KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Детская литература » Детская проза » Сергей Баруздин - Повести и рассказы

Сергей Баруздин - Повести и рассказы

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Сергей Баруздин, "Повести и рассказы" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Она стояла одна у большого подъезда большого дома, а жизнь шла где-то рядом и впереди, но как бы отдельно от нее. И фонари светили там — впереди. И машины бежали там — впереди. И люди шли, торопясь скрыться от дождя, там — впереди.

Почему же нет мамы?

И вдруг ей стало страшно.

А что, если мама так и не выйдет сюда, к ней? И отец никогда не вернется из своей дальней командировки? И она, Лида, останется одна, так и останется стоять под этим дождем всю жизнь?

Как-то сразу стало холодно. Лида вздрогнула, и холодный озноб прошел по спине, и замерзли руки и ноги. Подул по-осеннему холодный ветерок с дождевой пылью, и зашуршали зеленые листья на густых липах, зашуршали и многие полетели вниз, на улицу.

Лида вглядывалась вперед — в мутно освещенную мокрую улицу. Вот прошел троллейбус, и она увидела в нем фигуры незнакомых людей. Вот женщина торопит ребенка к переходу. Вот в рыжем окне стоят люди-тени и смотрят куда-то. Вот милиционер, закутанный с головой в плащ, остановил шофера и что-то говорит ему. Вот… Вот… Вот…

Нет, конечно, это все рядом, и все это — жизнь, и она не идет стороной от нее, от Лиды…

А вчера шла. И позавчера шла. И раньше тем более шла — шла стороной. И, наверно, тогда было проще и легче, а сейчас, когда она стала думать и видеть, куда тяжелее…

А мамы так и нет…


Валентина Михайловна очень долго ждала. В одном кабинете ждала. И в другом. И опять в коридоре.

— Он должен скоро быть, — говорили ей.

— Вот-вот придет, — говорили ей.

— Кажется, вернулся, — говорили ей.

— Сейчас, сейчас…

Его просто не было, человека, который все знал. Он вернулся поздно.

— Вы, ради бога, не волнуйтесь. Сейчас уже все хорошо, поверьте, я не успокаиваю, а говорю правду. Он действительно был ранен в момент очередного налета американской авиации, пробыл в госпитале, и теперь его дела идут на поправку. Я справляюсь трижды в неделю. Впрочем, думаю, не сегодня завтра он и сам вам напишет. Мы сразу же переправим вам его письмо…


— Ты что? Плачешь?

Парень. Вернее, тень от него.

Она не ответила. Испугалась.

— Я спрашиваю, ты плачешь? — повторила тень. — Может, случилось что? Такой дождь!..

Лида не знала, что ответить.

Сказала:

— Ну и что — дождь! Все лето так!

Парень совсем растерялся:

— Нет, я думал, что ты, то есть вы… Шел мимо… Здание такое… Высотное… И машины эти… Интересно!.. А тут вдруг увидел…

Какой-то парень. И почему он здесь? Вернее, не парень, а мальчишка. По лицу — мальчишка. И по тощей длинной шее — мальчишка. Промокший под дождем, насквозь промокший, — гадкий утенок.

— Вы что? Боитесь меня? — спросил «гадкий утенок». — Я ведь просто думал… Шел вот и увидел…

— Почему ты думаешь, что я тебя боюсь? — вырвалось у Лиды. Она смахнула капли с носа. Потом — с глаз. То ли это дождь в самом деле, то ли верно она разревелась…

А вокруг лило и лило… Уже не водяная пыль, не тихий летний дождь, что называют грибным, а настоящий ливень. И впереди уже ничего не было видно: ни окон домов, ни троллейбусов и автобусов, ни машин, ни людей, скрывающихся в переходе и выскакивающих из него, ни даже фонарей — они еле заметно мутились в потоках воды, которыми разразилось черное небо.

— Нет, я не думаю, — сказал мальчишка. — Но почему ты плачешь? Я ведь вижу — плачешь.

Мальчишка. Он рядом с ней — несуразный, длинный, без плаща, в каком-то пиджачишке, измокшем насквозь.

— Тебе сколько лет? — неожиданно спросила Лида.

— Пятнадцать, а что?

— Мне тоже пятнадцать, — сказала она через минуту. И сама спросила: — А почему ты так промок?

Он, кажется, смутился. Носом посопел. Поправил на себе мокрый бумажный пиджак-тряпку.

— Ты иди, иди сюда! — дернула она его за рукав. — Дождь же…

Он пододвинулся ближе к ней, где не было дождя.

— Я просто думал… У тебя что-то случилось?..

Лида увидела круглое лицо его, и нос — курносый, пухлый, смешной нос с каплей на кончике, и опять — длинную шею, вылезающую из-под мокрого ворота пиджака. А на щеке — родинку, большую, круглую, как вишневая косточка, родинку. И глаза — кажется, очень хорошие, чуть грустные и мокрые, глаза.

— Я маму жду, — сказала она. — Вдруг чего-то испугалась, что ни мама сейчас не вернется, ни папа. Он далеко у нас, там, где идет война… Мы с мамой очень беспокоимся за него, понимаешь!

