Ольга Русанова - Сестры
И вот теперь все ясно. Партизаны эвакуировали ребят на самолете. Тетя Паша в морозную февральскую ночь понесла больную, изможденную Зину в лес. Но не в партизанский лагерь, а к условленному месту, откуда ее должны были отправить на аэродром. Тетя Паша отдала девочку, но на обратном пути наткнулась на эсэсовцев. Ее обыскали, нашли в кармане детскую рукавичку. Стали допрашивать: «Куда шла?»
Васильевна отвечала: «Несла в лес дитё. Пускай замерзает — кормить нечем. Ребенок чужой».
Васильевна так и погибла, но не выдала тайны партизанского аэродрома. А Зина — теперь это уже совершенно ясно — была благополучно вывезена на самолете на Большую землю.
Сейчас, опять продумывая это сложное дело, которое многим казалось безнадежным, Анна Игнатьевна все больше и больше убеждалась, что идет по верному пути. Ошиблась не она — ошибается Кольцова. Сейчас Кольцова придет, и разговор с ней, несомненно, даст Анне Игнатьевне то последнее звено, которого ей все еще недоставало. «Да где же она, эта Кольцова?» Анна Игнатьевна еще несколько дней назад отправила ей открытку. Кольцова обещала приехать в Ухтомскую, даже сообщила, каким поездом. Но назначенный час давно прошел, а ее все еще нет.
В это время в дверь постучали, и вошла Надежда Антоновна:
— Извините, я опоздала! Я к вам прямо с поезда. Ой!
Надежда Антоновна не села — она провалилась в глубокое кожаное кресло и стала объяснять, что ее задержали в затоне.
— Сами понимаете, ремонт всего машинного отделения.
Выехала она из затона не вчера, как рассчитывала, а только сегодня на рассвете.
— И вот прямо к вам! Я даже в Москву не заезжала, дома не была. Маринку еще не видела!
«Точная не точная, а девочку любит!» — подумала Журавлева, кутая ноги серым байковым одеялом. И заговорила:
— Вы просили меня разыскать семилетнюю сестру вашей приемной дочери. Но сестре вашей девочки не семь лет, как вы утверждаете, а двенадцать. Вы меня ввели в заблуждение.
— Это… это… — растерянно проговорила Кольцова, пытаясь встать, но снова погружаясь в бездонное кресло. — Вы ошибаетесь, это невозможно!
Журавлева подняла на Надежду Антоновну свои темносерые глаза:
— Какие у вас доказательства?
Анна Игнатьевна ожидала, что Кольцова начнет возражать, возможно у нее даже окажется какой-нибудь документ. Но ведь девочка под чужой фамилией, а документы легко спутать.
К ее удивлению, Кольцова спорить не стала.
— У меня нет никаких доказательств, — тихо проговорила она. — Я знаю только одно. Маринка, то-есть Маша, раньше часто вспоминала какую-то черненькую девочку. Эта девочка, видно, была очень капризная, избалованная. Чуть что — в слезы. А больше… больше я от Маринки ни о какой девочке не слыхала.
Журавлева достала из папки фотокарточку какой-то женщины и долго молча смотрела на нее, словно искала у нее ответа. По огорченному лицу Анны Игнатьевны Кольцова поняла: случилось что-то такое, чего та не ожидала.
— Маша была слабенькая, — проговорила Кольцова, точно в чем-то оправдываясь. — Впрочем, начну по порядку. В Москву прилетел самолет из Белоруссии с детьми партизан. Это было… это было в 1942 году, в феврале…
— Семнадцатого февраля, — уточнила Журавлева, стряхивая пепел с папиросы.
— Да, совершенно верно, семнадцатого! — подхватила Надежда Антоновна. — Поместили ребят в нашем детском саду. Работники пароходства своих ребят эвакуировали из Москвы, и здание пустовало. Ну так вот, мы узнали, накупили подарков и пришли…
Надежда Антоновна говорила взволнованно и, может быть, громче, чем следовало, забывая, что ведь это, в сущности, официальный прием, что перед нею занятой человек, у которого каждая минута на счету. Она видела перед собой не подполковника, а простую, огорченную женщину, которая тревожится о ребенке не меньше, чем она сама.
— Приехали мы и смутились — столько начальства, — продолжала Кольцова. — Ребят встречали белорусский нарком со своим заместителем, генерал, врачи… Истощенных детей решили отправить в больницу, остальных эвакуировать в детские дома в Среднюю Азию…
Надежда Антоновна помолчала.
— Да, так про Машу… — Она снова заговорила совсем тихо: — Ребятишек подарками завалили, все играют. Ко мне подбежала девочка лет пяти и протянула ручонки. Самая некрасивая, измученная. Обняла меня за шею. И вот уходить пора, а она не отпускает, да и мне уже не хочется с ней расставаться. Тут и капитан говорит: «Что ж делать, Надежда Антоновна, бери девчурку! И твоя жизнь светлее будет! Мы все станем тебе помогать»…
Вьюга не унималась. Снова налетел ветер, и было слышно, как он завыл в трубе, как внизу уныло и жалобно заскрипели ставни. Надежда Антоновна невольно прислушалась.
