Владас Даутартас - Мне снится королевство
— И волшебница дала ему глиняную птичку, вроде тех, какие Симонас лепит, — не вытерпел я. — Только птичка та была волшебная...
— Ты откуда эту сказку знаешь, Пранукас? — удивилась Пятронеле.
— Да вы мне ее и рассказывали, бабушка...
— Надо же!.. А я и запамятовала... Вот она, старость, что с человеком делает, Пранукас...
— А мне все равно нравится... Даже еще больше...
— Добрый ты малец... Ну, стало быть, что там дальше делалось, в королевстве...
И я еще раз узнал, как добрая волшебница помогла пастуху пройти все испытания, как сыграли славную свадебку, как мудрый старый король оставил все свое королевство зятю-пастуху, как тот счастливо правил и как жил душа в душу со своей красавицей женой, как пошел на них войной злой правитель другого королевства и какое началось великое кровопролитие... У бабушки Пятронеле все сказки заканчивались войной. Я как бы видел перед собой несжатые поля, усеянные мертвыми телами, реки, в которых бурлит и пенится кровь людская...
Так закончилась и эта сказка, а когда бабушка Пятронеле замолчала, я увидел, что она и смотрит вовсе не на меня, а куда-то вдаль. Нет, не вдаль! На стену смотрела бабушка Пятронеле, туда, где висела фотография в деревянной рамке. На фотографии был снят во весь рост красавец солдат в полном боевом снаряжении. Одна рука засунута за широкий ремень, в другой — сабля. Это муж бабушки Пятронеле. Храбрый, молодой и веселый он ушел на войну и там пропал без вести и осталась от него только фотография...
— И зачем только люди воюют, Пранукас, — вздохнула бабушка Пятронеле. — Мало, что ли, места на земле?.. Злые, ой, злые стали люди... Вот и Орлеанскую девушку замучили... Ведь ее, говоришь, сожгли?.. Живьем сожгли, изверги...
Бабушка Пятронеле задумалась, и я понял, что теперь ей не до меня. Будет долго сидеть перед портретом солдата, думать, вздыхать, прижимать руку к сердцу...
Я потихоньку встал и ушел... Босым ногам мягко было ступать по нагретой пыли деревенской улицы. Кругом не было ни души. Солнце спряталось, и где-то далеко ворчал гром. Значит, будет гроза — с молнией и ливнем. И хорошо: дома говорили, что все пересохло, аж звенит.
Загляну к Костасу, решил я. Вдруг он скажет, как мне дальше быть. Сам я просто не знаю, куда деваться.
Летом Костаса дома не ищи. Как только потеплеет, он перебирается в сарайчик. И верстак туда перетаскивает, и все инструменты. Там ему привольней, чем в избе, там он хозяин, сам себе голова, и работа у него спорится еще лучше.
— Здорово, Пранукас! — обрадовался Костас. — Где пропадал? Давно не виделись.
Я покамест ничего не говорю. Разглядываю верстак, пилки, стамески, трогаю только что склеенную новенькую гитару.
Костас работает, позабыв все на свете, иногда даже поесть не успевает. Он говорит, что работа его захватывает. Я так и вижу, как большая, добрая Работа захватывает нашего Костаса широкими, мягкими руками и держит, не пускает обедать...
— Ты чего скис, дружок? — удивляется Костас. — Имение в карты продул, что ли?
Конечно, Костасу можно все сказать. Он поймет. И смеяться не станет. Только вот с чего начать...
— Я от Пятронеле... — промямлил я.
— Вот оно что!.. Заморочила она тебе голову своими сказками.
— Бабушка Пятронеле добрая...
— Тогда в чем же дело?
— Тебе одному скажу, Костас, — я шагнул ближе к своему другу. — Понимаешь, Салюте не хочет со мной водиться.
— Вот те на! — удивился Костас. — Вы же, по-моему, ладили. Ты ведь и сумку ее в школу таскаешь.
— Все было хорошо, но приехал Алоизас.
— Этот драный воробей из города? Дяди Доминикаса троюродный племянничек?
— Ага, он, — улыбнулся я. — Это ты хорошо его назвал. Драный, мокрый воробей. Щипаный! И больше ничего. А Салюте только и знает: Алоизас да Алоизас!
Костас сел на свой верстак и задумался. О чем он думал, трудно сказать, но я знал, что у друга моего дела тоже не ахти как хороши. Валюсин папаша — богатей и ни капельки не похож на мудрого короля из Пятронелиной сказки. Вроде бы он сказал: «Лучше мне сквозь землю провалиться, чем отдать свою Вальку за голодранца-гармониста. Хоть тысчонку пусть принесет да покажет, тогда помыслим...» Вот Костас и старается, работает как вол, деньги копит.
— А что, очень тебе нравится Салюте? — спросил Костас.
— Очень даже... У нее белое платье... Она в нем как королевна...
