Зинаида Шишова - Джек-Соломинка
Генри Пикард так высунулся в окно, что чуть не вывалился на улицу. Вот тогда он заметил молодого парнишку на заморенной лошадке. Тот одет был по-городскому, и во всякое другое время купец принял бы его за слугу из богатого дома. Но сейчас Пикард научился по какому-то особо гордому и заносчивому виду отличать повстанцев. Да, впрочем, к мужикам пристало много и городского люда — ремесленников, слуг и всяких бездельников. Да что удивляться этой голытьбе, если все олдермены города, потеряв честь и совесть, примкнули к повстанцам.
— Эй, малый! — крикнул он громко. — Не желаешь ли подкрепиться вином и едой?
Таким образом Джон Бэг, сын угольщика из Леснесса, он же бывший паж Лионель, попал в дом богатого лондонского купца Генри Пикарда.
…Отяжелев от еды, разморенный жарой и вином, Лионель почти лежал на столе, уписывая последние крохи пирога.
— Не испытывают ли повстанцы нужды в деньгах? — осторожно спросил купец.
Бывший паж полез за пазуху и выложил на стол в ряд пять золотых флоринов.
— Вот! — сказал он, описав широкий жест рукой. — Можешь их повесить на шею своим коровам! А если тебе нужно, я могу добавить еще столько же! Мужики — теперь все! Вот ты меня позвал и угощаешь только потому, что я мужик!
Он положил голову на стол:
— Завтра я оденусь в рубище и буду ходить с непокрытой головой, и тогда купцы станут прямо насильно затаскивать меня в свои дома.
Когда Адам пахал, а Ева пряла,
Кто был тогда дворянином?..
— вдруг затянул он во все горло.
Лионель мог бы пожалеть, что напился в доме купца Пикарда до потери сознания, так как он пропустил великолепное зрелище. В двенадцать часов дня в пятницу, 14 июня, Ричард выехал наконец к мужикам на Мейль-Энд. Это случилось после того, как король тщательно все обсудил со своей матерью и высшими сановниками королевства. Другого выхода у него не было.
Огромные полчища мужиков скопились в Смисфилде, на Мейль-Энде и на площади Св. Екатерины. В Тауэр не пропускали барж с провизией. Если бы это затянулось еще на несколько дней, полторы тысячи человек, собравшиеся в Тауэре, были бы осуждены на голодную смерть.
Народ потребовал, чтобы король выехал без своих «дурных советчиков». Это означало, что лорд-канцлер Сэдбери, казначей Ричард Гелз, финансовый чиновник Джон Лэг и Уилльям Эппельдор должны были остаться в Тауэре.
Архиепископ Саймон Сэдбери отслужил обедню и благословил короля.
Открылись ворота Тауэра, и король выехал по направлению к Мейль-Энду в сопровождении своих родственников и небольшой свиты из рыцарей, оруженосцев и нотаблей столицы. Многие из стоявших на площади Св. Екатерины кентцев проводили его почти до самых Олдгетских ворот. Другие остались на месте, следя за воротами Тауэра.
Этого красивого зрелища Лионелю не пришлось увидеть. Он проснулся после полудня с тяжелой головой. Первым делом он нащупал золотые за пазухой и письмо леди Джоанны. Все было цело и невредимо. Со стыдом вспоминая свою давешнюю похвальбу, он залпом выпил кувшин холодной воды и приготовился поскорее убраться из дому. Однако Генри Пикард послал за ним слугу.
Перед хозяином дома на столе столбиками стояли золотые и серебряные монеты.
Лионель вдруг припомнил весь разговор о Джоне Ланкастере, и ему стало не по себе.
— Ваша милость, — сказал он робко, — ну хорошо, допустим я буду кричать: «Да здравствует Джон Ланкастер!» Но какую это принесет вам пользу?
Купец молча пододвинул к нему столбик серебряных монет:
— Если не принесет никакой пользы, то получишь вот это. Если же еще человек десять подхватят твой крик, можешь вернуться сюда за золотыми.
Лионель потоптался у выхода.
— Разве что попробовать уговорить городских? — сказал он нерешительно. — Потому что надо вам знать, ваша милость, что мужики упрямы, как ослы. Они мало разбираются в политике!
С тяжелым чувством сын угольщика Бэга вышел на улицу. Часто бывая с господином при дворе, бывший паж сэра Саймона Бёрли не мог не знать о том, что Ланкастер спит и во сне видит на своей голове корону. Ради того, чтобы посадить его на кастильский престол, Англия послала во Францию сто тысяч отборного войска и истратила миллион золотых ливров. Когда умер король Эд, многие говорили о том, что Джон Гентский отнимет у своего племянника корону. Но как можно было предположить, что такой высокомерный человек будет искать помощи у мужиков!
