Георгий Граубин - Полустанок
Чтобы попасть домой, надо было пройти по улице поселка, а затем повернуть вниз, на станцию, там пройти через сквер, засаженный тополями и акациями, перейти через мостик, нырнуть под арку, выйти на перрон и перейти через пути.
Но только к вошел в сквер, как кто-то кошкой прыгнул мне на плечи и я, вскрикнув, упал.
— Поднять его!— властно приказал грубоватый голос.
Чьи-то руки подхватили меня, я поднялся, отряхивая рубашку. Оторванная кисточка от шапочки-испанки осталась лежать в пыли. Из кустов вышел рослый мальчишка, властно приказал:
— Обыскать!
Он был в трусах, застиранной матросской тельняшке, и с портупеей через плечо. В правой его руке торчал деревянный наган.
Меня держали двое: один маленький, прыткий и кривоногий, со свалявшимися волосами, а второй с жуликоватыми глазами и отвислой нижней губой. Они вывернули мои карманы. Пересчитав мелочь, губастый быстро сунул ее себе в карман.
Рослый с наганом удовлетворение хмыкнул.
— Кто такой, откуда?— сведя к переносице брови, ломающимся баском спросил он.
— Я тут живу, отец у меня в санатории работает,— залепетал было я, но рослый бесцеремонно перебил:
— Не ври, я всех знаю, кто работает в санатории. Как фамилия?
— Булдыгеров моя фамилия. Отец тут недавно, мы...
Мальчишку будто подменили, он сунул наган в матерчатую кобуру и резко протянул мне руку.
— Тогда будем знакомы: Костыль, то есть Вовка Рогузин. Моя мать тоже в санатории работает, кастеляншей.
И не дав мне опомниться, приказал губастому:
— Кунюша, верни Булдыгерову деньги!
Губастый удивленно захлопал глазами, но послушно полез в карман и подал мне сорок копеек. Вытащил он у меня восемьдесят, но я обиженно промолчал.
— Зачем ему отдавать, это теперь все наши, конфет или папирос купим,— затараторил кривоногий.
Теперь я узнал его: это он приходил за папиросами «Яхта».
Он зло пнул ногой пустую консервную банку и безо всякого перехода добавил:
— Это его мать в магазине работает, подумаешь, фифа, папирос не захотела продать, но мы можем и сами на перроне настрелять окурков.
— Заткнись, Захлебыш, завелся,— сурово остановил его Вовка.— Топайте по домам, когда надо, я вас свистну. А ты пойдешь со мной,— он сплюнул и вразвалку, широко разбрасывая ноги, пошел в сторону поселка. Я молча плелся за ним, удивляясь всему происшедшему. В деревне мы тоже иногда играли в военные игры, но никаких командиров у нас не бывало.
Мы прошли мимо конторы, свернули налево, вниз.
Вовка подвел меня к какому-то домишке, почти вросшему в землю, вошел в ограду и выкатил из сарая деревянный станковый пулемет. Он был сделан, как настоящий: с колесами и с фанерным щитком. Прорезь прицела на деревянном стволе заменяла прорезь шурупа, а вместо мушки торчала патефонная иголка. По щитку наискосок шла трещина, но ее можно было замазать варом.
— Будешь у меня пулеметчиком, теперь это твой пулемет,— важно сказал Вовка.— Наш отряд воюет с отрядом Генки Монахова, но у него одна мелюзга, сверчки.
Вовка закатил пулемет обратно в сарай и подпер дверь поленом.
— Завтра поставим трещотку и заберешь его домой. А пока пусть постоит здесь.
— Значит ты здесь живешь?— огляделся я, проникаясь к Вовке невольным уважением.
—- Нет, тут бабка моя живет, а наша квартира недалеко. Ну пойдем, пойдем, чего рот разинул!
И Вовка снова зашагал вперед, то и дело поправляя матерчатую кобуру.
— Эй ты, Костыль, завтра мы тебе рога обломаем,— выкрикнул кто-то из-за сараев срывающимся голосом.
— Костылю накостыляем, Костылю накостыляем,— торопливо пропел другой голос. Третий невидимка заговорил стихами:
— Моряк с печки бряк, растянулся, как червяк!
Вовка остановился и презрительно свистнул.
— Ломала бы у вас вошь в голове! На кулачки, небось, трусите? А то выходите.
Из-за сараев не откликались, слышно было только, как зашумел под ногами песок.
Костыль молча погрозил кулаком и, широко разбрасывая ноги, двинулся дальше. Я — за ним.
Мы подошли к брусчатому, разделенному на две половины дому, Вовка поднял щепку, просунул в щель дощатых сеней, откинул крючок и рывком распахнул дверь.
— Заходи! Вот тут мы и живем с мамкой. Еще есть сеструха, шлендает где-то.
За стеной Вовкиной квартиры что-то возилось, перекатывалось и сопело.
