Юрий Дьяконов - Приказ самому себе
Заспанный Стасик долго тер глаза и, шатаясь, как лунатик, пошел к выходу. Через минуту тишину вспорол звук горна.
В общежитии взвизгнули койки, заскрипели половицы, послышались голоса, захлопали двери. Командир глянул на часы и улыбнулся. Ровно половина шестого. Первый рабочий день трудового отряда начался точно по распорядку.
Едва соскочили с машин на усадьбе первого отделения совхоза, из домика вышла рослая смуглолицая молодая женщина в стеганке в пестром шелковом платочке на голове:
— Здравствуйте! Вот хорошо! Как раз вовремя приехали. ЛА то виноград открыли, а подвязывать некому, — и улыбнулась, сверкая ровными белыми зубами.
От этой улыбки, от приветливого тона всем стало весело. По дороге гадали: „А какой бригадир?.. Вдруг строгий дед. Как начнет придираться!“ А оказалось вот кто!
— А как вас зовут?
— Маша, — снова улыбнулась она, — а по отчеству — Михайловна… Так вы уже на бригады разделились?.. Хорошо. По десять?.. Как раз подходяще. Идемте за мочалой — и на свой участок.
Набрав жгутов коротко порезанного мочала, они гурьбой пошли за бригадиром через лесополосу, одетую уже в зеленую листву, к полю, по краям которого стояли цементные столбы-опоры. От них куда-то далеко-далеко шагали такие же белые опоры с проволокой, натянутой на них, как струны.
— Вот и наше поле, — сказала бригадир и сразу же начала объяснять — Работа простая. Делаем первую, сухую подвязку… Сразу ищите корень. Ага, нашли. Правильно! А от него лозы пошли. Вяжете их к нижней проволоке, — движения ее были плавны, неторопливы, но через несколько минут пять кустов были готовы.
Зойка бросила мочало и тоже стала подвязывать. Бригадир работала и успевала замечать каждый промах Зойки:
— Нет. Не в кучу. А веером, веером… Так. Берете мочало. Одной нитки вполне достаточно… Охватываете лозу петелькой… Теперь делаете „восьмерку“… Зачем? А чтоб лозу не перетягивать. Вот. И вяжете узлом. Раз и второй. Второй — для прочности. А то ветер подует и все ваши узлы развяжет…
Ребята старательно повторяли ее движения, слушали объяснения. Потом она развела бригады по участкам, предупредив:
— Если нужно что, гукните! Я тут на поле буду, услышу… Сначала не ладилось: прислонил лозу к проволоке — мочало выронил, потянулся за ним—лоза упала… Потом наловчились. Продвигались каждый по своему ряду, перекликаясь:
— Ваня! У меня шестнадцатый куст! А у тебя?.. Восемнадцать? Ох, хитрец! Обогнал. Ну, я сейчас тоже поднажму…
Мария Михайловна поспевала везде. Помогала, вновь показывала, как сделать лучше и скорее. Побывала на ряду у каждого…
В конце работы болела поясница, гудели ноги, руки, как плети. Брели к домику, как старухи, цепляясь ногами за комья земли. Пока ждали машины, Зиновий с Марией Михайловной обошел участки бригад и записал в блокнот, кто сколько сделал. Ехали в поселок молча. Даже говорить не хотелось. Пообедав в столовой, пришли в общежитие и повалились на койки.
— Как же я завтра работать буду? — со страхом говорила Нина Копылова. — Такая здоровая девчонка и так устала. Просто стыдно…
— Ничего, — успокоила девочек Лидия Николаевна. — Первый день — самый трудный. Вот отдохнете чуть — лучше станет.
И верно. Проспав два часа, все почувствовали себя намного лучше. Затеяли во дворе игры и даже немножко потанцевали под баян Сережи Капустина. Танцы прервала Лидия Николаевна:
— Ну так. Отошли? Размялись?.. А теперь берите тетради, учебники и марш в красный уголок заниматься.
Вечером в комнате мальчиков Зиновий стал оформлять большой лист для учета работы. Но рисунок не получался. Он стирал и начинал снова. Подошел Сазон. Постоял за спиной. Присвистнул презрительно и решительно толкнул его в бок:
— Сматывайся отсюда.
— Почему?
— Потому, что кончается на „у“… С тебя художник, как с Бобика телевизор! Сам сделаю… Ты командир? Вот и командуй…
Перед самым отбоем в коридоре на стене появился большой лист с красивым заголовком: „Как мы работаем“. На итоги стыдно было смотреть. Норму выполнили только командир и Сазон. А меньше всего кустов подвязали Сильва Орлова и Женя Карпенко. Но сам лист был оформлен замечательно. Фамилии выписаны красиво. Линии ровненькие. А главное — рисунок! Перед лесополосой, из-за которой выглядывал домик бригады, уходя вдаль, тянулись стройные ряды опор с проволокой. Вдоль них угадывались фигурки работающих. А на переднем плане, присев на корточки, девочка подвязывала к проволоке лозы,
— Точно, как на нашем участке!.. А девчонка, как живая!..
