Илга Понорницкая - Подросток Ашим
И Мишка, получатся, тоже сделал открытие.
С мамой хорошо было ездить к отцу. Пока никто не мешал, они разговаривали про математику, и про строительство, и про картины.
Танька в том году в школу пошла, а Владька стал ходить в детский сад. А в школе как раз открылась продлёнка. Мишке повезло, что когда он был маленький, её не было. Мама говорила:
— Как хорошо, что младшие дети пристроены.
А Таньке не повезло. Она плакала по утрам и говорила:
— Мама, смотри, я кашляю! — хотя кашлять и не получалось.
Маленький Владька подначивал её:
— Ну, ну, ты кашляни!
Танька отталкивала его, просила маму:
— Ты договорись, чтобы меня опять в садик приняли!
Мама отвечала:
— Тебе же исполнилось семь лет. Кто тебя возьмёт обратно в детский садик?
А Танька её учила, как взрослая:
— Ты сразу не говори, что не получится! Надо сначала сходить, попробовать!
И снова пыталась кашлять: «Кхе-кхе», и всем было смешно.
А потом как-то раз у неё получилось как следует, правдоподобно кашлять, и её наконец-то не повели в школу. Но это уже после было, это — через год. Танька успела привыкнуть к школе, и во втором классе её только и знали хвалить, не то что Мишку. «Четвёрок» у неё, кажется, вообще не было, одни «пятёрки». И папка рассказывал, что всем на работе хвастается, какая умная у него дочь. Он к тому времени уже вылечился и опять стал в мастерскую ходить.
Владька спросил однажды ни с того ни с сего:
— Пап, а на твоём станке есть защита от дурака?
Отец поглядел на него, не понимая. И мама быстро сказала:
— Это я рассказывала ему, что так называют — когда сразу двумя руками включать надо…
И папа сказал:
— Есть.
А мама быстро сказала папе:
— Я выгладила тебе спортивный костюм. Тот, новый!
Потому что папа опять ложился в больницу. Мама улыбалась за ужином и обещала ему:
— Кто-то же вылечивается! Значит, и ты войдёшь в это число, даже не думай. И потом, там, в больнице, тихо. Никто не будет мешать тебе писать твой диплом!
— Дипломный проект, — поправил папа.
Мама кивнула с готовностью:
— Ну да! Сделают операцию — и лежи себе, и пиши спокойно! Выйдешь как раз к защите своего проекта! А после уже ты не вернёшься в эту мастерскую…
Папа с собой целую кучу учебников увёз, и Мишка с мамой ему ещё привозили.
А потом и Танька уговорила маму, чтобы её тоже взяли к папе.
Мишка с Таней вместе бежали домой, она не осталась на продлёнку. И она прыгала от радости так, что ранец бухал об спину, и дышала громко всю дорогу: «Хрум-хрум!». И кашляла на бегу, хотя не старалась кашлять. Мама, как поглядела на неё, сразу же кинулась вызывать врача из детской поликлиники. А врач, только послушав Таньку, сразу позвонила в «Скорую». Мама с Таней уехали в машине, а Мишка должен был в этот день сам Владьку из детсада забрать, а сначала к отцу съездить.
— Ты же помнишь дорогу? — спрашивала мама жалобно. — Мы же с тобой сколько раз ездили…
Как будто Мишка мог забыть, как они вместе ездили.
Он вёз папе борщ, и жаркое, и морс. И всё это было толсто замотано в шарфы, чтобы не разбилось и не остыло. А яблоки просто так были в пакете.
Он выбрался из маршрутки и пошёл через стоянку с тяжёлой дорожной сумкой, лавируя между автобусами, и «газелями», и легковушками. Он уже видел, что с тротуара за ним следила ватага парней, человек шесть, были там и совсем малявки, такие, как Владик, но в основном — его возраста. От ватаги веяло опасностью. Мишка обошёл крупный автобус, чтобы со станции выйти на другой стороне улицы. Но ватага ждала его уже там.
Они двигались всей гурьбой в нескольких метрах позади него и говорили нарочно громко, чтобы он слышал:
— А какая большая сумка! Сразу видно — хозяйственная!
— Мамочке помогает мальчик, не видите?
Мишка неосознанно переложил сумку в другую руку — ноша и впрямь тяжёлой была. И это вызвало взрыв нарочитого громкого писклявого смеха.
Он двинулся быстрее, почти бегом.
— У-у-у-у-у! — завывал кто-то совсем близко. — Так он ещё и спортсмен!
И другой голос вторил:
— Тяжеловес!
Больница находилась на окраине посёлка, дальше станции. Мишка решил срезать дорогу. В конце улицы начинались гаражи. Мишка свернул в проход между гаражами, чтобы избавиться от преследователей. И только потом понял, что не сам свернул, его оттеснили. Кто-то из парней уже успел обогнать его, обойти по тротуару, толконув по дороге мимоходом, и получалось, что они были всюду, и кроме как в гаражи, идти было некуда. Здесь кругом всё было засыпано пушистым нехоженым снегом. Видно, машины в гаражах стояли на отдыхе до весны.
