Вероника Кунгурцева - Дроздово поле, или Ваня Житный на войне
Баня с Дешей наперебой стали спрашивать: а где же остальная ваша компания? Историк, дескать, где? Меткая горбунья? Цыганка? Дите малое? Даже ученой коровы не видать… «Неужто съели?!» — изумился повар. Ваня покосился на мигом уткнувшую очки в брезент Росицу Брегович, а Шишок со вздохом отвечал: кто где… Лучше и не спрашивайте! А вас, де, что так мало-то: всего пара грузовиков?..
Баня со вздохом отвечал: мол, вначале было нас тысяча двести ртов — готовить приходи-ило-ось! А к концу боевых действий осталось всего тридцать шесть человек — повару, почитай, и делать нечего: банки с фасолью пооткрываешь да сидишь в небо плюешь, правда, дескать, до бомбардировщика ни разу не доплюнул!
И вдруг Шишок насторожился, да и остальные уши навострили: в небе творилось что-то неладное… Медведь покосился на Баню: мол, накаркал — по звуку ведь Б-52!
Колонна продолжала ехать, Шишок, перебравшись на крышу кабины, гигантским прыжком преодолел расстояние до идущего впереди «бэтээра», где находился полковник Туртыгин, влез внутрь броневика и… машины остановились.
Полковник вылез из бронетранспортера, а подполковник с каликами выскочили из грузовика. Шишок с Медведем орали, что надо рассредоточиться, дескать, бомбить будет американец, а Егор Туртыгин головой качал: мол, наш батальон входит в контингент ООН, пускай мы не сообщили натовцам, куда идем — так и не должны были, у нас свое начальство. Не станет, де, Америка бомбить русскую колонну — это ж все равно, что начать Третью мировую, не совсем же они с приветом!
— Совсем! — в две глотки гаркнули домовик с Медведем.
А пока двуногие пререкались меж собой, соловей с жаворонком покинули плечи Вани Житного и… кверху полетели…
— Вы куда?! — Ваня им заорал. — А ну вернитесь!
Жаворлёночек крикнул: дескать, мы ему сейчас покажем, этому дурню Б-52, который птичьего языка не разбирает! А соловейко поддержал товарища: мы этому железному великану такие слова сейчас скажем, что даже «Б» поймет!
— Не надо! — заорал мальчик и ногами затопал. — Назад! Вниз! Ко мне!..
Но птахи на гребне вершинного ветра стремительно поднимались все выше — и вот… скрылись из глаз.
А Б-52, в связи с прекращением боевых действий, знать, уж не боялся никаких систем ПВО: летел довольно низко — его хорошо было видать с земли.
И… кажется, бомбардировщик пролетит мимо… кажется, он летит по каким-то своим натовским надобностям…
Да. Пронесло! Небо было чистым, уши не тревожил назойливый звук. Полковник Туртыгин, взглянув на Медведя, улыбнулся: дескать, а я что говорил! — и распорядился ехать дальше. Горлица вспорхнула с плеча Росицы и полетела к облаку: встречать отважных птиц… Но тут гул раздался с новой силой — Б-52, сделав петлю, знать, ворочался!
Домовик, ругаясь на чем свет стоит, вытащил из левого рукава бинокль Ваниного дедушки Серафима Петровича и приставил к глазам. Мальчик стал отбирать у него бинокль и — откуда только силы взялись — отнял!
Пусто, пусто… вот закатное солнышко, похожее на переспелое яблоко, вот на востоке объедок луны, брошенный на вылинявшую бледно-голубую скатерку. И вот он — огромный тупорылый бомбардировщик, под окном кабины нарисован мультяшный гриф, а на подкрылках-то у самолета… ой-ё-ё-й: «томагавки» ведь!..
— Шибают на две с половиной тыщи километров! — говорит рядом полковник Туртыгин, который тоже направил бинокль кверху, дескать, на кого-то они дальнего нацелились…
— Сблизи тоже очень даже могут поддать! — раздается с другой стороны голос Медведя.
А вон и птахи малые… Летят, как пущенные кем-то пернатые снаряды… Бомбардировщик, урча, следует своим путем, и вот-вот птицы врежутся в восьмимоторного великана… Шишок так свистнул, стараясь развернуть птичек, что у грузовиков брезент сорвало и в поля унесло, но пернатые и не думали сворачивать с самолетного пути. И вдруг соловейко-снаряд влетел в крайний мотор бомбардировщика, жаворлёночек-снаряд — в соседний… Зачем?! Ой, и были пташки — да не стало их!.. Только кровавые ошметки брызнули во все стороны: поработали натовские моторы над тельцами малых птах, как турецкие ятаганы, искромсавшие косовских дроздов в кровавую пыль…
А летающий железный дровосек, несший топоры подмышками, получив по птичьему заряду, затрясся всем своим гнусным телом, зашатался в небе, как надравшийся виски техасский фермер, и… потеряв ориентацию, стал падать на косовскую землю…
За холмами раздался тяжкий удар — и в небо взметнулись огонь с дымом, и во все стороны разлетелись части взорвавшегося вместе со смертоносными топорами железного американца.