— Филатовы там живут, семья печниковская. Ребятишек как собак у Лямбарского. Днем и ночью шебуршат, как крысы,— поморщился Вовка.
Посреди рогузинской квартиры стояла облезлая плита с почерневшим обогревателем, около нее — кровать и сундук. Кухня отгораживалась от «передней» ситцевой занавеской. Кроме сундука, лавки, стола и нескольких табуреток больше никакой мебели не было.
— Отца у тебя нет, что ли?— почему-то спросил я.
Костыль сразу как-то сник.
— Нету,— сурово сказал он,— утонул мой батька давно.
— Как утонул?— не поверил я, вспомнив, что речка в Клюке воробью по колено.
— В Байкале, как! Матросом он был. Когда корабль перевернуло волной, отец прыгнул в воду, а свой спасательный круг отдал женщинам и детям. Почти уже переплыл весь Байкал, но тут ветер переменился, и его понесло на другую сторону. Так вот и утонул...
Весь этот день я провел у Вовки-Костыля, выкраивая из подобранных им на свалке старых сапог новую кобуру. Домой пришел, когда уже стало темнеть.
Не успел сесть за стол, как кто-то тихонько постучал в окно.
— Заходите смелее, собак у нас нет!— крикнул отец.
Стук повторился. Отец распахнул дверь и, вернувшись, сказал:
― Это к тебе, иди.
Я выскочил за порог, но никого не увидел. Потом от стены отделился пацан, тихонько подошел ко мне.
— Это я, Колька Голощапов. Ну, Кунюша, помнишь!— вкрадчиво сказал он.
Только теперь я признал в нем того губастого мальчишку, что зажилил у меня сорок копеек.
— Ну и что, что ты?—недовольно спросил я.
— Я тебе пулемет приволок. Ведь ты будешь играть в войну? Гони три рубля и забирай.
Кунюша говорил таким тоном, словно собирался подарить мне слона.
— У меня есть уже пулемет. Вовка мне свой подарил,— похвастался я.— Для чего мне второй?
— Да разве у Костыля пулемет?— загорячился Кунюша.— Таскали-таскали его по кустам, весь ободрали, да и трещотку сломали!
— И ничего он не ободранный, а совсем еще новый,— вступился я за Вовкин подарок.
— Так уж и новый. А этот прямо новехонький!— не отставал Кунюша.— Хочешь, за два с полтиной отдам?
— Ладно, кажи.
Кунюша нырнул в темноту и оттуда позвал меня.
Я подошел. Кунюша неторопливо развязал мешок, вытащил станок, ствол, щиток, соединил все вместе и торжествующе произнес:
— Во, смотри!
— А трещотки, что ли, совсем у него нет?
— Забыл взять,— почесал Кунюша в затылке.— Но я завтра же, прямо с утра и принесу.
Я посмотрел на пулемет и опешил. По его щитку наискосок шла глубокая трещина.
— Где взял? — подступил я к нему.
— Мой, сам сделал. Гад буду!
— Врешь, ты его утащил из сарая. Вой и трещина, и шуруп тот самый, и иголка заместо мушки.
— Иголка, иголка!— вдруг рассердился Кунюша.— Все они с шурупами и с иголками. Да теперь и просить будешь, не продам. Делал-делал, а он...— Кунюша обиженно шмыгнул носом и, затолкав пулемет в мешок, зашагал в темноту.
ТАЙНОЕ ОРУЖИЕ
Наутро я рассказал Вовке о вчерашнем событии. Насупясь, Костыль собрал свое разношерстное войско и построил его в кустах, напротив конторы санатория.
Мне он велел встать рядом с собой.
В ломаном строю перед нами стояло восемь пацанов. Всех их я видел в первый раз, кроме Захлебыша. Кунюши среди них не было, он бежал от справедливого гнева. Хотя пулемет утром и оказался на месте, щиток у него был сломан пополам. Уже одно это свидетельствовало о преступных замыслах Кунюши, которые мне удалось сорвать.
Костыль мрачно посопел, а потом велел всем разойтись, разыскать предателя и сказать ему, чтобы он больше не попадался на глаза. А Генке Монахову передать, что сражение состоится завтра, как и условились.
К обеду Костыль сделал новый щиток, сунулся в сарай, но от пулемета и след простыл. Костыль поморгал глазами и свирепо сказал:
— Ну, подожди, Кун Иваныч, я тебе устрою трам-тарарам. Кому-то все-таки запродал мой пулемет. Может, даже Генке Монахову. Ворюга, короед проклятый!
Без пулемета нечего было и думать о предстоящем сражении. С одними деревянными винтовками и наганами не устоять перед хорошо вооруженным противником.
Костыль еще долго чертыхался и на чем свет стоит костерил Кунюшу, а потом мрачно сплюнул и заявил:
— Новый пулемет мы сделать не успеем, а завтра бой. Надо перенести игру, вот что. А сейчас пойдем к Славке Лапину, он хоть и ненормальный, но может такое придумать, что закачаешься.
