окружили, стали рассказывать, что сказала Марь Яна. Одна Раиса Русакова держалась отчужденно. Она стояла около учительского стола и ждала, когда все успокоятся. Потом принялась стучать линейкой.
— Куманин, сядешь как следует?
По отношению к Валере она усвоила манеру учителей. Обычно это его забавляло, но сейчас он разозлился.
— Ну, чего тебе, Ру-са-ко-ва?
— Сядь как следует.
— А как?
— Молча!
— А зачем молча?
— За огурцами. — Она постучала еще раз линейкой. — Товарищи! Комсомольцы! Я считаю и Марь Яна считает… мы должны извиниться. Девятый класс — не время для психологических экспериментов.
— А можно я так буду сидеть, когда вы будете извиняться? — сказал Валера и повернулся спиной. — Как будто меня нету. Я ушел.
Кто-то гыгыкнул. Это прибавило Валере энтузиазма. Он мелко захихикал. Он никогда не смеялся, а именно хихикал. В начале учебного года группа социологов под условным названием «14–17» проводила анкетирование…
«Какую работу выполняешь по дому?»
Валера ответил:
«Хожу в магазин за водкой».
«Кем хочешь стать после окончания школы?»
«Хочу судить людей, которые воруют, а со мной не делятся. На юридический буду поступать. Хи-хи!»
Анкета безымянная, можно похихикать и спрятаться в толпе за другими анкетами. Он и сейчас старался сделать так, чтобы все смеялись и его смешок потонул бы в общей «ржачке».
— Да, Светка, — повернулся он к своей соседке по парте, — тебе жэ… нужна?
Тихая девочка испуганно вскинула ресницы. Многие в классе хотели иметь сумку-пакет с изображением во всю ширину пакета синего джинсового зада фирмы «Рэнглер». Валера кое-кому такие пакеты достал, не бесплатно, конечно. Он смотрел на Светку Пономареву серьезно, даже чуточку озабоченно. Она поморгала ресницами, сказала тихо:
— Нужна.
— Нету, — ответил Валера и захихикал.
— Дурак!
Возмутиться сразу не хватало уверенности в себе. И потом, что же возмущаться: на пакете, который она хотела иметь, действительно изображено то самое, о чем спросил Валера. Нежные щепетильные девочки вместе с вещичками покупали у него и барахольные слова. Им было стыдно их слушать, но они делали вид, что им не стыдно, и слушали. Но Валера-то знал, что им стыдно, поэтому и говорил, и наслаждался, наблюдая, как они краснеют.
Раиса Русакова ударила по столу кулаком.
— Куманин, ответишь на бюро за срыв собрания.
Валера театрально развел руками. Впереди него сидели две подружки, две Люды: Попова и Стрижева. Он называл их «По́пова и Стрижо́пова».
— Чего ты ко мне привязалась? Попова и Стрижопова разговаривают.
Люда Попова обернулась и трахнула Валеру книжкой по голове. Он воспринял это как награду, захихикал, обнажив все зубы. Это был его день, его час.
Раиса Русакова стояла, беспомощно опустив руки, ждала, когда придет кто-нибудь из учителей — Рыба или Марь Яна. Алена решила ей помочь. Она выбежала к доске и быстро написала, стуча мелом:
«Сидел у моря Гомер и сочинял стихи. Потом поме́р, а мы живем. Хи-хи!»
Но ее ироническая эпиграмма произвела противоположное действие. Ребята решили, что она тоже хихикает, и обычное в таких случаях бессмысленное веселье сделалось всеобщим. Топоча ногами и стуча руками, книжками по партам, мальчишки и девчонки поворачивались затылками к дверям. Прозвенел звонок. И Валера почувствовал, что наступил момент для грандиозного «хи-хи!».
— «Мы пук! Мы пук!» — запел он.
