Евгения Яхнина - Шарло Бантар
«Да, теперь я вижу, каким дураком был до сих пор! Вот Гастон — другое дело. Он не распевал песенок в “Сверчке” и умер как герой. А я, словно малый ребёнок, попался в западню, не мог раскусить предателя Люсьена!..»
Стон дяди Жозефа прервал размышления Кри-Кри.
— Дядя Жозеф, тебе плохо? Ты слышишь меня?
— Шарло, это ты, мой мальчик? Отчего так тихо?
— Дядя Жозеф, ты у меня в каморке… Я всё тебе расскажу. Погоди только, я схожу сперва поищу, чем тебя подкрепить.
— Теперь вспоминаю… Постой… Не уходи. Надо всё обдумать.
— Я сейчас же вернусь. И трёх минут не пройдёт, как снова буду тут.
— Нет, мальчик, никуда не ходи. Надень свежую рубашку, почисти башмаки, вымой лицо и руки утренней росой. Когда услышишь, что пришла мадам Дидье, поднимись к ней и объясни, почему тебя так долго не было. Скажи, что перестрелка помешала тебе вернуться вовремя. Обо мне не тревожься, мне лучше. Плечо не беспокоит. Рана, должно быть, неопасная. Всё будет хорошо.
— Верно, дядя Жозеф. Мадлен так и сказала: «Хорошо, что пуля прошла насквозь и не задела кости!»
Больному было трудно разговаривать. После сделанного усилия он ослабел, закрыл глаза и снова задремал.
Первые лучи солнца скользнули по верхушкам деревьев, коснулись карниза дома, где помещался «Весёлый сверчок», и, как бы рассыпавшись, осветили кустарник под окошком Кри-Кри.
Мальчику сразу стало веселее, захотелось двигаться, действовать.
Шарло высунулся из двери каморки и стал насторожённо осматриваться.
Два густых, разросшихся дерева отбрасывали тень на покрытую травой площадку перед окном. От лёгкого ветра шелестела листва, и тени на земле принимали причудливые, дрожащие очертания, которые порой казались Кри-Кри тенями притаившихся людей. Но вскоре он убедился, что на пустыре никого нет.
«Надо пойти на разведку, — подумал он. — Но можно ли оставить дядю Жозефа, пока он не проснулся?»
Бантар как будто почувствовал растерянность мальчика, приоткрыл глаза и сказал:
— Надо быть готовым ко всему, Шарло. Сюда могут прийти. И тогда мы пропали. Меня беспокоят две вещи: знамя и шаспо.
— Моё шаспо? — тревожно спросил Кри-Кри.
— Если хочешь — твоё. Но сейчас не в том дело, чьё оно. — Жозеф улыбнулся краешком губ. — Ты, надеюсь, не откажешься одолжить его, если оно мне понадобится? Сейчас его надо спрятать, и подальше.
— Я зарою шаспо под деревом, на пустыре. А знамя пока всё ещё на мне. В земле оно может истлеть… Вот, посмотри!
Кри-Кри расстегнул куртку, и на груди у него Жозеф увидел знакомую ткань.
— Ну, иди, Шарло! Обо мне не беспокойся, — сказал Жозеф. — Только смотри не ввязывайся ни в какие споры. Держи себя так, чтобы никто тебя ни в чём не заподозрил. Помни, Шарло: сейчас ты отвечаешь не только за себя — ты отвечаешь за знамя!
Кри-Кри был готов ещё и ещё слушать дядю, но Бантар решительно оборвал беседу:
— Ну, мальчуган, пора, а то хозяйка как раз тебя хватится.
Шарло быстро полез под кровать, достал оттуда шаспо, взял в углу маленькую железную садовую лопату, снова выглянул за дверь: никого!
Кри-Кри вышел на пустырь. Укрыв шаспо в гуще разросшихся кустов, мальчик присел на корточки под большим густым платаном и начал рыть яму, мысленно соразмеряя её с величиной ружья. Он только успел приготовить ложе в земле и выстелить его сухими листьями, как услышал знакомый условный свист. Так свистеть могли только двое: Гастон и Мари.
Свиста Гастона он никогда больше не услышит. Значит, это Мари. Она жива! Как вовремя она пришла! Перед ней Кри-Кри мог не скрывать свою работу… Он коротко свистнул в ответ. И тотчас послышался шелест платья, лёгкие шаги и показалась Мари с неизменной своей корзинкой цветов.
Опустив её на землю, девочка бросилась к Кри-Кри:
— Шарло, дорогой, как я счастлива! Ты жив! Я свистела на всякий случай, почти не веря, что ты отзовёшься… Но до чего ты исхудал! У тебя совсем другое лицо… Будто год прошёл с тех пор, как мы не видались…
— А мне так кажется, что не год, а целых десять лет!
— Куда же ты девался после Трёх Каштанов?
— Это долго рассказывать. Потом всё узнаешь. Сейчас надо зарыть моё шаспо.
— Ты дрался на баррикаде? Стрелял из ружья?
— Стрелял, пока было можно, и расстрелял все патроны, кроме одного… Говорят, что, когда имеешь дело с версальцами, последний патрон следует приберечь на всякий случай. Я и приберёг его.
