Лидия Чарская - Том 29. Так велела царица Царский гнев Юркин хуторок
И оба мальчика со страхом посмотрели в сторону черного человека. Но тот уже снова точно окаменел и не обращал на них ни малейшего внимания. Только черные, как угольки, и круглые, как вишни, зрачки ходили по белому полю глазного яблока, подобно часовому маятнику, да алые губы оттопырились еще больше в веселую насмешливую улыбку.
— Вишь ты, смотрит! — подталкивая Мартына, прошептал Ваня.
Ничего, не бойся! А мы все-таки пробежим! — также шепотом отвечал тот. — Только смотри, не зевай. Раз, два, три! — отсчитал Мартын.
— Три! — эхом повторил Ваня. — И, не чуя ног под собою, оба мальчика бросились во всю прыть мимо черного человека, перескочили порог и ворвались, как ураган, в следующую горницу.
— Чего вы испугались? — послышался за ними голос черного человека. — Я такой же человек, как вы, только кожа у меня черная, потому что я родился в стране, где солнце очень припекает. Я — арап государыни…
Но мальчики не слышали его слов и бежали без оглядки.
* * *
Отчаянный вопль и звон чего-то упавшего на пол остановил бежавших мальчиков. Перед ними предстало испуганное насмерть лицо старого камердинера. У ног последнего лежало опрокинутое блюдо. Все его содержимое валялось на полу, распространяя вокруг себя теплый пар и удивительно приятный запах.
— Что вы наделали, ваши сиятельства! — с отчаянием лепетал камердинер. — Вы изволили наскочить на меня и сбить меня с ног, пока я нес любимое жаркое государыни… И теперь его нет! Что мне делать! Что мне делать! Если б вы только знали, что ожидает меня за это!
Но мальчики и не слышали этих жалоб: они так и замерли от неожиданности перед лежащим у ног их куском дичи, распространяющим вокруг себя чудесный запах.
Особенно Мартыну пришелся по вкусу этот аппетитный запах. Он подмигнул брату и, прежде чем камердинер императрицы мог остановить его, бросился на пол по соседству с опрокинутым блюдом и принялся уплетать его с жадностью проголодавшегося волчонка.
Ах, что это была за странная картина!
Мартын подхватывал обеими руками горячие, обильно смоченные каким-то темным, необычайно вкусным соусом, куски жаркого и проворно отправлял их в рот.
Вскоре его нарядный кафтан, лицо и даже парик покрылись темными пятнами, которых он и не заметил, но которые придавали ему вид какой-то пестрой зверюшки.
Ваня, с завистью поглядывая на брата, с аппетитом уплетающего за обе щеки, долго крепился. Наконец не выдержал, и сам, бухнувшись подле него, стал поглощать не хуже Мартына вкусное жаркое.
Увлекшись своей работой, они и не заметили, как целая толпа лакеев окружила их и очнулись только тогда, когда громкий хохот раздался за их спинами. Один только старый камердинер, тот, который нес злосчастное блюдо с жарким, не смеялся и весь бледный от волнения с сокрушенным видом смотрел на размазанное на полу кушанье.
— А все-таки, ваши сиятельства, вы должны пожаловать к обеду. Так велела государыня, — говорил один из лакеев.
— Ну что ж, пойдем, если непременно хотят, чтобы мы еще покушали! — весело произнес Мартын.
Лакеи опять расхохотались.
Оба мальчика встали красные, перепачканные до неузнаваемости, но бесконечно довольные своим неожиданным угощением.
— Ваши сиятельства, господа графы, не угодно ли будет помыться и переодеться? — предложил братьям один из лакеев, едва удерживаясь от смеха при виде их запятнанных, перепачканных физиономий.
— Если новый костюм будет так же хорош, как этот, переодевайте нас сколько угодно, — отвечал спокойно Мартын, облизывая себе пальцы.
— Но надо торопиться, ваше сиятельство: скоро доложат, что пора обедать! — ввернул свое слово другой лакей.
— О, что касается этого, то обедать я не хочу! Мы уже отлично закусили с братом! Не правда ли, Ваня? — подтолкнул брата Мартын.
Четверо лакеев почтительно взяли мальчиков под руки и повели в приготовленные для них апартаменты. Там обоих мужичков-графов вымыли, пообчистили и переодели в новое платье.
Мартын был очень доволен новым костюмом, а еще более — случайным пиршеством, наделавшим столько хлопот, но пришедшимся ему как нельзя более по вкусу.
* * *
— О, что за прелестные мальчики! Настоящие картинки! Как приятно иметь подле себя таких куколок! — раздавались льстивые восклицания в огромном обеденном зале, наполненном нарядною толпою статс-дам, придворных в золотом вышитых мундирах, в ту минуту, как оба вновь приодетые и принаряженные графчика появились на пороге.