— Ишь ты... Значит, так, парень. Ты должен что-то такое сделать, особенное... Или забавное... Чтобы ей занятно было, понимаешь? Ну, интересно чтобы стало. Тогда она этого Алоизаса и выбросит из головы. Удивить ее надо, понимаешь?
— А как, Костас? Я не умею...
— Да мало ли как... Вот я, к примеру, подарил Валюсе гитару...
— Была у меня дудочка, Симонас вырезал, я и отдал ее Салюте. А она: мне Алоизас обещал из города покупную привезти, еще лучше...
— Скажи какой прыткий!
— У него и браунинг есть.
— Настоящий?
— Не отличишь... Пистонами стреляет. Дал он этот браунинг Салюте и говорит: стреляй. Это — в меня!
— А она что?
— Пальнула...
— Да, брат, плохо твое дело... Но мы с тобой что-нибудь да придумаем. Дай мне денька два на размышление. И сам поломай голову. Идет?
— Идет! — обрадовался я. — Только, знаешь, Костас... Ты никому, ладно?.. Ни моим отцу с мамой, ни вообще...
— Друзья мы с тобой или нет?
— До гроба!
— Вот и нечего молоть всякую чушь. Мы же друг за дружку горой!
Спасительная мысль родилась вдруг, сама пришла ко мне, очень даже просто. Я наслушался сказок бабушки Пятронеле, и ночью мне приснилось волшебное королевство. Будто бы я гуляю в огромном сказочном саду. Кругом все искрится и сияет. На деревьях — цветные фонарики. И стоит в том саду дворец с хрустальными башнями. Бросился я к дворцу, а навстречу мне выползает страшное чудище, дракон о девяти головах. Шипит, плюется огнем, дым валит из ноздрей. Я задрожал от страха. Но тут подлетает ко мне на розовом облаке добрая волшебница. Подает мне меч и щит. Я взял меч и щит, а волшебница сказала: «Помни, Пранукас: в жизни побеждают только самые смелые. Одолей дракона, и будет все по-твоему». Я как ринулся вперед, как пошел рубить мечом направо и налево. Драконьи головы и покатились долой, как капустные кочаны. Дорога была свободна, и я вошел во дворец. Батюшки, сколько там было дверей — не счесть! У каждой двери — слуги. Все мне низко кланялись и показывали, куда идти. Наконец, вступил я в большую залу, всю в серебряных зеркалах. На золотом троне сидел король, и самоцветы в его короне переливались радугой. А рядом с королем была его дочка, красавица писаная. В белоснежном платье, с длинными золотистыми волосами, точь-в-точь Салюте... Ну конечно, она: румяные щеки, глаза васильковые. Меня прямо в жар бросило, когда принцесса повернулась лицом к королю и сказала ему:
— Ваше величество папенька! Этот отважный молодец — мой лучший друг Пранас... Не гневайся на него за то, что он поразил твоего верного слугу — девятиглавого дракона. Это я захотела, чтобы Пранас пришел к нам во дворец. Мне нравится с ним играть...
— Твое желание для меня — закон, милая дочка. Будь по-твоему. Эй, слуги! Готовьте, слуги, пир!
А королевская дочка Салюте взяла меня за руку и увела в сад. Весело мигали цветные фонарики, в пруду блестела голубая вода, и по ней нам навстречу плыли белые лебеди. На хрустальных башнях звонили колокола.
— Нравится тебе у меня? — спросила принцесса. — Хорошо ли в моем королевстве?
— Нравится! — крикнул я.
...Крикнул и — проснулся. Я не сразу сообразил, что все это было во сне. Будто я на самом деле побывал в сказочном королевстве, в волшебном саду. А наш сад — чем он плох? Почему бы в нем не устроить такое же королевство? С замком и башнями, драконом и диковинными птицами? И с красавицей королевной Салюте!
Наутро я не стал дожидаться завтрака, а сразу побежал к Костасу и рассказал все, что придумал.
— Это ты хорошо затеял, — похвалил меня мой друг. — Салюте должно понравиться. Увидишь, никакого Алоизаса она и знать не пожелает. Ну, а я тебе, конечно, помогу.
Мы с Костасом вышли из дома и забрались в его мастерскую-сарайчик.
— А вот и карета! Что скажешь, а? Тащи ее, Пранукас, в свое волшебное королевство, в самый раз придется, — и Костас показал мне тележку в углу.
— Что ты, Костас! — ахнул я. — Совсем ведь новая тележка! И целая!
— Вот и хорошо. На сломанной не покатаешься. А мне она ни к чему, ведь я на сплав иду с твоим папкой.
Тележку эту Костас смастерил сам, своими руками. И четыре колеса приладил, и грядки сделал по бокам, а впереди торчала гладкая жердочка. Это — чтобы тянуть тележку за собой. А сделал ее Костас, чтобы возить из леса всякие сучья, плашки для своих поделок, гитар и мандолин.
— Какое же королевство без кареты! — засмеялся Костас. — Я так понимаю, что карета — первая, самая что ни есть главная вещь в королевстве. Короли — они пешком не гуляют.
