Игорь Востряков - Братья
И странно, Владик не обиделся на Филина, даже зауважал его.
«Нет! — думал он, — ни один мамкин ухажер Филину и в подметки не годится! Настоящий мужик, стоящий! Сам ворует, а мне не дает. Едва не зарезал из-за этого. Вот бы мне такого отца, я бы за ним на край света пошел!»
К ним стал часто заходить Юрка. В такие вечера Филин или лениво пел под гитару, или часами рассказывал, лежа на диване и покуривая, истории из тюремной и воровской жизни. Он умел рассказывать. Ловкие воры, шулера, озорные аферисты дурачили милицию и весь белый свет и всегда выходили победителями. Юрка, принимая всю эту «липу» за чистую монету, от восторга лишь хлопал своими белесыми ресницами, распуская в улыбке толстые, мясистые губы. Владик не очень верил в благородство и бескорыстие преступников. После смерти отца он повидал всяких.
Мать опять работала в вечернюю. Кроме Владика, Юрки и Филина в их компании появились два «химика» — Петя и Вася. Петя оказался молчаливым, худощавым парнем с длинными руками и испитым одутловатым лицом. Вася же был кругленький, чистенький, с мягкими красивыми глазами. Весь вечер они «гуляли», как выразился Юрка. Владик с Юркой опьянели быстро. По обыкновению Юрка стал бахвалиться и кричать. И хотя Юрка был почти на шесть лет старше, Владик, не терпевший бахвальства, врезал ему так, что тот покатился по полу. Вскочив на ноги, Юрка схватил хлебный нож. Филин перехватил его руку, отнял нож и ударил Юрку по скуле. Дождавшись, когда тот поднимется на ноги, сказал тихо и многозначительно:
— Не время, сявка, счеты сводить, не время!
А между тем Вася, разглядывая стакан с водкой на свет, говорил:
— Фи! Петр! Какая пошлость: «нажрусь!», «кранты!» Современный вор должен быть культурным!
— Культурным? — каким-то бесцветным голосом переспросил Филин, и столько в этом бесцветном голосе было скрытого бешенства, что все разом замолчали и повернулись к нему.
Лицо Филина окаменело, шея напряглась, цепкие глаза не упускали малейшего движения компаньонов.
— Культурным, — издевательски повторил Филин, — параши паршивые! Культурными захотели стать! — и вдруг, перейдя на свистящий шепот, упирая в стол кулаки-кувалды, зашипел: — Все бери, если можешь! Все: баб, водку, золото, даже дерьмо! Все бери! Все, что только можешь взять! Всегда и всюду греби обеими руками, только к себе! К себе! Вот и вся культура!
Владику стало страшно. Филин еще что-то говорил, понемногу успокаиваясь, сбавляя напор, становясь тем привычным и будничным, каким он однажды явился сюда. Вот он потянулся к гитаре, запел что-то. Все заулыбались, задвигались, зазвенели стаканами. А Владик не мог освободиться от ощущения, что Филин — только что, на глазах у всех — сбросил на мгновение заученную маску и тут же, как ни в чем не бывало, вновь нацепил ее. И в это короткое мгновение он, Владик, Успел рассмотреть настоящего Филина, каким он и был на самом деле: раскрылась вдруг, высветилась его тупая, маленькая, мстительная душонка. Будто сквозь туман он слышал, как Филин, посмеиваясь, предложил прошвырнуться и «дернуть магазинчик».
— А ты что же? — положив свою тяжелую руку на плечо Владика, спросил Филин.
Владик лишь судорожно кивнул. В голове шумело. Распределили обязанности, покуривая, посмеиваясь, двинулись в сторону улицы Высотной, через мост. Свернув с Высотной, долго шли по каким-то полутемным улочкам и переулкам. Филин шел впереди уверенной походкой человека, знающего себе цену. За ним двигались «химики». Юрка, который даже здесь пытался копировать походку и манеры Филина, шел, слегка покачивая плечами и широко расставляя ноги, как морячок после долгого плавания. Но тут же сбивался на привычный вкрадчивый полу бег, каким ходили все городские «отморозки».
«Раз пошли на дело…» — нервно посмеиваясь, твердил Владик слова любимой песни Филина.
Неясные фигурки прохожих, завидев пьяную компанию, поспешно перебегали улицу и скрывались в ближайших подворотнях. Владика трясло. «Откуда взялась эта странная дрожь?» — испуганно спрашивал он сам себя и не находил ответа.
Магазинчик был расположен в одноэтажном деревянном домишке. Филин уверенно снял маленькую кривобокую раму подсобки, и в тот самый момент, когда он подсаживал Юрку, помогая ему влезть в окно, прямо на них из темноты вылетел парень. Крепко сбитый, со спортивной сумкой в руках.
— Ты что это делаешь, гад? — уверенно и строго спросил он.
