Владислав Гравишкис - Под уральскими звездами
Вдали из кустов вышел Шмарин. Он что-то дожевывал и, прикрывая глаз ладонью, посмотрел на дорогу:
— Мужики, чего там? Кого ведут?
— Краснюка поймали, Кузьма Антипыч! — ответил кто-то.
Шмарин засеменил навстречу, крякнув в сторону кустов:
— Вылазьте боровы! Красного ведут.
На дорогу вперевалку вышел Кирилл Жмаев, за ним — Зюзин. Они поплелись за Шмариным.
— Это где же красный-то? Не вижу! — Шмарин окинул взглядом чеха и грязного, растерзанного Витю. — Этот, что ли? Мозгляк такой? Какой он красный, почетно будет... — И вдруг, узнав Витю, закричал: — Кириллка! Твоего работничка поймали! Шевелись скорее, погляди!
Жмаев остановился перед Витей, тяжело дыша:
— Верно, мой парень! Ишь ты, пришлось-таки свидеться...
Рядом со Жмаевым встали Шмарин и Зюзин. Пройти было невозможно. Иржи инстинктивно оттолкнул Витю и строго потребовал:
— Дорога, господа! Пустить нас! — Никто не двинулся с места. — Пожалста! — попросил чех и покачал винтовкой, все еще не решив, пускать ее в ход или нет.
Зюзин подошел к нему и рывком поднял дуло вверх:
— Не балуй! Ненароком и стрельнуть может.
— Обожди, чех! — сказал Шмарин. — Ты шуму не поднимай, а нас послушай!
Иржи вяло пробормотал:
— Дорога, пожалста. Плен город надо.
— В городе тебе делать нечего, чех. Ты нам волчонка отдавай! Слышь, что ли? У нас с ним свой разговор будет...
— Зачем? Какой разговор? — спросил Иржи. Он не мог понять, что собираются делать с пленным эти люди. От них разило водкой, а Иржи был непьющий и не любил тех, кто пьет. — Что надо?
— Отойди в сторону и постой себе смирненько, только всего и надо. Зюзя, пособи-ка служивому!
Зюзин напер на Иржи широким плечом, и солдат, довольный, уже тем, что никто не хватается за его винтовку, отошел к краю дороги и стал свертывать папироску вздрагивающими руками.
Витя остался один лицом к лицу с врагами.
— Ну, как? Признал нас, Виктор Николаич?
— Сволочей как не признать? Признал... — с глухой ненавистью ответил Витя.
Он понимал, что убежать и даже остаться живым не удастся: слишком велики счеты и с бывшим хозяином Кириллом Жмаевым, и с Кузьмой Шмариным. Будь бы развязаны руки!
— Повластвовал, значит? — сказал Жмаев, перебирая короткими веснушчатыми пальцами опояску на животе.
— Повластвовал, — согласился Витя, хотя никогда ни над кем не властвовал и даже не знал, что это значит. Ему захотелось позлить Жмаева. — Дальше что?
— Сейчас узнаешь что! — хрипло сказал Жмаев, развернулся и наотмашь ударил Витю.
Виктор пошатнулся, но устоял на ногах. Наблюдавший за всем Иржи дрогнул, хотел было подойти. Однако подумал и остался на месте, только пробормотал что-то неодобрительное.
— Постой, постой! — засуетился Шмарин. — Не буйствуй, Кириллка! Мы другую забаву найдем. А драться — это чего же? Неблагородно! — Он встал перед Витей, оглаживая бороденку, и мягко заговорил: — Не сокрушайся, Виктор Николаич, что хозяйскую руку отведал: бывает. Сердит на тебя Кириллка, что поделаешь. А я такую думу имею — отпустить тебя...
— Не выдумывай, Антипыч! — угрожающе проворчала Жмаев.
— Помолчи, Кириллка! Кому сказано? Право, Витюша, отпустим мы тебя. На все четыре стороны. Не веришь? Без шуток говорю!
Он приблизился к Вите, всматриваясь в его глаза, словно желая заглянуть в душу подростка, и заговорил:
— Худого не думай, Витюша, — я про шкатулочку не помню. Мужик я хитрый, шахта моя затоплена — еще золотишка наживу. А ты мне одно только сделай, крикни при всем народе: «Долой Советскую власть!» Так, мол, и так ее, распроклятую, отрекаюсь на веки и начисто! Вот тогда мы тебя и отпустим, гуляй, куда хочешь!
Витя пристально посмотрел в глубоко запавшие, слезящиеся глаза Шмарина и засмеялся: он почувствовал себя сильнее этого рыжего, затаившего страх и злобу богача.
— Ишь, чего захотел! Не надейся, не дождешься!
— Не дождусь — прикончим! — скороговоркой сказал Шмарин. — Как бог свят, прикончим на этом самом месте. Отрекаешься?
Шмарин не успел отодвинуться, и Виктор несколько раз плюнул ему в лицо:
— Вот тебе, буржуйская морда! Вот тебе за Советскую власть! Была она и будет! Понял, рыжий гад?
Шмарин отшатнулся:
— Плюетси-и! — проговорил он и пронзительно завизжал: — Он еще плюетси-и! Мужики, да чего вы смотрите! Бейте!
Витя пригнулся и толкнул его головой в живот. Шмарин отлетел в сторону, подняв клубы пыли. Зюзин схватил Витю за плечи.