— Ты — счастливая! — вдруг вырвалось у мальчишки. — В самом деле счастливая!

Сейчас он даже ей, Лиде, показался совсем ребенком. Маленьким, забавным ребенком! И губы у него надулись по-ребячьи, и щеки покраснели, и уши оттопырились — может, от дождя?

— Почему?

— Потому, что отец у тебя есть и мать! И о них можно беспокоиться…

Она опять не знала, что говорить. Хлопнула дверь, но это была не мать. Еще раз хлопнула, и опять не она.

— А почему ты так говоришь? Ты иди, иди сюда ближе, а то там дождь…

Он подошел ближе. И ничего не сказал. Только хлюпнул носом.

— У тебя платка нет? — некстати спросила она.

— Почему нет? Есть! — Он достал платок и, кажется, назло ей громко высморкался. Повторил: — А ты правда счастливая!

Кажется, она догадалась:

— У тебя что? Нет родителей? — Испугалась, сказав это. — А где же ты живешь?

— Мы в Киеве сейчас живем, в детском доме, — сказал он. — Там у нас, конечно, очень хорошо. А ты знаешь Киев?

— Нет… Не знаю…

— Приезжай, правда, приезжай, увидишь! Киев тебе обязательно понравится! — пообещал он. — А до этого я в Караганде жил, и в Оренбурге, и в Иркутске, и в Хабаровске, и на Камчатке, когда мать была жива…

— А отец? — не выдержала она. — Папа?

— Папу я не знаю, никогда не знал, — сказал он. — Мама ведь цыганка у меня была, и я — цыган… Вот и бродили мы, где только не были! А когда мама умерла, я в детский дом определился. Сам! Чтоб не бродяжничать!.. Надоело как-то… Правда, первый раз удрал. На Кубу хотел попасть или во Вьетнам. Но не получилось. Вернулся. У нас в детском доме, в общем-то, хорошо. Жить можно.

Дождь лил, лил, лил. Хлестал по асфальту. По фонарям хлестал. И по ступеням перед подъездом.

— А плакать не надо, — вновь сказал он. — Ты счастливая! И я… — Он смутился чуть, помолчав. — Я очень рад, что увидел тебя… Правда, приезжай в Киев… Я тебе все покажу! Я ведь там уже восемь с половиной месяцев — весь город знаю.

— А здесь? — спросила она.

— Мы с экскурсией здесь. Татьяна Григорьевна мне поручение дала — шариковые ручки купить, а их нет, как назло. Во всех магазинах был. А сейчас мне уже бежать надо. Поезд у нас сегодня. Ждут меня! «Синяя стрела», слышала? Ночь проспал и утром — в Киеве!.. Ну, я побегу… Ладно? Только ты… Приезжай, правда, приезжай! А-а?


Интересно, что же все-таки это такое?

В школе Лида часто встречала девчонок, влюбившихся в мальчишек. Знала мальчишек, тайно любивших кого-то. Чаще слышала просто разговоры: «Ой, девочки, он мне так нравится!» И просто вздохи. Другие девчонки, уже подкрашивающиеся и пудрящиеся, рассуждали проще: «Любовь, девочки, — это же только в книгах! В наш модерный век любовь — желание! Вот вчера я с Вадькой из почтового ящика целовалась. А сегодня захочу — еще с кем… Надо брать от жизни красивое!»

О любви в школе были и диспуты. Но скучные. Может, потому, что сама Лида еще никогда никого не любила. Ей нравился кто-то, и только. Один раз этот «кто-то» был ее одноклассник, но он оказался выскочкой и дураком, и она уже не могла видеть его без раздражения.

Другой раз «кто-то» был артист кино, и она пять раз смотрела фильм с ним в главной роли, а потом все прошло — и фильм, и сам артист. Любят, наверно, не так, думала она. Сначала думала, что любят красивых. Потом думала, что любят умных. Сейчас подумала о другом…

Вот мать ее и отец. Она никогда не видела ничего — ни поцелуев, ни громких слов, ни ласк, — но сейчас она понимала, как они любят друг друга. Ведь заботиться друг о друге — это тоже любовь. И уважать друг друга, считаться друг с другом — любовь. И помогать — тоже любовь…

И наверно, когда мать отправляла отца туда, где он сейчас, она действительно очень сердилась на него. Лида помнит это. Но отец настоял на своем, и мать сдалась. И стала любить его еще больше! Ведь она сама поступила бы так…

А могла бы она, Лида, так? Если была бы на месте отца, могла бы? Если была бы на месте матери, могла бы?

Она не знала. Хотелось думать: «Могла бы…»

Вспомнился массивный подъезд дома, дождь и мальчишка, промокший до нитки, и его слова: «А ты правда счастливая!»

Смешной! Мальчишка совсем, а как у него все трудно и не так, как у нее и у всех. И вот «Синяя стрела» увезла его в Киев. Странно!..


На даче было сыро и дождливо по-прежнему. Словно они и не уезжали отсюда на несколько часов.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*