Рудо Мориц - Его большой день
«Вот она, разбойничья компания!» — думаю я, и все мне стало понятно. Пока лиса косулю-мать в чащу заманивала подальше от детеныша, лис приготовился изловить перепуганного беззащитного козленка. Я даже зубами заскрипел, видя такое коварство.
Остановился лис между косулей и козленком. Тот испуганно запищал и заметался из стороны в сторону. А лис прилег, зубы оскалил, уши прижал — сейчас прыгнет, и конец пятнистому малышу.
Как только прыгнул рыжий разбойник, я выстрелил. Лис в воздухе перевернулся, на землю упал да так и остался лежать. Косуля в сторону отскочила — и в чащу. Лиса за ней, но до безопасного места не добежала. Я из второго ствола ударил. Лиса раз-другой прыгнула, перевернулась — ей тоже конец пришел.
А косули и след простыл.
Остался на вырубке только маленький козленок. Жалобно попискивая, по вырубке бегает, а куда кинуться, не знает.
Прислонил я ружье к дереву, на полянку спешу — прямо к козленку. От меня он не побежал. Видно, от страха даже бежать не мог — тонкие ножки подламывались. Без всякого труда поймал я его и прижал к себе. А он дрожит как осиновый лист.
«Не бойся, вернется твоя мама… Подождем ее, ну… ну, не плачь», — успокаивал я малыша, словно ребенка.
Оттащил я тела рыжих разбойников в чащу и вернулся на прежнее место, козленка на колени положил. Поглаживаю его худую спинку, на которой ясно позвоночник прощупывается, а он все дрожит и дрожит.
Смеркаться начало, а я на том же месте сижу с маленьким козленком на коленях. Косули нет как нет. Не слишком ли далеко она забежала с перепугу?
Я уже терпение стал терять. И так меня ночь в пути застигнет.
Что делать? Оставить козленка, одного на вырубке? Ведь он и до утра не доживет. Тогда я легонько козленка за ухо ущипнул. Он вздрогнул и тоненько так пропищал: «Киа-а-а, ки-кииа-а!»
«Больно? — спрашиваю его. — Сейчас мама придет, погоди!»
Гляжу на вырубку, а на ней пусто. Прислушиваюсь — тоже ничего. Ещё раз ущипнул хрупкое ушко.
Через несколько минут высовывается из чащи на противоположной стороне вырубки голова косули: черный нос, большие робкие глаза и острые уши. Косуля голос подала, тихонько так. Козленок сразу голову поднял и пискнул. Мать вышла на полянку.
Я положил козленка на землю. Он сейчас же к матери побежал, а она ему навстречу.
Взял я рыжих разбойников за хвосты, обошел сухой хворост, чтобы семейку не спугнуть, и довольный отправился домой…
Дядя Богдан посмотрел на меня. Не стану ли я и теперь, как накануне, опять сомневаться. А я только сказал ему:
— Хорошая мать, не испугалась, опасностью пренебрегла.
Дядя Богдан сразу успокоился.
— Посмотрите сами, — это недолго! Вот попищу сейчас, увидите, что будет!
А сам смеется. Доволен!
Мы добрались до старого редкого ельника. Во все стороны хорошо видно. Дядя Богдан достал из своей сумки деревянную дудочку манок.
Тоненькое «киа-а-а-а, ки-ки, ки-и-а-а-а» разнеслось далеко. Мы ждем затаив дыхание. Тишина глубокая. Дядя Богдан снова прикладывает дудочку к губам, снова слышен тот же жалобный писк. Человек его и в ста шагах не услышал бы.
Вдруг топот откуда-то снизу. А вот и косуля! Остановилась, посмотрела вокруг — где же козленок, который звал на помощь? Его нет. Тогда косуля дальше побежала. Только белое «зеркальце» мелькало меж стволов.
Дядя Богдан победоносно посмотрел на меня, но не проронил ни слова. Должно быть, еще чего-то ждал.
И правда, ждать не долго пришлось. Вижу я, как с другой стороны еще одна косуля к нам торопится. Но не дошла. Учуяла запах человека. Ветер от нас на нее дул. Она скорей прочь кинулась.
Я поглядел на тоненькую дудочку в пальцах старика и вспомнил, что мне говорили люди: «Дядю Богдана даже зверь слушается».
«Ох и мастак этот дядя Богдан!» — подумал я и дал себе слово никогда ему не перечить ни всерьез, ни в шутку. Где уж мне спорить с таким бывалым человеком!..
11. Козлик Беляк
На пути из лесного питомника приметила нас сойка. Прячется среди ветвей, то и дело пронзительно вскрикивает: «Кии-кек-кек!.. Кии-кек-кек!..» Потом снимается с места, перелетит немного дальше и снова своим противным голосом оповещает обитателей леса о том, что мы идем.
— Дрянь нахальная! — ворчит дядя Богдан. — Неужто всему лесу надо знать, что мы здесь?
