Нина Артюхова - Мама
— Как же можно не говорить? Почему не говорить?
— А то она будет волноваться.
«Любопытно, — подумала Светлана, — до чего же заботливый у этой мамы сын!»
Ей вспомнилась Андрюшина мать — она приходила на родительское собрание. Сидела в стороне, очень скромная, с милым и тонким лицом. Принимая Андрюшин табель, улыбнулась счастливой, гордой улыбкой. Кажется, у нее еще один мальчик, в девятом учится, и тоже отличник. А мужа нет. У половины ребят в классе нет отцов.
Школьный врач посоветовал идти в районную поликлинику к хирургу и сделать просвечивание. Кроме того, есть кашу, вообще мягкую пищу.
Андрюша спросил обреченно:
— Что же теперь? Резать будут?
— Нет, ты скажи: кто, кто придумал такую нелепую игру?
Нелепый вопрос учительницы, разумеется, остался без ответа.
Светлана решила начать с поликлиники, а потом уже перейти к мягкой пище.
Хирург дал направление на просвечивание, написал даже не по-латыни «cito!», как на рецептах пишут, а русскими буквами: «срочно!» Андрюша прочел вверх ногами это слово, глаза его расширились.
Очутившись в могильной тьме рентгеновского кабинета, Андрюша струхнул еще больше и вцепился в Светланину руку. Рентгенолог в белом халате, слабо освещенный своей маленькой лампочкой, прочел записку хирурга, пожал плечами и сказал низким голосом:
— Разденься.
Принимая от Андрюши пиджачок, пионерский галстук и рубашку, Светлана поясняла, уже в третий раз:
— Понимаете, какая история вышла…
— Да, да, — кивал большой головой рентгенолог, — здесь все написано.
Большими ловкими руками он вертел тонкую Андрюшину фигурку туда и сюда.
— Стань ближе. Подними обе руки к голове. Вздохни… Так… Все. Одевайся.
Возвращаясь к своему столику, негромко сказал:
— А у парня-то две кнопки.
И стал быстро-быстро писать свою резолюцию на листке бумаги, который, казалось, сам немножко светился в темноте.
— Андрюша, как же так? Ведь ты говорил, что одну кнопку проглотил?
Андрюша молчал.
Вернулись к хирургу. Он спросил Светлану:
— Это ваш брат?
— Нет, мой ученик.
Во взгляде старичка доктора ей почудилось неодобрение. Вот, мол, чему учат ребят в школе!
Опять выслушали совет относительно каши. И — последить за судьбою кнопок.
На обратном пути Андрюша вдруг сказал:
— Другая кнопка — это еще в воскресенье.
— Говорил ты кому-нибудь о ней? Ходили к доктору?
— Нет.
— Но почему же?!
— Ведь это было в выходной день. Вам я не мог сказать.
— А маме?
— Мама стала бы волноваться. Вы ей, пожалуйста, ничего не говорите, Светлана Александровна!
Светлана отвела Андрюшу в буфет и поручила его заботам буфетчицы Нюры, а сама поднялась на четвертый этаж. Девятые — во вторую смену… Сейчас у них урок кончится.
В коридоре Светлана спросила у ребят, где Вадим Седов из девятого «А».
Высокий красивый парень, стоявший у двери класса, громко позвал:
— Вадим! Тобой интересуется очаровательная девушка!
Он не мог не знать, что Светлана учительница, так как девочки из комсомольского бюро, поздоровавшись с ней, назвали ее по имени и отчеству.
Чуть покраснев, Светлана ждала Вадима.
Он был очень похож на Андрюшу. Такой же скромный, вежливый, большеглазый. Светлана вспомнила, что видела его в комитете комсомола.
Не хотелось говорить под взглядом того, стоявшего у двери. Она попросила Вадима спуститься в буфет. Ее тронуло, как близко к сердцу принял всю эту историю старший брат.
«Приятный парень», — подумала она.
— Понимаете, он просит ничего не говорить вашей маме. Но ведь нельзя же не рассказать! Или ваша мама болезненная очень? Если у нее что-нибудь с сердцем…
— Нет, нет, — сказал Вадим, — просто она всегда очень расстраивается. Видите ли, мама нас очень любит.
— Вы-то сами говорите ей, когда что-нибудь с вами случается?
Вадим ответил голосом покорного сына:
— Я-то обо всем говорю.
У него был очень озабоченный вид. Светлана вдруг засмеялась:
— Мне кажется, что с вами, Вадим, ничего такого экстравагантного случиться не может!
Он ответил без улыбки:
— Надеюсь, что да.
Андрюшу они застали за второй тарелкой манной каши.
— Как же это тебя угораздило, Андрюшка? — с упреком спросил Вадим.