Песню подхватили. Это была настолько глупая детсадовская песенка, что петь ее можно было только так — повернувшись к глухой стене, не видя лиц Марь Яны и Анны Федоровны, которые должны были вот-вот войти в класс…
— «Мы пук, мы пук, мы пук цветов нарвали…»
Открылась дверь, и вошла Марь Яна. Ребята стыдливо замолчали.
— «Мы пук! Мы пук!» — начал Валера снова. Его не поддержали.
— Зря стараешься, пук, — сказала Марь Яна. — Зря стараетесь. Заболела Анна Федоровна. Не будет урока.
Она больше ничего не сказала, закрыла дверь, и в тишине коридора прозвучали ее удаляющиеся шаги.
— А нам чего? Сидеть или уходить? Во!
Валера подбежал к двери, выглянул, затем плотно притворил дверь, крикнул:
— Ну и что? Она нарочно заболела.
— Выгнала всех из класса и заболела, чтоб не отвечать, — сказала Маржалета и уверенно добавила: — Ей за это обязательно будет.
— А почему Марь Яна так? Собрание бы провела, все равно пусто-о-ой урок! — проговорила певучим голосом круглоликая девочка с косой Нинка Лагутина.
— А может, ее уже уволили? А-а-а? — спросил Мишка Зуев и обвел всех раскрытым ртом.
— Если написать в газету, уволят в два счета, — со знанием дела заметила Маржалета.
Отец ее был крупный строитель, мать — вечная председательница родительского комитета. Маржалета знала про школу все.
— В газету! Надо в газету!
— В «Алый парус»!
— Что мы, деточки? Князевой написать. Я читал Князеву. Кто читал Князеву? Она всегда против училок выступает.
Валера выдрал из своей тетради лист, положил перед Светкой Пономаревой.
— У тебя хороший почерк, пиши… Тиха-а-а! — крикнул он. — Письмо в газету! — И продиктовал первую фразу: — «Уважаемая редакция…» Смирнов, помогай сочинять.
— Не могу. У меня полный маразмей, то есть маразмай, маразмуй. — Смирнов засмеялся, вокруг захохотали. Светка Пономарева написала первую фразу и сидела, ждала…
Валера продиктовал:
— «Обращаются к тебе ученики 9 «В» класса, комсомольцы… Это письмо мы пишем, — с неожиданным вдохновением произнес он, — в Ленинской комнате!»
— Где Ленинская комната?
— Мы можем писать в Ленинской комнате. Так надо!
— Зачем?
— Валера, ты гений!
— Не надо! — крикнула Алена. — А если заболела?
— Какое-нибудь ОРЗ, подумаешь.
— Не надо! Лежачего, больного не бьют!
— В Ленинскую комнату! — крикнул Валера.
Алена вскочила на скамью своей парты, размахивая сумкой-пакетом, заявила:
— Я подписывать не буду!
— Во! Подписывать надо? — сказал Мишка Зуев. — Извините, я пошел.
Он сделал вид, что уходит. За ним двинулся шутовской походочкой его дружок Игорь Смирнов.
— Извините, у нас дела.
Алена спрыгнула на пол.
— Домой!
— А чего — уроков больше не будет? А чего мы тут? Делать, что ли, нечего? — сказал Толя Кузнецов и решительно зашагал за Аленой.
Алена, Раиса Русакова, Толя Кузнецов, Игорь Смирнов и Мишка Зуев, Люда Попова и Люда Стрижева высыпали в коридор. Письмо осталось недописанным. «Я точно Жанна д’Арк, полки вожу», — подумала Алена. Она оглянулась, ребята плотной толпой двигались по коридору. Сережка Жуков и Лялька Киселева шли последними. Они показались Алене очень взрослыми, снисходительно поглядывали на все происходящее издалека, будто знали про жизнь что-то такое, чего другие еще не знали. Неужели?..
И чтобы заглушить неожиданные мысли, Алена взмахнула сумкой-пакетом, побежала по коридору, затем по ступеням лестницы, выкрикивая фразу из школьного учебника:
— «Монета, падала, звеня и подпрыгивая!»
За ней затопали, подхватили на лестнице и в коридоре:
