Бьянка Питцорно - Диана, Купидон и Командор
София Лодде рассказала в кухне, что слышала, как дядя Туллио звонил утром и доктору Саломони, и адвокату Денгини, кричал на них и требовал найти новую «тактику для нейтрализации старика». Но оба раза после разговора клал трубку с видом побитой собачонки.
Когда Галинуча принесла в столовую ньокки[12] и стала раскладывать их по тарелкам, начав, как всегда, с тети Лилианы, но та остановила ее жестом руки:
– Разве мы не ждем…? – и указала на пустое место.
– Мы никого не ждем, – ответил дед. – Это место с сегодняшнего дня принадлежит новой хозяйке дома. Сегодня я не пригласил ее, чтобы не омрачать ей сочельник вашими кислыми лицами. Но приказал накрыть и на нее, чтобы вы не забывали, что хозяин в этом доме все еще я и что я могу делать все что пожелаю.
Все молчали, сидя с хмурыми лицами. Все, кроме мамы, которая вела себя, словно ее это не касалось. Позже я поняла почему.
Ели в полном молчании. Обед был великолепен, но, думаю, никому кусок не шел в горло. В воздухе чувствовалось такое напряжение, что, казалось, его можно резать ножом. От волнения мне еще до сладкого пришлось бежать в туалет, где меня вырвало. А ведь я еще не знала, что произойдет!
Ладно, не стану тянуть резину. Когда Галинуча унесла грязные десертные тарелки, Командор оглядел всех и спросил:
– Ну что, как обед? Понравился?
И все хором:
– Очень!
– Великолепный!
– Форика превзошла саму себя!
– Я рад, – произнес дед. – Потому что это последний раз, когда вы едите за моим столом. Последний раз, когда нажираетесь за мой счет.
Он был совершенно спокоен и, пока они смотрели на него, вытаращив глаза, объявил, что вчера он побывал у нотариуса Ренты и лишил всех их наследства. Совершенно серьезно. Не так, как в тот раз, когда кричал на эту безмозглую Сильвану.
– С сегодняшнего дня вы не получите больше от меня ни одной лиры: все, кран закрыт. И я изменил завещание так, что и после моей смерти вам не достанется ни гроша. И для начала можете немедленно искать себе другой дом. Халява на вилле «Камелот» закончилась: бесплатное жилье и все остальные траты, оплаченные этим дураком Панталоне[13]! Я не желаю больше видеть вас под моей крышей. И Туллио лучше подыскать себе другую работу. Чтоб ноги его больше не было в театре!
– Ты выгоняешь нас на улицу? – дрожащим, словно осколки разбитого стекла, голосом спросила тетя Лилиана. – Нас, твоих детей?
– Вы уже достаточно взрослые, чтобы покинуть родное гнездышко, если я не ошибаюсь, – смеясь ответил ей Командор. – И вам не составит труда снять себе другую квартиру или даже купить ее на те деньги, которые вы тайком сэкономили, пока жили за мой счет.
– Ты обвиняешь нас в… – начал дядя Туллио багровый от возмущения.
– Осторожно, Туллио, я мог бы обвинить вас кое в чем похуже, чем в двух грошах, украденных из денег на хозяйство! Так что держи лучше язык за зубами и не провоцируй меня.
После чего Командор заявил, что не хочет тратить время на разъяснения старых дрязг, но что с этого момента он для них – чужой человек и что они должны убраться из его жизни.
– Я знаю, что ты собираешься сказать мне, Лилиана. Что закон не позволяет полностью лишать законных детей их части наследства. Но это только в том случае, если дети не совершили никаких преступлений против собственного отца. Повернется ли у вас язык объявить себя невиновными после того отпуска в «Оливковом саду», куда вы меня отправили?
После чего дед рассказал, что он посетил не только нотариуса, но и адвоката – нового, не эту продажную шкуру Денгини – и дал ему мандат подготовить на всех них заявление в полицию. В их действиях можно было выявить как минимум пять серьезных преступлений, настолько тяжелых, что это не только оправдывает его решение лишить их наследства, но и может грозить им судом с довольно неприятными последствиями.
– Вот и посмотрим, понравится ли вам сидеть в тесной камере, с клопами, жрать вонючую бурду и ссать в жестяную банку, которая будет ароматизировать помещение весь день. Все то, что пришлось перенести мне по вине вашей чрезмерной сыновней любви.
Видела бы ты их, Тереза. Лица у всех так побледнели, что они казались головками свежего творога. Очевидно, адвокат Денгини сказал сегодня утром дяде Туллио те же самые вещи, поэтому никто не возражал. Лишь Сильвана разразилась слезами, всхлипывая: «Теперь Пьер Казимир ни за что на мне не женится…»
Но тетя Офелия прошипела ей: «Прекрати! Пьер Казимир с его дядей в таком же положении, как и все мы. Так что ему лучше не кривить носом».
Таким образом, Командор огласил свой «ультиматум»: он не собирается перещеголять их в подлости, сказал он, вышвыривая их на улицу без предупреждения, тем более перед самым Рождеством, как маленькую продавщицу спичек Андерсена (тут он подмигнул Дзелии). Его устроит, если они переедут к Епифании[14], когда он вернется со своей женой из свадебного путешествия. При этих словах все еще более напряглись, а Сильвана так вообще подскочила на стуле, но не осмелилась произнести ни слова. «Этого времени вам хватит, чтобы найти другую квартиру, – великодушным тоном добавил он. – Можете забрать с собой вашу мебель, картины, прислугу». Они могли даже сохранить все деньги, которые успели тайком положить в банк на свое имя. «Лишь бы вы больше не надоедали мне ни в театре Масканьи, ни на Монастырской улице».
Никто не возражал и не жаловался. Дед поднялся в полнейшем спокойствии и сказал:
– Пойду-ка я подремлю. – Уже у самой двери он оглянулся и добавил: – Как вы уже поняли, двадцать девятого декабря я женюсь. На свадьбу не приглашен никто из вас, кроме двух малышек.
Как только он закрыл за собою дверь, Сильвана тут же набросилась на нас:
– Что, теперь вы довольны, жалкие предательницы, лгуньи, нахалки? Плохо вы все подрасчитали! Он лишил наследства вас тоже, так же как и всех нас.
Взрослые ничего не говорили, но смотрели на нас так, словно желали на месте свернуть нам шею. (Кроме мамы. Она уже отчитала нас вчера вечером и сейчас словно парила над всем происходящим с этой ее загадочной улыбкой, которая начинала действовать мне на нервы.)
Ой, Тереза, у меня уже болит рука, почти закончились чернила и нужно покупать новую чернильницу, чтобы описать все как следует.
Давай сделаем так: я пойду сейчас погуляю с Приской по городу, особенно мне хочется посмотреть в последний раз на витрины «Детского рая». Помнишь костюм индейцев? Я и так уже потеряла всякую надежду получить его в подарок на Рождество. И теперь подумала, что если никто его не заказал, то я могла бы купить его на свои деньги. Правда, здорово? И еще я хочу купить подарок Галинуче. И, конечно же, Дзелии. И… и еще многим, но не стану их перечислять, чтобы не надоесть тебе длинным списком.
После ужина я закончу это письмо. Все равно нам нужно будет дождаться полуночи, потому что Форика возьмет нас собой на рождественскую службу в собор. Она сказала, что семейные ссоры нужно отбросить в сторону – ведь мы тоже христианки и не можем пропустить рождественскую мессу. И что нам даже будет полезно немного успокоиться после всего случившегося под возвышенную музыку органа.
Так что до свидания, до вечера. Вот увидишь, вторая часть будет еще интереснее, чем первая!
Глава восьмая,
в которой мы присутствуем при мести Командора. Часть вторая
9.30 вечера (в ожидании полуночи)
Знаешь, Тереза,
здорово все-таки зайти в магазин и сказать: «Я беру это и это…», не мучаясь подсчетами, хватит ли тебе денег, потому что у тебя их полный мешок.
Но немного меня это смутило. Надеюсь, мы с Дзелией не станем вести себя так, как та мать семейства в фильме «Кто-нибудь видел мою девчонку?», помнишь, с Роком Хадсоном? Он там играет бедного жениха, а потом его семья получает сто тысяч долларов от бывшего поклонника умершей уже бабки и мать меняется, становится жадной зазнайкой, еще хуже даже, чем Звева Лопес дель Рио?
Как бы то ни было, я обещала тебе продолжить рассказ о мести Командора.
Он отправился спать, а мы остались в столовой, где взрослые пили кофе. (В последний раз у нас в квартире, только представь себе!) Хорошо хоть, они немного успокоились и стали рассуждать о том, куда им теперь переехать, выгоднее ли купить квартиру или взять ее в аренду, и в каком лучше районе… и все такое.
