Евгений Астахов - Наш старый добрый двор
Обернувшись, они увидели пастуха с седой бородкой. Он стоял у входа в кош[8] и махал им рукой.
— Что вы пьете эту воду? — кричал старик. — Это плохая вода, кто ее пьет? Только мои овцы. Вон там, за холмом, хорошая вода, настоящий цкаро[9], сладкий и холодный. Под большим дубом, внизу сразу.
— Вот видите! — торжествовал Минасик. — На нашей карте все верно: сперва загон, а потом уже родник.
— Ты бы и пастуха нарисовал. — Ромка шел, поминутно сплевывая себе под ноги, видимо, вспоминал лягушек на дне каменного корыта.
Теперь тропа, словно ей тоже надоело тащиться под солнцепеком, частенько ныряла в неглубокие тенистые ущелья, заросшие барбарисом и дроком. Прошли заброшенное кладбище и каменный столб с полустершейся надписью: «Здесь начинаются владения князя…», а озера все не было. Не было и леса. И крутого спуска перед лесом. А все должно уже было появиться, если верить Минасикиной карте.
— Ну где твой дремучий лес? — насмешничал Ромка.
Леса не было. Деревья стояли больше в одиночку или небольшими группами.
— А где озеро? — не унимался Ромка. — Э, лучше б я в другое место на «шатало» пошел бы.
— Чего ты пристал? — возмутился в конце концов Ива. — Родник был? Был. И кладбище, и столб были. Значит, будет и озеро.
— И лес дремучий?
— И лес.
— Пусть тогда Алик в лесу зайца убьет. Шашлык сделаем. — Чувствовалось, что Ромка проголодался.
— Зайца трудно найти. — Алик переложил берданку с плеча на плечо. — Собаки нужны. Вот у дяди Коли — Унал и Гера…
Ромка терпеть не мог дяди Колиных собак. У него у самого была собака. Когда кто-нибудь, разглядывая ее закрученный девяткой хвост, замечал: «Дворняжка типичная», Ромка смертельно обижался.
— А ты сам что, князь?! — кричал он. — А ну куси его, куси, чтоб меньше говорил!..
Так они шли и препирались, время от времени впутывая в спор Иву. Ромку особенно возмущал тот факт, что Алик спорит из-за чужих собак. Из-за своей можно, пожалуйста, а раз собаки дяди Коли, пусть тот и хвалит их, при чем здесь Алик?..
— Озеро! Озеро!..
Это кричал Минасик. Он первый увидел озеро. Если б не он, озера вообще никто бы не увидел, потому что, занятые своим спором о собаках, Ива, Ромка и Алик продолжали идти по дороге, в которую постепенно превратилась тропа. Дорога тянулась до самого края неоглядного плато, исчезала в полях. А надо было свернуть вправо, на совсем неприметную, заросшую травой тропинку, пройти по ней полсотни шагов до края крутого, почти обрывистого склона. Внизу, под ним, пряталось озеро, а дальше, до самого горизонта, громоздились зеленые волны леса.
Если уж говорить начистоту, то по тропинке Минасик пошел случайно. Отстав от всех, он проглядел поворот дороги и свернул на тропинку. Вот и все.
— Озеро! — кричал Ива.
— Озеро! — вторил ему Алик.
Ромка сначала тоже завопил:
— Аоэ! Озеро! — Но потом, приглядевшись к нему, заявил: — Из-за такой джабаханской лужи я столько шел по жаре и пил воду с лягушками?
Озеро и вправду было совсем небольшим. Но все-таки лужей называть его не следовало. Тем более джабаханской.
Голубым пятачком лежало оно на зеленой ладони леса. Узкая желтая тропинка, вытоптанная в склоне, то появлялась, то исчезала в густых зарослях кизила.
Добежать до озера было делом десяти минут. Выбрав тенистое местечко, Ромка развел костер и принялся за стряпню. Все шло отлично.
— Эй, Минас! Все стынет, ну! Здесь тети Маргариты нет, чтоб тебе отдельно подавать.
Но Минасик даже не оглянулся. Босиком, в одних трусах он продолжал бродить по берегу озера, всматриваясь в его глубину, раздвигая сачком буро-зеленые переплетения водорослей. Мольге витата! Ради них он впервые в жизни решил податься на «шатало». Что ждет его впереди, дома, подумать страшно! И если еще не найти тритонов…
Как часто жизнь бывает несправедливой к людям!
Первого тритона увидел Ива. Какой же это был красавец! Расставив лапы и почти не шевеля широким разноцветным хвостом, тритон парил в зеленоватой воде. Роскошный гребень, идущий вдоль спины, переливался всеми цветами радуги.
Сачок под тритона подводили с предельной осторожностью, чуть дыша. Минасика сразу же отстранили как человека неловкого и физически слабо подготовленного. Тритон лениво пошевеливал хвостищем и, казалось, не обращал на приближающийся сачок никакого внимания.