Подбежал Иржи Карол, попытался выхватить пленного из рук Зюзина:
— Пошел, мальчик!
Шмарин кинулся к ним:
— Нет, чех, такое дело не пойдет! Наш он теперь, кончать будем. Давай винтовку!
Иржи отстранился, угрожающе щелкнул затвором.
— А-а, черт с тобой! — махнул рукой Шмарин. — Зюзя, Кириллка, душите звереныша! Как собаку душите!
— Не тревожься, Кузьма Антипыч, у меня вожжишки есть. На сучке вздернем. Прихватил, думал, вещички какие подобрать доведется...
— Действуй, Зюзя! — вздрагивая всем телом, просипел Шмарин.
Иржи Карол постоял немного, потом вкинул винтовку и понуро зашагал назад к Черной речке. Поредела и толпа вокруг Шмарина. Никому не хотелось смотреть на расправу, мужики молча уходили в лес. С Витей осталось только трое палачей.
Через несколько шагов Иржи оглянулся. Мальчик все еще сопротивлялся, отбиваясь головой и ногами. Его, раскорячась, держал Жмаев, держал полузадохшегося, но не сдавшегося. На сосну лез нескладный и кряжистый Зюзин. У него ничего не получалось. Все время скатывался назад, потому что сучки на сосне росли высоко. Шмарин обругал Зюзина, вскарабкался ему на плечи и, проворно работая руками и ногами, добрался до сучков.
— Кидай конец, Зюзя! — скомандовал он.
Отвернувшись, Иржи зашагал дальше.
Когда он оглянулся еще раз, все уже было кончено: на голубом фоне ясного, чистого неба темнела тонкая, вытянутая стрелка необыкновенно подлинневшего Витиного тела.
Ни чех, ни палачи не заметили, как из молодых сосенок бесшумно вылез мальчик лет восьми и побежал вниз, под гору, к раскинувшемуся в горной котловине Мисяжу. Слезы текли из его широко раскрытых глаз, которые он, казалось, не в силах сомкнуть после всего виденного.
Дунаевский дом был недалеко. Когда во двор вбежал Сережа, Анна Михайловна стояла на крыльце.
— Кто тебя, Сережа? — встревожилась мать, взглянув на окаменевшее лицо сына.
Сережа подбежал к ней и зарылся лицом в колени:
— Они... Они.. Витю кончили...
— Витю? — побелев, переспросила Анна Михайловна. Она уже знала, что под городом идет бой.
— Зюзя... Жмай... Да рыжий Кузьма... Повесили Витю... Там, на горе...
— Батюшки! Мальчонку!
У нее подогнулись ноги. Опустилась на крыльцо и закрыла лицо руками. Сережа прижался к ней, и его худые плечи дрогнули и затряслись в беззвучных рыданиях...
Вечером к воротам дома Дунаевых подъехала телега. Зюзин постучал в окно, но никто не вышел открывать. Тогда он сам распахнул ворота, въехал во двор, огляделся и крикнул:
— Есть кто-нибудь? Эй, хозяева!
На крыльце показалась Анна Михайловна. Увидев Зюзина прислонилась к стене. С немым ужасом смотрела она на убийцу сына.
— Принимай, что ли, своего волчонка. Кончали его, — сказал Зюзин.
Анна Михайловна молчала.
— Да что мне — больше других надо, что ли? Заездили совсем! — злым голосом проговорил Зюзин и, подцепив край телеги костлявым плечом, приподнял его. Бугор сена пополз с телеги, с глухим стуком упал на землю. — Вот он, ваш. Что хотите, то и делайте.
Зюзин свирепо ударил лошадь кнутом, круто развернулся и выехал со двора. Словно окаменевшая не сводила глаз Анна Михайловна с оставшейся посреди двора груды сена. Ветер завернул его, откатил в сторону и открыл неподвижное тело Вити...
Прошла ночь, наступил день, снова ночь. Витя лежал на столе. Две тонких восковых свечи освещали заострившееся лицо.
Измученный пережитым Сережа спал на полатях. Анна Михайловна и учительница Алевтина Федоровна дремали у стены.
Перед рассветом неожиданно звякнуло кольцо калитки. Твердые шаги раздались в сенях. Открылась дверь, и в дом вошел Балтушис. Его трудно было узнать: кожаную куртку заменила рваная горняцкая роба, похудевшее лицо с воспаленными глазами густо обросло белесой щетиной бороды.
Тяжелыми шагами он прошел к столу и долго всматривался в лицо Вити. Потом нагнулся, тронул рукой по волосам, поцеловал в лоб. Оглянулся на женщин:
— Здравствуйте, моя хозяйка. Здравствуйте и вы, Аля, — кивнул он учительнице.
— Иван Карлыч, да зачем же вы? Поймают! — прошептала Алевтина Федоровна.
— Ничего, ничего. Я все видел кругом — никто не смотрит за домом. — Он подсел к женщинам. — Что происходит в Мисяже? Кто живой, кто мертвый?
— Плохо в Мисяже, Иван Карлыч! — ответила Алевтина Федоровна. — Стон стоит — хватают и казнят всех, кто подвернется под руку. Женщин еще не трогают — расправляются с мужчинами. Я решила перебраться к Анне Михайловне, ей трудно сейчас. Потом уйду куда-нибудь в горы... — Она помолчала и добавила нерешительно: — Может быть, Иван Карлыч...