…Джек нисколько не преувеличил, сообщив купцу Генри Пикарду, что под его начальством находится четыре тысячи человек. В Лондон он ввел около трех тысяч кентцев, а в ночь на 14 июня подле Гейбери к ним присоединилось еще свыше тысячи людей Гердфордширского графства и горожан самого Сент-Олбанса.
От Гейбери они двинулись к площади Св. Екатерины, и как только открылись ворота Тауэра для того, чтобы выпустить короля, Джек в порядке выстроил своих людей.
Когда последний всадник покинул Тауэр, Джек подал знак стражникам, чтобы они оставили ворота в покое.
Первые ряды кентцев и гердфордширцев в порядке вошли в королевский дворец. Но так как это был долгожданный день расплаты, то мало кто мог сдерживать себя. Джек сам чувствовал, что он невольно все убыстряет и убыстряет шаг, а по лестнице он уже бежал, перепрыгивая через пять и шесть ступенек.
— Осторожно! — закричал он, добравшись до королевских покоев. — Двое людей с длинными мечами могут отстоять эту дверь от сотни нападающих.
Однако стражи нигде не было. Мужики беспрепятственно ворвались в комнату.
Если считать, что с королем ушла сотня людей, то все равно в Гауэре, кроме женщин, детей и стариков, осталось свыше тысячи хорошо вооруженных и годных к защите дворца рыцарей.
Однако никто из них не пошевелил даже пальцем, чтобы дать отпор мужикам.
Джек чуть не наступил на ногу бородатому дворянину, стоявшему у окна, но тот, бледный как смерть, только молча с ужасом смотрел на него.
Красивая немолодая дама, ломая руки, лежала перед большим распятием. Это была Жанна Кентская, мать короля. Из рыцарей, находящихся в комнате, никто не сказал ей ни слова утешения. Все застыли по своим местам, безмолвные, как статуи в храме. А их всего в первой комнате было около сорока человек.
Мужики в удивлении разглядывали их, а Джон Аббель из Эвешема даже попытался дернуть одного из пожилых рыцарей за бороду.
Так как красивая дама перед распятием была мать короля, то некоторые из кентцев обратились к ней со словами ободрения. Но их никто не учил любезности, поэтому они перепугали даму еще больше. Она закрыла лицо руками и отшатнулась в самый угол.
Мужики двинулись дальше. Они брали в руки многие предметы, которые обращали на себя их внимание в королевских покоях.
На блюде с недоеденной пищей Джек заметил любопытную штучку. Она была выкована из серебра и имела три зубца, как вилы. Очевидно, она служила королю подспорьем во время еды. Джек рассмотрел ее красивую, украшенную слоновой костью ручку и осторожно положил обратно на блюдо.
Все эти вещи принадлежали королю и должны были остаться на своих местах.
И на королевских рыцарей напрасно напал столбняк. Это были храбрые дворяне, они сражались за короля на войне и развлекали его в мирное время. Кентцам не из-за чего было с ними ссориться. Если их собственные вилланы имеют против рыцарей какое-нибудь зло, они должны прийти сюда со своими жалобами, и король их рассудит. Впрочем, скоро во всей Англии не останется ни одного виллана.
Кентцы вслух расхваливали молодого Ричарда. Вот, когда рядом с ним нет дурных советчиков, король отлично съездил на Мейль-Энд. Уже поздно, а его нет до сих пор — значит, он обо всем хорошенько потолкует с мужиками!
Кентцы, смеясь, заговаривали с дворянами. Господам нечего так пугаться: не ради них мужики ворвались во дворец. Люди, ради которых они проделали этот трудный и далекий путь, уже давно перечислены у мужиков в списках, и они никуда не скроются от народного гнева.
Вбежав в алтарь придворной капеллы, Джек первым заметил Саймона Сэдбери. Съежившись, канцлер, сидя на корточках, прятался за бархатным покровом, свисавшим с алтаря.
— Вставай, Саймон Сэдбери! — крикнул Джек изо всех сил.
Архиепископ поднялся. Он держал в руке серебряное распятие. Дрожащей рукой он широко перекрестил мужиков.
Некоторые из них ворвались в церковь в шапках. Опомнившись, мужики тотчас же обнажили головы.
Это ободрило архиепископа.
— Вон отсюда! — крикнул он громовым голосом. — Дайте себе отчет, на кого вы поднимаете руку!
— Мы пришли у тебя требовать отчета, изменник! — сказал Джон Хьюг из Кента. И он снова напялил свою шапку по самые уши.
— Ты изменник королю и народу! — кричали в толпе. — Сегодня пришел твой последний день, Саймон Сэдбери!