— Я никак не могу себе представить, что ты, Кри-Кри, сражался на баррикаде.
— Ох, Мари, тебе действительно трудно себе представить всё, что я видел в эти дни!
— Ну, и мы видели немало, — сказала Мари. — Ты слышал про генерала Галифе?[72]
— Нет, ничего не знаю.
— Страшно даже рассказывать… — Мари зябко повела плечами. — Когда вывели пленных коммунаров, Галифе сказал: «Пусть те, у кого седина в волосах, выйдут в первый ряд». И сто одиннадцать пленных вышли вперёд. «Вы стары, вы видели 1848 год, — сказал генерал, — значит, вы не в первый раз бунтуете. Вы умрёте первыми»… И их тут же казнили, — добавила Мари после паузы.
Вдали раздался ружейный залп, второй, третий, четвёртый…
Мари повернула голову в ту сторону, откуда доносились выстрелы, и тихо сказала:
— Слышишь? Так всё время. Это расстреливают пойманных коммунаров.
— Да, — мрачно сказал Кри-Кри, — меня ничем не удивишь, после того как я побывал в тюрьме.
— Ты был в плену у версальцев?..
Несмотря на то что Кри-Кри был подавлен всеми событиями и обеспокоен будущим, он испытывал некоторое удовлетворение оттого, что бесхитростное лицо Мари выражало явное восхищение подвигами друга.
Но Мари уже тревожно спрашивала:
— А про Гастона ты ничего не слыхал?
— Да, Мари… Я видал там… Гастона.
— Что с ним, Шарло?.. Почему ты молчишь?..
Кри-Кри хотел рассказать Мари о смерти Гастона, но почувствовал, что не в силах это сделать. После некоторого усилия он произнёс еле слышно:
Мари, твой светлый облик
Всегда передо мной!
Мари, моя подруга,
Прощай! Иду я в бой!
— Что с Гастоном? Почему ты не отвечаешь?.. Где Гастон, я тебя спрашиваю! Что с ним случилось? — теребя Кри-Кри за рукав, засыпала его вопросами Мари.
Заметив слёзы на глазах мальчика, она вдруг сразу сжалась и с испугом проговорила:
— Ты плачешь, Кри-Кри! Что же могло случиться?..
Кри-Кри собрался с духом и произнёс почти спокойно и очень серьёзно:
— Мари, Гастон умер. Он умер как герой!
Мари опустилась на траву и, спрятав лицо в колени, громко заплакала.
Кри-Кри беспомощно глядел на Мари. Он попытался её утешить, провёл ладонью по её волосам, но она зарыдала ещё громче, ещё неутешнее.
— Не плачь! Возьми себя в руки… Понравились тебе стихи, что я прочёл сейчас? Ведь это стихотворение — оно предлинное — написал для тебя Гастон. Ещё раньше, перед уходом на баррикаду, он передал его мне. И потом снова говорил о нём там, в плену у версальцев… Ты не знаешь, какой герой Гастон! Ведь это он спас меня из плена…
— Гастон?.. — Мари приподняла покрасневшее от слёз лицо. Она говорила уже обычным голосом, но слезинки всё ещё возникали где-то там, в самых уголках глаз, и снова расплывались по щекам. — Подумать только, в такую минуту Гастон вспомнил обо мне! А что я такое? Простая, ничтожная девчонка!
Кри-Кри хотел было сказать ей, что это неправда, что она самоотверженный, преданный друг и, несмотря на свои юные годы, опора семьи и что за это они полюбили её оба: Гастон и Шарло. Но ему показалось, что сейчас говорить об этом не следует. И в нескольких словах он рассказал историю своего побега, стараясь больше говорить о Гастоне, чем о себе, и не подчёркивать собственных подвигов. Рассказал он своей подруге и о том, как убил предателя и тем спас жизнь дяде Жозефу.
— Теперь, — закончил Кри-Кри свой рассказ, — ты поможешь мне скрыть его от сыщиков. Это необходимо быстро сделать.
— Ему никак нельзя оставаться здесь! — заволновалась Мари. — Эта старая булочница, мадам Либу, подружка мадам Дидье, мстит теперь коммунарам и всюду суёт свой нос. Она заметила следы крови, ведущие к пустырю. И вот, представь, пошла молва о спрятанных в кафе федератах!
— Следы крови? Откуда же кровь? — воскликнул мальчик. — Рана дяди Жозефа была хорошо перевязана.
Кри-Кри не знал, что Жако был ранен в ногу и рана кровоточила.
— Та-ак… — протянул Кри-Кри. — Дело осложняется… А я ведь был уверен в безопасности моего «особняка»! Какая неосторожность! Ах, какая неосторожность!
— Как же быть? Как спасти дядю Жозефа?.. Что, если взять его к нам?
— К вам? — живо переспросил Кри-Кри. — А твоя мама не побоится его укрыть?
— И ты можешь в этом сомневаться! — с упрёком сказала Мари, глядя прямо в лицо Кри-Кри своими ясными глазами. — Как только мама узнала, что Клодина убита, она послала меня за маленьким Клодом. Он теперь у нас.
