Луиза Олкотт - Юность Розы
— О, мой дорогой! Он болен, а меня нет с ним рядом! Тиф, а он так далеко! Что могут сделать эти дети? Зачем я отпустила моего Алека?
Роза усадила ее на диван в зале и, пока тетушка Изобилие горько рыдала, прочла письмо, в котором Фиби просила старушку «осторожно сообщить известие Розе».
…
«Дорогая мисс Изобилие! Пожалуйста, прочтите это письмо про себя и потом осторожно сообщите его содержание моей дорогой хозяюшке. Наш дорогой доктор очень болен, но я с ним и не оставлю его ни днем, ни ночью, пока он не выздоровеет. Доверьтесь мне и не тревожьтесь: я позабочусь о нем со всем умением и преданностью. Сначала он не хотел, чтобы я вам писала. Он боялся, что вы вздумаете приехать, а это повредило бы вашему здоровью. К тому же это совершенно бесполезно: здесь нужна только одна сиделка, а я оказалась первой. Прошу вас, не отнимайте у меня права исполнить мой долг.
Мэк все же решился написать своему отцу, потому что сейчас доктор Алек уже не может запретить этого — он слишком болен. Поэтому я тоже пишу вам. Он заразился сыпным тифом, скорее всего от несчастных эмигрантов, которые повстречались ему в городе. Они не понимали по-английски и заблудились. Доктор заговорил с ними по-португальски, проводил их куда нужно и выслушал их историю. Думаю, что теперь он страдает за свою доброту — после этого у него внезапно начался тиф. Прежде чем он понял, в чем дело, я была рядом, и было поздно отсылать меня назад.
Теперь я могу доказать вам свою преданность и, если придется, отдать за доктора свою жизнь. Я сделаю это с восторгом, ведь он был для меня истинным отцом. Скажите Розе, что его последнее сознательное слово и мысли были о ней. „Не позволяйте ей приезжать; берегите мое сокровище“, — сказал он. О, послушайтесь его! Оставайтесь дома, и с Божией помощью я благополучно привезу к вам дядю Алека. Мэк делает все, что я ему позволяю. У нас лучшие доктора, и все идет хорошо, насколько это возможно. Мы ждем, когда наступит кризис.
Дорогая мисс Изобилие, помолитесь за него и за меня. Пусть Бог поможет мне хоть как-то отблагодарить тех, кто так много сделал для преданной и любящей вас Фиби».
Когда Роза подняла глаза от письма, пораженная этим внезапным известием и серьезной опасностью, старушка перестала плакать и набожно молилась, хорошо зная, в чем можно найти утешение. Роза опустилась перед ней на колени, положила голову на ее сложенные руки и на минуту замерла без слез и без слов. Затем из груди девушки вырвались рыдания. Тетушка Изобилие нежно сжала юную головку и, не обращая внимания на слезы, которые обильно текли по старческому лицу, проговорила:
— Будь тверда, моя душенька, будь тверда! Господь Бог не возьмет его от нас, я уверена, а это мужественное дитя отплатит свой долг, я чувствую это.
— Я тоже хочу помочь ему. Я должна быть с ним рядом и не боюсь никакой заразы! — в эту минуту Роза искренне позавидовала Фиби, потому что доктор Алек был отцом для них обеих, но лишь одна из подруг подвергалась опасности ради него.
— Нет, ты не должна ехать, моя дорогая. Это бесполезно, Фиби права. Я знаю, что такое тиф, часто сиделки таких больных сами заражаются и умирают. Бог благословит ее за мужество, за то, что она не позволяет Мэку приближаться к больному. Лучшей сиделки Алеку не найти. Конечно, она не оставит его, пока он не выздоровеет, — взволнованно сказала мисс Изобилие.
— Вот, только теперь вы начинаете ценить ее, как она того заслуживает! Мало кто решился бы пойти на такую жертву. Если она заболеет и умрет, в этом отчасти будет и наша вина. Она готова пройти огонь и воду, чтобы мы с любовью приняли ее в нашу семью, — гордясь подругой и мечтая оказаться на ее месте, воскликнула Роза.
— Если она привезет моего дорогого Алека домой, я больше никогда не скажу ни слова против нее. Пусть она выходит замуж за любого из моих внуков, я дам ей мое благословение, — тетушка Изобилие чувствовала, что никакая награда не будет чрезмерной за такой подвиг.
Роза готова была захлопать в ладоши, но снова сжала руки, вдруг вспомнив, что сражение еще не выиграно и что праздновать победу слишком рано.