Филин от неожиданности едва не уронил Юрку и обернулся. «Химики», стоявшие на стреме, замерли, раскрыв рты и не зная, что предпринять. Владик из-за угла магазинчика видел, как, щелкнув, блеснуло в свете фонаря лезвие финки.
— Чего орешь, сопляк? — спокойно спросил Филин, медленно подходя к парню.
И тут произошло невероятное. Филин как-то странно дернулся. Владик даже не заметил, какое же движение сделал парень. И финка, описав дугу, шлепнулась в глубокую лужу. В следующее мгновение горбоносый кумир Юрки уже лежал на земле, упираясь носом в грязный и скользкий от весенней сырости тротуар. Владик оцепенел. Он не мог двинуться с места: стоял и смотрел, как «химики», будто сорвавшиеся с цепи собачонки, бросились к парню и вцепились в него бульдожьей хваткой. Из темноты выскочил Юрка с дрыном в руках. Почувствовав опасность, парень с силой рванул в сторону, и на его месте, на какую-то долю секунды, оказался Вася. Тяжелый дрын всей тяжестью обрушился на него. Вася хрюкнул, сполз в грязь, загребая руками, словно неумелый пловец, всхлипывая и ругаясь, пополз к забору. Воспользовавшись замешательством, парень обхватил Юрку за ноги и рванул на себя. Юрка грохнулся на спину. Сел. Помотал головой. Успевший вскочить на ноги Филин, подхватил Юркин дрын, крякнул, как при колке дров, и бросился к парню. Удар пришелся по плечу. Парень крутнулся на месте, неловко упал на бок. Владик видел, как Филин, Петя и Юрка, все больше зверея, месят ногами извивающееся тело парня. Владику стало плохо, его едва не стошнило. Слева за огородами, метнулся слабый, тщательно прикрываемый рукой луч фонарика. Владик хотел крикнуть, но у него пересохло во рту, и вместо крика из груди вырвался какой-то хрип. Тогда он, заложив пальцы в рот, свистнул. Владик умел свистеть вот так, зло, нагло и требовательно. Компаньоны, оставив парня, обернулись все разом и вопросительно посмотрели на него. Филин молча пошел на Владика.
— Ты чего?
— Там кто-то с фонариком! — судорожно сглотнув и вздрагивая от сотрясающей все тело нервной дрожи, с трудом выговорил Владик.
В это время к месту происшествия, нереальный, как инопланетный корабль или мираж, выплыл милицейский газик. Щелкнули, будто выстрелили, дверцы. Захлебываясь заверещали свистки.
— Рвем отсе-е-еда! — завопил Петя истошным голосом, и кодла рванула в темноту. Краем глаза Владик успел заметить, как Филин, споткнувшись, покатился кубарем по земле и тот час на него навалились две фигуры в милицейской форме. Владик метнулся в проулок. Он бежал, ничего не замечая: ни направления, ни улиц, ничего. Давно уже потерялись в сплетении улиц и проулков Юрка с Петей.
Пошел сильный, холодный дождь, а Владик все бежал и бежал, забыв о времени. Ему казалось, что он и не бежит вовсе, а летит над землей и сердце от страшной пустоты, горечи и напряжения готово вырваться из груди. Он едва не разбился, скатившись с высокой насыпи к железнодорожному полотну. Пригибаясь, пересек освещенную фонарями дорогу и по узенькой тропинке пробрался к своему дому. Прислонившись к забору, перевел дух. На душе было темно и пусто. То самое ощущение безысходности, какое он испытал тогда, в сарае Шеста, вдруг вернулось к нему, и он заплакал — крупными злыми слезами, размазывая их вместе с дождем и грязью по щекам. Слезы принесли облегчение, словно где-то там, внутри, вновь вспыхнул маленький, слабый светлячок надежды. Вытерев слезы рукавом, Владик уверенной походкой подошел к крыльцу. На ступеньках в одиночестве сидел Ваня Шест и курил.
— А-а-а! Владя! — обрадовался он. — Откуда и куда?
«И чего привязался? — встревожено думал Владик, молча протискиваясь в дверь мимо Шеста. — Может, пронюхал, что мы магазин грабонуть собирались? Навряд ли…»
Дома ярко горел свет. Мать в одиночестве сидела за столом, а перед ней лежала какая-то бумага. Она не стала ругать Владика, даже не спросила ничего, а только вдруг притянула к себе, прижала к груди всклоченную, мокрую голову сына и заплакала.
— Мамка, ты чего? Ты чего разнюнилась? — испуганно спрашивал Владик, чувствуя, как и у него начинает щипать в горле и он готов зареветь вместе с мамкой.
— Забирают тебя, Владя, в детдом забирают, — утирая слезы ладонью, сказала мать, — завтра утром отведу тебя в детприемник, а сама лечиться поеду. Уже у доктора была. Обещал лечиться отправить. Вылечусь, заберу тебя домой!
— Вправду заберешь? — недоверчиво переспросил Владик.