В конце зала в большом кресле сидела полная темноглазая дама, возле которой с одной стороны стояла нарядная красивая девушка с веселым, приветливым лицом, а с другой — пышно разодетая в блестящее платье, делавшее ее неузнаваемой, бывшая дагобенская крестьянка Мария Скавронская.
Глаза красивой дамы с нетерпением обратились к двери. Толпа придворных раздвинулась, так что дама могла разглядеть две вновь появившихся фигурки.
— Славные у тебя детки, графинюшка! — обратилась она к стоявшей подле нее смущенной Марии Скавронской.
Несмотря на ласковое замечание полной дамы, Скавронская была очень взволнована. Вот-вот, казалось ей, придут сейчас за нею люди и, отняв от нее обоих мальчиков, прогонят ее из дворца и запрут в тюрьму. Поэтому-то она и переменилась в лице, когда полная дама похвалила ее деток, которых она сама едва узнавала теперь в двух богато и роскошно наряженных красавчиках.
В это время Мартын, растерявшийся было в первую минуту при виде такого блестящего общества, разом подтянулся.
"Не осрамиться бы теперь!" — мысленно произнес он, вспомнив о поклонах, которым учил его утром черномазый итальянец, и тут же решил воспользоваться его уроком. Он выпрямился, как стрела, потом изогнулся, точно желая переломиться надвое и что было сил подпрыгнул вперед.
Одна из близко стоявших дам пронзительно взвизгнула, так как Мартын, шлепнувшись во всю длину, растянулся плашмя на ее нарядном шлейфе… Шлейф трещал, грозя оторваться, а Мартын все запутывался и запутывался в нем среди целого облака кружев, лент и воланов.
Дама чуть не упала в обморок при виде того, как в разные стороны летели клочья ее кружев и лент… Двое придворных вельмож кинулись к ней на выручку и освободили ее наконец от барахтавшегося на подоле ее платья мужичка-графа.
Почувствовав себя на свободе, Мартын, нимало не сконфуженный своей первой неудачей, быстро оглянулся кругом и вдруг громко, радостно крикнул:
— Гляди-ка, Ваня! Вон стоит наша матушка!
И, со всех ног кинувшись к Скавронской (которую он только теперь узнал), он повис у нее на шее.
— Я узнал тебя! Я узнал тебя! — кричал он, оглушая всех близ стоявших своим звонким, сильным голосом. — Я сразу тебя узнал, матушка, несмотря на то, что ты в этом богатом наряде очень изменилась с тех пор, как я пас свиней в Дагобене!
— Тише! Тише, сынок! — прошептала в испуге Скавронская, услышав насмешливый шепот за своими плечами.
— Зачем тише? Почему тише? — ничуть не понижая своего голоса, прокричал Мартын. — Разве тут есть что-нибудь дурное, что я был свинопасом и кормил тебя с братом после того, как от нас увезли отца?
— Тут нет ничего дурного, малютка! — послышался ласковый голос полной дамы. — И только делает тебе честь, что ты своим трудом помогал твоим близким. Молодец!.. Когда императрица узнает об этом, она наградит тебя…
— Ах, нет! — искренно вырвалось из груди мальчика.
— Как нет? — нахмурив свои темные брови, спросила полная дама.
— Да за что же меня награждать? — ответил Мартын. — Я люблю матушку и Ваню и работал на них, потому что кто же прокормил бы их без меня? Значит, награждать меня не за что…
— Милый графчик, — сказала полная дама, — государыня настолько добра, что всегда награждает добрых, хороших людей.
— О, она вовсе не добрая! — вскричал Мартын с невольной горячностью. — Совсем она не добрая, а жестокая…
При этих словах Мартына ужас выразился на лицах всех присутствующих в комнате.
И не успел он докончить своей фразы, как вокруг воцарилась полная тишина… Замолкли нарядные дамы, замолкли вельможи, остановились, словно замерли на месте, лакеи, то и дело сновавшие позади гостей.
Мария Скавронская, бледная как смерть, бросилась к сыну, как бы заслоняя его от готового обрушиться удара.
И только один человек в этом, наполненном гостями, зале остался невозмутим. Красивая полная дама сохранила свою спокойную позу. Ее кроткое милое лицо казалось снисходительным по-прежнему. Глядя с улыбкой в юное энергичное личико Мартына, она спросила:
— Почему же ты находишь государыню недоброй? На каком основании ты называешь ее жестокой? Чем заслужила твое неудовольствие царица?
На одну минуту оживленное лицо Мартына приняло грустное, мрачное выражение.