Вдруг сплетница пролетела над нашими головами и села на ветку кудрявого дуба. Дядя Богдан пригляделся к ней, быстро снял с себя куртку и — хлоп! — накинул ее на сойку.
Попалась, болтунья!
Он быстро достает сойку из-под куртки и внимательно разглядывает. Потом кивает мне и говорит:
— Ну, молодой человек, приглядитесь-ка хорошенько!
Я всматриваюсь. Необыкновенная сойка! Среди серо-голубых перьев в ее крыльях виднеется много совсем белых.
— Первый раз в жизни вижу сойку с таким белым оперением, — говорю я удивленно.
— Что ж, в лесу белая окраска иной раз встречается, — говорит дядя Богдан. — Знаете, недостаток… ну как же это… как, бишь, его…
— Пигмента, — подсказываю я.
— Да, да, верно… Однажды я сам белого косача застрелил. А в доме у нас даже белый козлик жил.
— Совсем-совсем белый? — не верится мне.
— Правда, как снег белый.
— И ручной?
— Как щенок.
— А как же он к вам попал? — расспрашиваю я дальше.
— Вы что же, намерены каждое слово из меня клещами вытаскивать? — говорит дядя Богдан, улыбаясь. — Уж лучше я вам все по порядку расскажу, слушайте только. Однажды сообщил мне один лесник, что на нашем участке белый козленок появился. Что, мол, с ним делать будем?
«Оставить его в лесу, так он не долго проживет, — говорю я леснику. — Белый цвет все равно его выдаст… Давайте лучше поймаем его!» — решил я.
И мы отправились в те места, где косуля с белым козленком ходила.
Пришли мы туда под вечер, и сразу же нам повезло. Под кустом лежала красивая, почти красноватой окраски косуля, а белый козленок сосал ее. Белый-пребелый, ну прямо как снег.
Мы тихо подползли поближе, потом в несколько прыжков животных настигли. Вскочила косуля и прочь умчалась. Козленок за ней. Был он совсем маленький, неуклюжий. Ножки тонкие как палочки, подламываются, в валежнике путаются. Упал он вдруг, к земле прижался, мордочку спрятал как можно глубже в траву. От страха дрожит и попискивает.
По пути к дому он успокоился. Понял, что мы ему зла не причиним.
Дома я дал ему попить молока из бутылки с соской. Сначала он не хотел ее брать, а потом ухватил за самый кончик и принялся жадно сосать.
Красивый был козленок. Глаза красные, и даже копытца розоватые.
Очень он полюбился нашим детям, и назвали они его «Беляк». Детвора ведь сразу кличку найдет.
Козленок тоже быстро к детям привязался.
Так и жил Беляк с нами. Спал он вместе с псом Вихрем на подстилке. Добрыми друзьями стали козленок и Вихрь.
Время шло, настало лето. Я часто в лес со своей собакой ходил. А Беляк без Вихря ни за что не оставался дома. Так и рвался за ним в лес. Вот и стал я брать его с собой. Тут ему встречались братья обычной окраски, но они его почти не интересовали. Подолгу он с ними никогда не играл.
К осени у Беляка великолепная зимняя шубка выросла, красивая такая, густая. А зимой, когда в горах жестокие метели завыли, козленок, сытый и довольный, лежал в загоне, и никакой ветер ему не был страшен. Сена у него было вдоволь, получал он и клевер, и горсть соли. А если ему становилось скучно с Вихрем, он приходил на кухню, где с ним играли и резвились дети, угощали хлебом с солью. Мать их иной раз даже останавливала: весь хлеб, мол, скотине скормите.
Так провел Беляк первую зиму.
Как только весна заглянула в горы, у козлика на голове стали «пуговки» припухать — признак будущих рогов.
«Эх, и красавец ты будешь. Беляк, когда у тебя рога вырастут», — частенько говаривал я козлику. А он словно понимал меня и задорно подпрыгивал сразу на всех четырех ножках.
И вправду рожки, покрытые мягкой пушистой оболочкой, росли очень быстро…
А мы с лесником следили, не появится ли в нашем лесу еще один белый козленок. Так оно и вышло!
И еще через год та же самая косуля произвела на свет третьего белого козленка.
Но, кроме Беляка, ни один долго не прожил. Белого козленка не то лиса издалека заметила, не то еще какой-то лесной хищник поймал…
А Беляк между тем превратился в большого, могучего козла. На его рогах выросли первые отростки. Голова всегда была гордо поднята, и он этак весело топотал копытцами. По всей округе прославился наш Беляк.
К нам люди приходили им полюбоваться. И всякий раз ему какое-нибудь лакомство приносили: то кусок хлеба, то сахарку или конфетку. Но самым желанным лакомством для Беляка оказался табак. Я уже говорил вам, когда об олене Петьке рассказывал, что животные табак очень любят. Беляк за табаком на край света пошел бы.