Было решено, что Светлана проводит Андрюшу домой и расскажет обо всем его маме.
— Мама должна все знать. В конце концов, что сказал доктор: надо проследить за судьбою кнопок!
Вадим сначала не понял, что означало возвышенное слово «судьба» применительно к кнопкам. Кажется, он хотел просить пояснений. И вдруг смутился, покраснев.
Андрюшина мать была художница. На рабочем столике лежало несколько незаконченных акварельных рисунков — видимо, иллюстрации к детской книге. Чистые, яркие краски, какая-то наивная непосредственность — казалось, сами дети могли бы нарисовать так, если их подучить немножко.
Анна Георгиевна — так звали Седову — испуганно встала навстречу Светлане: Андрюша пришел вместе с учительницей… и так поздно!
— Случилось что-нибудь?
Подбирая самые осторожные выражения, Светлана рассказала обо всем. Побледнев, Анна Георгиевна обрушила на голову сына целый ливень укоризненных восклицаний, поцелуев и слез.
Андрюша, молча и тяжело вздыхая, с упреком смотрел на Светлану.
«Может быть, действительно не нужно было рассказывать?»— думала Светлана, возвращаясь домой.
Как могла, она старалась успокоить взволнованную маму. И чувствовала свое бессилие. Как и в разговоре с отцом Володи Шибаева, ей мешала ее молодость. Трудно внушить женщине, которая вдвое старше тебя, что нельзя терроризировать сыновей своей любовью. Трудно убедить сорокалетнего мужчину, который смотрит на тебя как на девочку, что даже дрессировщики собак умеют воспитывать, не причиняя боли.
И до чего же несправедливо распределена в природе материнская любовь! Взять бы немножко любви и волнений у Анны Георгиевны Седовой, прибавить их к деревянной мамаше Володи Шибаева…
На полпути Светлана вспомнила, что нужно еще забежать в школу за тетрадями.
Домой вернулась не раньше, чем обычно, а много позднее. Вот и получился вместо легкого дня день хлопотливый.
Сорок учеников в классе, сорок тетрадей по русскому, сорок — по арифметике. Да еще домашние всякие дела…
Прошло еще несколько дней, прежде чем Светлана собралась наконец поехать к Володиной бабушке.
V
Адрес был весьма неточен: «около самой автобусной остановки».
Но большей точности и не потребовалось: на этой улице Марию Николаевну Шибаеву знали все.
Впрочем, вряд ли это можно было назвать улицей. Несколько маленьких домиков, нарядных от снега, смотрят на дорогу из-за невысоких изгородей. А по другую сторону дороги белое поле блестит на солнце, покато спускается к реке. За рекой — лес.
Светлана подошла к одному из маленьких домиков. Белый палисадник. Чуть покосившаяся дверь.
На стук ответил негромкий женский голос:
— Не заперто!
Маленькая кухня, вся залитая солнцем. На окнах цветы — плющ, розовая бегония, еще что-то. Тепло и чисто. Русская печь занимает половину всего пространства. От нее-то и тепло. Еще тепло от взгляда старой женщины.
— Учительница? Да какая же ты молоденькая! Садись, дорогаинькая… Прости: пироги из печи пора вынимать.
И выдвинула ухватом большой противень с пирогами, поставила на стол, прикрыла полотенцем.
Еще выдвинула глиняную кринку. Вкусно запахло топленым молоком. Закрыла дверцу печи.
— Топленое молоко любишь?
— Люблю.
— Вот и будешь сейчас пить. Володя мой тоже любит. Чтобы с пенками.
— Он к вам придет сегодня?
— Да. Каждое воскресенье приходит. Светлана взглянула на ходики.
— Да ты не беспокойся, еще не скоро придет. Часам к двенадцати, не раньше.
Светлана даже смутилась: уж очень здорово умела читать мысли Володина бабушка!
Она не похожа ни на сына, ни на внука. Пожалуй, руки похожи, но они по-женски смягченные, легко и ловко переходят с одного предмета на другой.
Пирогами Мария Николаевна угощала в комнате. Там было еще больше солнца и цветов. Пироги с морковью и яйцами — никогда таких вкусных не ела. Изумительные пенки в розовом топленом молоке.
Разглядывая комнату, Светлана увидела на шкафу незаконченную модель самолета из тонких планок.
— Это Володина работа?
— Да.
А в сенях стояли лыжи и санки. Светлана вспомнила, что ничего такого специфически мальчишеского у Володи дома она не заметила.
— Ему бы с вами жить.
— У него родные отец и мать.
На стене висела фотография в коричневой рамке. Светлана подошла.
— Это ваша семья? Сколько же у вас детей, Мария Николаевна? И все — мальчики?