Она не успела ответить, потому что в комнату вошли дядя Мэк и тетя Джейн. Письмо Мэка пришло к ним одновременно с письмом Фиби, и тревога за жизнь дяди Алека овладела всем семейством. Брат хотел сейчас же ехать к больному, а тетя Джейн собиралась непременно его сопровождать. Однако все соглашались с тем, что ему никто не поможет, кроме Фиби. Мэк писал, что она отлично справляется со своим делом, поэтому оставалось только молить Бога, чтобы девушка сама не заболела.
Суета улеглась лишь после того, как спасательный отряд отправился в путь. Тетушка Изобилие горевала, что не может поехать с ними, но, будучи разумным человеком, сознавала, что станет родным лишь дополнительной обузой и вряд ли сумеет чем-то помочь. Она осталась хлопотать дома, подготавливая всевозможные удобства для приезда своего дорогого больного. У Розы благоразумия было меньше, ей пришла в голову дикая мысль ехать одной туда, куда стремилась ее душа. Она не успела осуществить свое безумное намерение, потому что у тети Майры внезапно участились припадки. Девушка осталась с несчастной больной, чтобы скрасить ее последние минуты. Сначала не было никакой надежды на выздоровление, но затем страдалица вдруг попросила чаю и хлеба, и смерть вновь отступила.
Весть о болезни доктора разнеслась по округе со скоростью лесного пожара. Тетушка Изобилие без конца отвечала на вопросы о состоянии племянника встревоженным посетителям. В течение нескольких дней дверной звонок не умолкал ни на минуту. Являлись разные люди: богатые и бедные, дети и старики. Молодые девушки заливались горючими слезами, а юноши проклинали всех эмигрантов вообще и португальских в особенности.
Так открылось, как много людей любили этого человека, щедрого на добрые дела, который теперь страдал вдалеке, даже не подозревая, сколько его тайных благодеяний вышло наружу.
Раньше Роза думала, что жить для других — пустой, никому не заметный труд, теперь она убедилась в обратном. Она воочию увидела, как обильна награда такого труда, сколько благодарности он вызывает в людях, какая это драгоценная сила, гораздо ценнее обаяния славы или блестящего таланта, который светит, но не согревает. Девушка не раз думала над справедливостью дядиных слов. Похвалы, расточаемые знаменитостям, трогали ее гораздо меньше, чем вид доброго человека, который неутомимо трудится на благо своего ближнего. Ее героями сделались люд и, подобные Гаррисону[48], сражавшемуся за свой народ, Хоу[49], старавшемуся облегчить страдания глухих, немых и слепых, неподкупному Самнеру[50]. Она восхищалась незаметным подвигом добродетельных женщин, таких, как монахиня Гиббонс[51], которая в течение тридцати лет в Рождество творила сказку для двухсот бедных детей в городской богадельне, спасала от гибели заблудших Магдалин и обращала на путь истинный закоренелых преступников.
Роза получила урок, который показал ей, как прекрасна избранная ею стезя милосердия. Эта благородная деятельность помогла ей наполнить свою жизнь полезными деяниями, подарить помощь ближним, не ожидая никаких наград и довольствуясь лишь тем, что этот незаметный труд видит Бог.
Прошло несколько тревожных недель между страхом и надеждой. Жизнь и смерть боролись между собой, и не раз казалось, что смерть одолеет. Фиби твердо стояла на своем посту, побеждая опасность и саму смерть с мужеством и преданностью, на которую способны только женщины. Все силы ее души были приложены к делу, а когда положение казалось безнадежным, она со страстной энергией взывала к небесам, и слова ее, казалось, долетали до них.
— Молю тебя о милосердии, всемогущий Господь, и я никогда ничего не буду просить у Тебя для себя!
Искренние молитвы и самоотверженность творят чудеса там, где другая помощь бессильна. Подвиг Фиби был вознагражден счастливым исходом. Доктор Алек говорил впоследствии, что она спасла ему жизнь единственно своей силой воли. Даже в беспамятстве он чувствовал, что сильная теплая ладонь не отпускает его руку, и даже смерть оказалась не в силах разорвать это рукопожатие. Самым счастливым в жизни Фиби был миг, когда доктор очнулся, открыл глаза и слабо проговорил:
— Скажите Розе, что я легко отделался благодаря вам, дитя мое.
Девушка улыбнулась ему, поправила подушки, а когда он снова уснул, вышла в соседнюю комнату, собираясь сообщить близким радостную весть, но могла лишь броситься в кресло и дать волю слезам, впервые пролившимся в течение нескольких недель. Мэк застал ее в этот момент и утешал как мог, пока она не вернулась к своему посту — теперь уже только почетному. Сам он побежал послать домой телеграмму, которая заставила трепетать от радости многие сердца. Джеми в порыве восторга предлагал звонить по городу во все колокола и стрелять из пушек.