Вернулась с небес огорченная горлица, спикировав на плечо застывшей, как белая статуя, Росицы Брегович.
И что-то еще, кружась, падало из-под белого облака — легкое и трепетное. Ваня Житный подставил ладонь — и на линии любви, жизни и судьбы опустилось окровавленное серенькое перышко: нет, не Финиста ясна сокола, а жаворонка или соловья.
Потрясенный мальчик стиснул кулак с зажатым в нем пером.
Глава 26
Поезд отправляется
Глухой полночью прибыли в Приштину, но столица Косовского края не спала: колонну встречали, и столько на дорогу выметнулось народу что машины вынуждены были заглушить моторы. Косовские девушки забросали бронетранспортеры полевыми божурами, капли цветов в неверном свете фар алели, ровно пролившаяся кровь. Старухи падали на колени, целуя пыльную, еще не остывшую, горячую от дневного солнца, словно бы живую броню. Мужики смеялись и в воздух палили, крича: дескать, ну, америкосы, так вас и перетак — и казали небу целый лес кукишей. И весь сербский люд говорил одно: мол, теперь можно остаться в Косове — братья пришли, у нас есть союзники, они нас защитят..
Егор Туртыгин, улыбаясь, спрашивал Шишка: похоже на Прагу-то сорок пятого? Домовик, лицо которого за день сморщилось, почернело и стало почти таким же древним, как лицо бабушки Видосавы, кивал: да, дескать, похоже, только… Только, де, тогда был белый день, а нынче — темная ночь, и снаружи, мол, и… внутри. И не смог постень удержаться от злых слез. И Ваня Житный тут завеньгал — и плевать ему было на то, что Росица Брегович его засмеет или полковник удивится: взрослый парень — и слезы проливает… Да и… сама ведь демократка отворотилась и торопливо принялась протирать запотевшие очки.
Лешачонок, который не понял, что сталось с улетевшими в небо птахами, вновь и вновь делал объявления: дескать, пассажирский поезд «Вечерница — Косово поле» прибывает на первый путь — и в звездное небо пялился… Но так и не дождался лесной диспетчер пернатых пассажиров.
В конце концов, колонну выпустили из людских объятий — и «бэтээры» рванули в Слатину. Калики переезжие знали, что цель пути — единственный уцелевший в Косове аэропорт, сладкий кусок для натовцев.
И вот с помощью саперов, которые во тьме как-то умудрились сделать проходы средь минных полей, прибыли в Слатину. Попутно пришлось отстреливаться от наседавших шиптар из OAK, которые никак не ждали русских и думали, что с минуты на минуты натовцы пожалуют… Те и пожаловали… Только маленько опоздали — аэропорт оказался занят.
…Ваня Житный, как и все в колонне, за ночь ни на минуту не сомкнувший глаз, стоял подле уходившей в бесконечность пустой взлетной полосы, освещенной жарким балканским солнцем. Вдруг сзади грузовик развернулся, из кабины Медведь с Шишком высовываются, зовут его: бегом, дескать, в машину, там ведь натовцы явились — да запылились!.. Мальчик живо вскарабкался в кузов — и грузовик, взвизгнув тормозами, рванул к контрольно-пропускному пункту.
Поперек дороги стоял «бэтээр», а за ним маялась колонна десантников-англичан, башня бронетранспортера недвусмысленно была развернута в английскую сторону, а на конце пулеметного ствола сидела синяя птица и поминала воронью мать! На броне, свесив ноги, развалились веселые служивые, а над их головами развивался российский флаг.
Какой-то англо-саксонец, вылупив зенки, интересовался у нашего лейтенантика: мол, откуда вы взялись и что все это значит?!
Тут Шишок, которому не терпелось, выбросился из кабины и на чистом английском — с оксфордским-то выговором — объяснил, что все это значит… Медведь захохотал, а лейтенантик слова домовика подтвердил: дескать, да, дорогие натовцы, опоздали вы на хрен, грызите теперь свои английские локти.
К вечеру прибыл натовский генерал Майкл Джексон — Ваня с Росицей, узнав, как зовут военного, переглянулись и прыснули в кулачки. Попсоименный генерал что-то долго пел нашим военным — но, знать, концерт успеха у зрителей не имел: никто из сладкой Слатины уходить не собирался.
Наоборот — аэропорт разминировали, выставили по периметру охрану, хотя полковник Туртыгин и ворчал, что двести штыков против нескольких тысяч натовских (те уж со всех сторон обложили Слатину) — это ведь всего ничего. Ждали подкрепления с родины, но летное поле пустовало — Болгария с Венгрией не давали нашим самолетам воздушных коридоров… Шишок ругался на чем свет стоит и в бессильной ярости призывал на бывших друзей по соцлагерю — а ныне жалких натовских прихвостней — громы небесные, а также молнии собственноручно от Ильи-пророка, с которым собирался по такому случаю лично договориться…
