Екатерина Неволина - Королева красоты. Большая книга романов о любви для девочек
Класс замер, ожидая, кто окажется тем несчастным, на которого падет вся тяжесть любви Аллы Викторовны к истории.
– Коробейникова! – неожиданно произнесла она, и на лице ее появилась странная улыбка, почему-то напомнившая Альке улыбку маньяка из какого-то американского фильма ужасов. Кажется, звали его тоже как-то педагогически, Лектор вроде бы… – Ты на прошлом уроке так хорошо рассказала нам о ходе Первой мировой войны, – продолжала тем временем Соколиха. – Пожалуйста, порадуй нас еще раз своей эрудицией. Прошу к доске. – И ее указующий перст безжалостно ткнул в доску, где уже висела цветастая, вылинявшая от времени карта Российской империи начала ХХ века.
Настя, что-то оживленно обсуждавшая с соседом по парте, на мгновенье застыла, и Алька увидела, как беззаботное выражение ее лица сменилось замешательством и даже испугом. Тем не менее, твердо сжав губы, она встала и подошла к доске.
– В Российской империи в то время наиболее популярными были партии кадетов, октябристов и эсэсэров… – уверенно начала она.
– Кого-кого? – добродушно переспросила Соколиха.
– Эсэсэров, – чуть менее уверенно повторила Настя.
Дальнейшие события, происходившие в классе, напомнили Альке виденную в каком-то мамином журнале картинку, вернее, подпись к ней – «Избиение младенцев».
Кажется, Соколиха давно так ни на ком не отрывалась, и Алька даже пожалела Настю.
Наконец, в ознаменование всех мучений, громовым раскатом прозвучало:
– Садись, два! – И Настя с побледневшим на глазах лицом вернулась за парту.
– Давай дневник, Коробейникова! – понеслось ей в спину.
Настя раскрыла сумку, усердно делая вид, будто ищет в ней дневник.
– Ну что ты там копаешься? – нетерпеливо спросила Соколиха, уже выведшая в журнале жирную двойку и жаждущая завершить кровавую расправу, чтобы перейти к объяснению новой темы.
– А я, Алла Викторовна, его дома забыла, – прошептала Настя, глядя на историчку злыми глазами.
– В следующий раз не забудь свою голову. Может, у вас в Москве не принято носить в школу дневники, а у нас в провинции все ученики так делают. Так что, пока ты не в столице, будь добра соблюдать наши провинциальные правила.
Настя опустила голову и уставилась на свой стол так, будто хотела взглядом прожечь в нем дырку, но Соколиха уже оставила ее в покое.
– Вот так, дети, – наставительно произнесла она напоследок. – Знать историю надо. Неважно, в какой школе ты учишься. Итак, продолжим, запишите…
Очередная жертва кровожадному молоху исторической науки была принесена, класс вздохнул с облегчением и, открыв тетради, стал записывать: «Февральская революция в России».
* * *– Вот гадина! Ведь специально завалила! – Настя терла руками и без того уже красные щеки, а глаза ее сухо и зло блестели. Ни единой слезинки.
Она в волнении металась в узком пространстве «тайного убежища» на школьном дворе, сама похожая на запертого в клетке хищника.
– Она такая, – утешительно пробормотала Ирка, царапая зеленый йодистый кокон найденного на земле грецкого ореха. – Любит показательные процессы устраивать.
– Нет. Соколиха, сдается, мне мстила. Я как раз сегодня с Пановой про школу трепалась… Небось она и донесла. Ну что же, я этого так не оставлю!
– Не может быть, чтобы Панова, – включилась в разговор Алька, – мы с ней с первого класса учимся. Когда-то даже вместе сидели. Она не из доносчиц. Проверено!
– Значит, кто-то другой… – Настя сосредоточенно нахмурилась, припоминая. – Понятно. Не иначе как твой разлюбезный Димочка! Он же тогда мимо нас проходил, еще на меня так оглянулся… Наверняка все слышал!
– Ничего он не мой, – вспыхнула Алька.
– Да ладно! Будто я не видела, как вы с ним переглядываетесь. И разве не лестно, что первый, так сказать, красавчик класса с тобой сидит?
Алька пожала плечами, всем видом демонстрируя полное и безграничное равнодушие к соседу по парте:
– Ты меня с кем-то путаешь. Но, кстати, не думаю, что это Димка тебя подставил.
– Конечно. Все ни при чем. Наверное, я сама Соколихе себя заложила. Специально, чтобы на конкурс не попасть.
Настя зло пнула ногой шаткий турник, и он угрожающе качнулся.
– Ой, а что ты теперь делать-то будешь? – испуганно пискнула Ирка. – А что, если и вправду из-за этой ерунды участвовать не разрешат?
– Ну, я тоже не вчера родилась. Что-нибудь придумаю. – Настя уже почти взяла себя в руки. – Так домой пойдем или тут до ночи будем торчать?