— Да, так девочку я взяла, — продолжала она. — Нянчил Машу весь пароход. Главной нянькой был Рамзес.
Анна Игнатьевна улыбнулась:
— Громкое имя!
— Это собака нашего капитана. Чудесный пес!.. Рамзес караулил Маринку, когда она играла в саду. Попробуй-ка, подойди к ней — так зарычит!.. Рамзес сам покупал Маринке молоко. Да, представьте себе! Дам я ему сумку в зубы, а в сумку положу деньги, и он отправляется в магазин. Там его уже, конечно, знали…
Не скрывая своего волнения, Анна Игнатьевна курила папиросу за папиросой. Рассказ Кольцовой был убедительнее всяких документов.
— Да, а в конце концов что же вышло? Девочка окрепла, поздоровела, ее и не узнаешь! Но вот что плохо. Сперва Маринка долго болела, и я ее никуда не пускала. В детский сад не водила. Она целыми днями была или одна, или среди взрослых, а они, что греха таить, баловали ее. Развита Маринка не по возрасту, а подружек у нее нет. Одна для нее, видите ли, недостаточно умна, другая мало читает… Она даже ссориться с девочками начала. — Надежда Антоновна провела пальцем по мягкой коже кресла. — Капитан на меня и напустился: «Сама ты, Надежда Антоновна, виновата! Видала, как в детских домах? Чтобы сестер и братьев не разлучать — есть дома, где трехлетки с семнадцатилетними ребятами растут. Мальчики и девочки вместе. Это государство семью бережет. А ты Маринку удочерить удочерила, а сестрой ее не интересуешься. Надо, чтобы сестры вместе росли, вот какое дело!»
Надежда Антоновна посмотрела на окно — оно было до самого верха затянуто пленкой льда. Ох, и вьюга! Ох, и мороз!.. И совсем тихо продолжала:
— Анна Игнатьевна, вы поймите, сестра моей приемной дочери не может быть мне чужая. Меня только смущало немного, что эта «черненькая сестренка», как ее называет Маринка, очень уж капризная. Но я и с этим примирилась — ничего, воспитаем! А вы мне вдруг заявляете, что у Маринки совсем другая сестра, чуть ли не взрослая!
Выслушав рассказ Кольцовой, Анна Игнатьевна облокотилась на стол и ладонью прикрыла глаза. Да, эта женщина правильно рассуждает. Наивно думать, что Маша могла забыть свою старшую сестру, а какую-то маленькую чужую девочку помнит!
И все-таки!..
Анна Игнатьевна подняла голову.
— Товарищ Кольцова, — она взяла из папки фотокарточку и положила ее перед Надеждой Антоновной, — знаете, кто это? Это женщина, которая спасла вашу приемную дочь!
Резким движением Анна Игнатьевна пригнула лампу на высокой гибкой подставке к самому столу, так что в комнате стало темно — весь свет теперь падал на фотографию молодой женщины с огромными грустными глазами на спокойном лине.
…Витя заметил, что свет в мезонине пропал:
— Маринка, мы опоздали! Журавлева, наверное, спать легла!
Он остановился посреди дороги.
Только тут ребята спохватились, что уже поздно, что люди, пожалуй, спать ложатся, а о Вите и Маринке дома, конечно, беспокоятся.
— А все потому, что мы канителимся! — Маринка схватила Витю за карман пальто и потащила за собой.
Они подбежали к забору, из-за которого виднелась небольшая дача. Окно в мезонине оставалось темным.
— Скорей! Скорей!
Маринка побежала по узкой дорожке, поднялась на две скользкие ступеньки и потянула к себе обитую черной клеенкой дверь. В сенях их встретил толстый лысый человек в форме железнодорожника. Он с удивлением посмотрел на облепленных снегом ребят.
— Анну Игнатьевну? — переспросил он. — Сейчас мы ее вам предоставим. Только сначала снег отряхните, а то она у нас простужена.
Витя и Маринка долго хлопали друг друга варежками. Потом железнодорожник показал им комнату Журавлевой. Маринка поднялась по крутой лестнице, постучала.
— Войдите!
Маринка вошла первая. В полумраке она увидела сидевшую за столом женщину в расстегнутом кителе, с завернутыми в одеяло ногами.
— Здравствуйте, товарищ Журавлева!
— Маринка?.. — Надежда Антоновна вскочила. — Как ты сюда попала?
— Мама?.. — изумилась Маринка. — Мама, а мы к товарищу Журавлевой! Мама, мы ее нашли!