— Девочки! — ахнула Нина. — Так это же Саша Магакян! Точно!
— И совсем не похожа! — вспыхнула Саша и отошла от стены. Но все видели — точная Саша.
— Ладно, — сконфузился Сазон. — И никакая не Саша. А просто так. Намалевал, что вышло…
На второй день норму выполнили больше половины. На третий почти все. А десять человек дали около полутора норм!
Такой усталости, как в первый день, ни у кого не было. Привык ли. Втянулись. Ехали с работы с песнями. Тут же, на колесах, репетировали номера ко Дню Победы. А с обедом справлялись за пятнадцать минут. И никто не бросал недоеденную порцию.
ТАЙНЫ, ТАЙНЫ…В совхозе Сазону понравилось. Не то, что в школе. ИI еда что надо. Работа ладилась. Его похвалили на линейке. Ребята относятся хорошо. Чего еще надо? Казалось даже, что он и не расставался со своим классом на целый год…
Но в первый же день после работы, после еды и отдыха, все собрали книги, тетради и пошли в красный уголок заниматься. А Сазон остался один. Гулять одному не хотелось. Он походил по пустому коридору, остановился у красного уголка.
За дверью Саша Магакян громким уверенным голосом читала условие задачи. Сазон соображал, как ее решить, по ничего не придумал. Потом, рассуждая вслух, стала решать Саша. IИ он удивился, до чего все просто!.. Стал повторять в уме, но не сумел даже поставить вопросы. Он ужасно рассердился, обозвал себя „тупоумным бараном“, ушел в комнату мальчиков и повалился на кровать.
Мысли сначала были беспорядочные. А потом, в который уже раз, стал думать о классном шофере Журавлеве, который исколесил дороги страны, а теперь так вот, запросто, ездит за границу, будто он какой-нибудь дипломат или министр… Сазон постепенно все выспросил у Петра Никитовича о его друге. Оказывается, Журавлев и техникум автодорожный окончил, и языкам иностранным учился!.. И навалилась на Сазона тоска. Хоть волком вой. Не быть ему никогда таким, как Журавлев. Никогда не поведет он тяжелую машину по горным дорогам Австрии, не увидит чужих городов!.. И из-за чего?.. Из-за ерунды! Из-за того, что нет у него восьми классов! Будь они неладны!..
А в пятый, пусть хоть вся милиция будет тащить, он ни за что не пойдет!..
В таком состоянии и нашла его Лидия Николаевна.
— Гриша, почему ты лежишь?
— А что мне делать?! — вскочив, крикнул он. — Заниматься? А зачем? Зачем?! Чтоб опять третий год в пятом примерчики решать?.. Да пусть я сдохну!..
— Но ты мог бы сам…
— Сам? Да?!.. Вам хорошо говорить!.. Вас всякие там папочки-мамочки за ручку водили! А у меня!.. А я!..
— Я не о том. Но раз уж ты о папочках-мамочках заговорил, — грустно усмехнулась Лидия Николаевна, — тогда послушай.
Она на миг прикрыла лицо руками, а когда отняла их, Сазон удивился. Такой ее в школе никогда не видел. Черты лица стали резкими. Взгляд добрых близоруких глаз — острым, пронзительным. Она будто сразу постарела на много лет.
— Так вот… В июле сорок первого, в день, когда мне исполнилось одиннадцать лет, я осталась сиротой. Мама, бабушка, сестры, Женя и Нина, погибли при налете немцев на наш эшелон… Через несколько лет я узнала, что папа, который был пограничником, погиб еще раньше их…
Сазону стало неловко за свой упрек. А она продолжала:
— Три года я была в детском доме… А в сорок четвертом, когда исполнилось четырнадцать, пошла на завод, стала токарем. Точила снаряды. Ну, я и сейчас, видишь, ростом не велика. А тогда, чтобы работать могла, мне мастер под ноги ящик поставил. Да не одна я такая была… Заготовки тяжеленные. Мы с девчонками их вдвоем на станке устанавливали. Потом уж и одна научилась. Так вот и работала… А как только война кончилась, в вечернюю школу пошла. Образование-то у меня какое? Три класса до войны, да четвертый и пятый, с грехом пополам, — в детдоме. Ну и решили мы с двумя подружками все, что за войну упустили, догнать!.. Вот тут-то и началось. В семь часов — на завод. Потом — на занятия в школу. А после — уроки до двух, до трех делаем. Так и засыпали над тетрадками. А в шесть — девчонки будят: пора в столовку да опять на работу бежать. И так три года!.. Но в сорок восьмом мы все-таки десятый класс окончили. Все трое…
— Как же, Лидия Николаевна?! — перебил Сазон. — Ведь вы говорили, что в сорок пятом у вас только пять классов было. А в сорок восьмом — уже десять?!