И здесь, на пушистом снегу, ватага, наконец, обступила его.
— Ну-ка, что мы несём? — спросил один из парней.
Мишка резко дёрнул сумку к себе. Но кто-то стукнул его под коленку сзади, так что от неожиданности он упал и выронил сумку. В ней зазвенело. Мишка вскочил на ноги. Увидел, что двое уже раскидывают и пинают по снегу лотки с обедом. Один детсадовец заверещал:
— Яблоки! Ой, яблоко мне!
И большой парень дал ему в лоб.
— Мобильник есть, что ли? — обратился другой большой к Мишке.
И ещё один кивнул на детсадовца:
— Нам скорую вызвать надо. Вот, его бабушке.
Мишке сколько раз говорила мама, и отец говорил: если будут отнимать у тебя деньги, мобильник, много на одного — отдай, не противься. Главное — чтобы ты сам целый был, а мобильник другой купим.
Но Мишка знал — так, сразу ему мобильник не купят, надо будет ждать ещё какого-нибудь поступления денег. А самое главное было в том, что они говорили — им скорую вызвать. Для бабушки. Хотя всем ясно было, что они врут.
Скорую для больной бабушки вызывать — хорошо. Получалось, что плохое они прикрывают хорошим. И Мишку просто захлестнула нелепость происходящего. У него сейчас отнимают его вещь, прикрываясь заботой о ком-то, кого, может, и на свете-то нет.
И уж дрался он в тот раз так, как никогда в жизни не дрался. А драться-то он не умел. И он царапал ногтями лица и в перчатки впивался зубами, и бил головой, и ногами бил, дрыгался, когда свалили его и он встать не мог. Потом он уже не мог сопротивляться, и больно уже не было, только ощущение потери и безнадёжности, ощущение, что всё рушится. Так бывает, оказывается, когда твоё тело пытаются разрушить нарочно, и нарочно стараются, чтобы тебе больно было.
Он чувствовал, что у него шарят в карманах. Потом было очень тихо. Он и очнулся-то от тишины, от того, что было невероятно тихо, спокойно, бело. Падал пушистый снег, и его было много. Только вокруг места, где он лежал, снег только ещё прикрывал следы, только начинал засыпать пятна.
Мишка не понимал, его была кровь или чья-то. Потом понял, что и во рту у него тоже кровь, сплюнул красным и стал есть снег. В снегу он увидел знакомую синюю крышку от пластикового лотка. Присел, удивился, что лоток так и оставался закрытым. Он был цел, и внутри было жаркое. Поселковые разбили банку с морсом, вылили борщ и унесли фрукты. Пустая сумка виднелась в снегу поодаль.
Мишка медленно пошёл среди гаражей, понёс отцу мамино жаркое.
Когда он добрался до больницы, нужная дверь была уже заперта, и ещё одна дверь тоже была заперта. Сбоку Мишка увидел звонок, но испугался и не позвонил. И у него не было мобильника, чтобы сказать отцу, что он здесь, под окнами, он принёс жаркое!
Отцовская палата была на втором этаже, на стекле был приклеен большой номер «7», и Мишка бросался снежками, пока не попал один раз, и потом второй. На второй раз за стеклом появилось чьё-то неоформленное, непрорисованное лицо. А потом и отец выглянул в окно, в узкую форточку, и велел к первой двери идти — отец договорился, чтобы Мишке открыли.
Он не спросил, почему Мишка только жаркое принёс, и почему не позвонил по мобильнику, и где мама — вообще ничего не спрашивал.
Ночью Мишку рвало, и мама скорую вызвала, чтобы по тёмному городу ехать в больницу. Мишка лежал на длинных носилках головой вперёд и точно въезжал в ночные огни, всё кругом мелькало. Мама сидела с Владиком на руках и говорила кому-то растерянно:
— Уже трое из семьи будут в больнице лежать…
Но всех троих быстро выписали. Мишка с Танькой опять стали в школу ходить, а папа стал лежать на диване, и когда мамы не было, надо было выносить тазик, в который его рвало, и после этот тазик споласкивать. А главное, надо было, чтобы всегда было тихо.
Мишка слышал, как Владька говорил маме:
— Давай снова попросим, чтоб папу приняли на работу?
А она отвечала:
— Да куда же сейчас — на работу? Раньше наш папка никому не сгодился, а теперь он вот такой…
Мишка не разобрал, что мама сказала дальше. В её голосе было столько горечи, что он вообще перестал что-нибудь понимать. Только машинально отметил, что мама, оказывается, и с Владькой тоже ходила за папу просить— без него, Мишки. Потому что когда они вместе в мастерской были, Владька ничего и помнить не мог.