Глава 6
Ветер перемен
Вечером в гости заглянула тетя Наринэ. Она превосходно готовила и периодически баловала Альку с мамой то нереально вкусным мясом с гранатовым соусом; то запеченными с орехами баклажанами – которых можно было съесть полную тарелку и только потом, опомнившись, удивиться, сколько же ты съел; то горячими ароматными хачапури, на которых, словно маленькое солнышко, еще плавился и тек кусочек масла.
В этот раз она принесла айвовое варенье. Удивительно прозрачное, с гладкими, тугими кусочками айвы.
– Кушайте, – как всегда ласково, угощала она, – тебе, джаночка, кушать надо. Ишь худенькая какая!
Алька привыкла, что тетя Наринэ иногда называет ее Саша-джан или просто: джаночка. «Джан» – значит «душечка». Ей даже нравилось это ласковое слово.
– Я твою маму все ругаю, ругаю, – продолжала между тем тетя Наринэ. – Вот, говорю, Нелли, не откормишь дочку, замуж ее ни за что не возьмут.
– Тетя Наринэ, – вяло возразила Алька, гоняя по блюдечку ярко-оранжевый кусочек айвы, – я же вам уже говорила: сейчас полные не в моде. У девчонок, наоборот, чем стройнее – тем лучше. А с толстыми ни один мальчишка дружить не станет.
– Ну, – вздыхала та, разводя полными смуглыми руками, – моя Маша тоже все худеет, худеет… А те женихи, которым палку от швабры подавай, несерьезные, неправильные. Вот найдется серьезный…
– А мне и не надо! – разозлилась вдруг Алька. – Никого мне не надо! Ни серьезных, ни несерьезных!
– Ах, Саша-джан. – Тетя Наринэ попыталась погладить девочку по голове, но та отдернулась. – Вижу, Саша-джан, что на душе у тебя неспокойно. Наверное, с мальчиком каким поссорилась?.. Ну, как поссорилась, так и помиришься. Жизнь – она такая, как море. Не бывает, чтобы все время тихо. Да не расстраивайся, девочка. Все обязательно будет хорошо. Ты же у нас умница.
Когда Алька ушла ложиться спать, разговор между тетей Наринэ и матерью продолжился. Алька чистила зубы в ванной и прекрасно слышала все, что происходит на кухне.
– Александра у меня совсем неуправляемая стала, – вздыхая, жаловалась мама, – вижу, что у нее появились от меня секреты. И грубит, и учится хуже… Что ни говори, трудный возраст…
– Смотри, Нелли, девочка вся в тебя. Такая же упрямая. Ты б ей внушала помягче быть, – советовала мамина подруга.
– Да уж, внушишь ей!
– А ты так… исподволь… Самой же без мужа несладко живется. Так дочка пускай счастливей тебя будет. Понимаешь, Нелли-джан, подлаживаться надо. Стараться.
– Нет, Наринэ, подо всех не подладишься. Да и стоит ли оно того? Вспомни Алькиного отца. Я тебе скажу, хорошо, что он от нас уехал. Стала бы я под него подстраиваться!.. Ну, попереживала в свое время, поплакала, пока никто не видел. А теперь ничего. Живу же.
– Бедная ты моя джаночка! – Голос тети Наринэ стал мягким и теплым, словно толстая пуховая перина.
Алька представила, как она сейчас наклонилась над матерью и обнимает ее за плечи или гладит по голове. Словно это не мать – строгая, прямая женщина с гордым, немного усталым лицом, – а одинокий, несправедливо обиженный ребенок.
Алька никогда еще не видела ее такой, и ей стало стыдно, будто она наткнулась на что-то неприличное. Щеки так и вспыхнули ярким румянцем. Ну и пусть она не подслушивала специально, все равно с ее стороны это подлость.
Девочка включила душ и встала под тугие струи воды. Думать об отце она не хотела, а поэтому принялась напевать модную песенку. Она тоже считала, что им с мамой лучше вдвоем. И ни под кого подлаживаться не надо.
Когда Алька вышла из ванной, тетя Наринэ уже ушла, а мама сидела в комнате и смотрела в телевизор так пристально, будто от этого зависело их с Алькой будущее.
– Спокойной ночи, мама. – Алька осторожно коснулась ее плеча.
– Спи, – тусклым голосом отозвалась мама.
И Алька отправилась спать.
Ей не спалось. Наверное, день был слишком переполнен. Голова странно кружилась, и погруженный в ночной сумрак мир жил своей жизнью. Алька смотрела на бледную половинку луны, с любопытством заглядывающую в комнату сквозь незадернутые цветные занавески. Ей казалось, что воздух вокруг пульсирует, а на щеки положили по большой горячей картошке – будто только что из костра, – она ела такую в прошлом году, когда они с классом ходили в однодневный поход.
А еще она думала. О себе. О маме, у которой всего и были-то только она, Алька, да тетя Наринэ. Об Ирке. Смешной Ирке, внезапно влюбившейся в старшеклассника. Обо всем их классе. И о Димке. Но совсем немного. Самую малость. Может, зря она на него так сердится. Нет, надо бы все-таки взглянуть на эту записку, найти незадачливого шутника и накостылять ему хорошенько по шее…