— Давай! Давай!.. — Минасик от нетерпения притопывал босой ногой. Бурые брызги летели на Ромку, но тот не замечал такого безобразия.
— Р-р-раз!
Тритон в сачке!
— Аоэ! Попался!
Четыре головы, стукаясь лбами, склонились над мокрой сеткой.
— Может, он ядовитый? — усомнился Ромка.
— Сам ты! Погодите!.. Не жмите его! Надо замерить экземпляр. — Минасик достал из кармана линеечку. — Осторожно! Упустите!.. Так… Шестнадцать сантиметров длины. Королевский экземпляр!
Все в этот день складывалось удачно; никто не мешал охотиться за тритонами, не приставал с вопросами вроде:
— А зачем вам эти… ну такие… как их зовут? Что, кушать можно, да?.. Нельзя? А тогда зачем ловите?..
Ловцы тритонов были одни, если не считать старика, что стоял, засучив брюки, в дальнем углу озера по колено в воде. В одной руке старик держал зонтик, в другой газету. Время от времени он прерывал чтение, закрывал свой зонт и, выйдя на берег, снимал присосавшихся к ногам пиявок, складывал их в большую банку из-под варенья.
— На живца ловит, — смеялся Алик.
— Для аптеки, наверное. — Минасик с опаской посмотрел на свои толстые белые ноги. В воде они казались еще толще. — Это же медицинские пиявки, они кровь пьют…
Старик наловил полную банку, долил в нее воды и, обувшись, неторопливо поплелся вверх по тропе.
Несмотря на всю необычность промысла, особого интереса к себе он не вызывал. Подумаешь, какие-то пиявки, когда здесь научное открытие сделано! Обнаружено обитание малоазиатского тритона в озере…
— А как называется это озеро? — спросил Ива.
— Не знаю, — ответил Алик.
— Надо будет на обратном пути спросить в деревне.
Но, как оказалось, озеро названия не имело. Вернее, оно имело очень много названий. Каждый в деревне называл его по-своему. Один старик уверял, что самое правильное название — Сорочье озеро.
— Почему Сорочье, дедушка?
— Кто знает, швилебо? Наверное, там сорока когда-нибудь утонула.
Были и другие варианты: Лесное, Кизиловая падь и даже Несторина лужа.
— Я же говорил — лужа! — обрадовался Ромка.
— Вот надо же! Найден вид тритона, не встречавшийся ранее в этих местах, но как угораздило его выбрать себе для жительства озеро, у которого нет приличного названия! Как теперь писать статью в «Юный натуралист»?
— А если Безымянное? — предложил Алик.
— Верно, Безымянное. Отличная мысль! Вроде бы и есть название, и в то же время нет его. В примечании же можно будет указать, что местные жители называют это озеро еще и Лесным и Сорочьим.
— И Несториной лужей, — напомнил Ромка…
Самое интересное открытие в этот день было сделано несколько позже. И сделал его на этот раз, как ни странно, Ромка.
— Ва! — крикнул он. — Солнце уже садится. Скоро темно будет.
Это было удивительное открытие Минасика, например, оно оглушило сильнее, чем всех других. Он даже уронил сачок.
Выходит, вторая смена в школе давно уже кончилась, а до города еще идти и идти. Хоть теперь и вниз, под гору, но все равно очень далеко. Значит, скрыть «шатало» ему никаким образом не удастся.
— Сколько нам еще осталось до дому? — спросил Минасик упавшим голосом.
— Посмотри на свою карту, — посоветовал Ромка.
Ромке что! Ему все трын-трава. Матери он не боится, бабки тоже, отец с работы придет поздно ночью, а утром, пока проснется, Ромка уже успеет удрать. Устраиваются же люди!..
Смотреть на карту Минасик не стал. И так все ясно. Они находятся возле заброшенного кладбища. Значит, идти еще часа два, не меньше.
Покрытые сухим лишайником могильные плиты в лучах заходящего солнца казались золотыми.
— «Здесь лежит дворянин»… — прочел Ромка. — Не поймешь, какое слово написано дальше… уезда… какого-то уезда, отставной поручик Чонкаев… 1851 год… Смотри, когда крепостное право отменили, он умер. От разрыва сердца, наверное.
В другое время Минасик не упустил бы возможности лишний раз уличить Ромку в невежестве. Но сейчас, когда солнце, точно издеваясь над ним, стремительно скатывалось к горизонту, Минасику было совершенна безразлично, на сколько лет ошибся Ромка: на десять, на двадцать или даже на сто. При чем здесь десять лет, когда он сам, не задумываясь, отдал бы пятнадцать всего лишь за маленькую услугу: пусть солнце вернется на то место, где оно было, когда, скажем, Ромка поймал первого тритона. Вернись оно, и можно будет успеть домой к концу последнего урока.
